Ящик водки. Том 1, стр. 53
Ну вот нормальный человек будет это рассказывать? Что его по блату включили в привилегированную группу для того, чтобы помочь решить жилищный вопрос? Нормальный — нет. А Сахаров — да.
Берия, зная о его таланте и его работах, лично просил включиться в оборонные исследования. Берия. Лично. Сам. Просил (!). Вам это понятно? Вам понятно, а ему говорить об этом — нескромно. Лучше я себя унижу и расскажу, что по блату. Как вам этот исусик? Вот уж воистину «царство мое не от мира сего».
Я, когда учился в Питере, часто сталкивался в среде старой профессуры с подобным поведением. У меня мой научный руководитель был схожего склада. В любом помещении старался затеряться, исчезнуть, не попадаться никому на глаза. Уступал место даже студентам. Кланялся всем, как китайский болванчик. Скромный был — не передать. Я только через год работы с ним узнал, что он на равных с Канторовичем (лауреат Нобелевской премии). Это целая этика, теперь уже утерянная. Ее очень коротко и образно определил покойный академик Панченко, наш питерский гуру: жить надо незаметно.
Прикосновение второе
Во-вторых, масштаб духовного перерождения Сахарова. Вот не дал бог таланта описать это. Так сошлюсь на великих.
«…Создатель самого страшного оружия XX века, трижды Герой Социалистического Труда, как бывают генеральные секретари компартий, и заседающий с ними же, допущенный в тот узкий круг, где не существует „нельзя“ ни для какой потребности, — этот человек, как князь Нехлюдов у Толстого, в какое-то утро почувствовал, что все изобилие, в котором его топят, есть прах, а ищет душа правды, и нелегко найти оправдание делу, которое он совершает.
…Уже тут мы узнаем ведущую черту этого человека: прозрачную доверчивость, от собственной чистоты… Как ребенок не понимает надписи «эпидемическая зона», так беззащитно побрел Сахаров от сытой, мордатой, счастливой касты — к униженным и оскорбленным. И кто еще мог это, кроме ребенка? — напоследок положил у покидаемого порога «лишние деньги», заплаченные ему государством «ни за что», — 150 тысяч хрущевскими новыми деньгами, 1,5 миллиона сталинскими…»
Масштаб нравственного прыжка поражает, особенно на фоне четкого понимания нашей собственной неспособности на что-нибудь подобное.
Вот откуда это взялось? Вот жил человек. Сухой технарь. Сытый, успешный. Почет, уважение…
А потом вдруг раз! Не могу молчать! И правду-матку. Прямо им в рыло. И плевать что будет. Нате, выкусите. И сдачи не надо, и пальто не надо!
Прикосновение третье
В-третьих, он удивлял невероятной стойкостью. Совершенно беззащитный. Физически слабый. Не приспособленный к тяжелому быту. Весь какой-то задерганный, картавый, заикающийся. Но — абсолютно стойкий. Никакие уговоры и угрозы не действовали. Ничего.
Видимо, его мозг ученого воспринимал политический компромисс с совком как интеллектуальное фиаско. Как научное малодушие. Действительно, если решение найдено, т.е. совок — дерьмо, то зачем же делать вид, что это не так? Разве не вы, Лаврентий Павлович, учили нас, что если мы видим, как некое научное направление идет в тупик, то тут же нужно докладывать по инстанции, с тем чтобы не тратить народные деньги? Так тут же ровно тот случай!
Да… Милые старые профессора… Абсолютно компромиссные в быту, незаметные и компанейские, они были фанатично непреклонны, когда вопрос касался дела. А дело было поиск истины. Это было их понимание науки. С ними ни о чем нельзя было договориться на основе компромисса. Только полностью и с аргументами в руках — доказать. Если доказал — они твои. И за тобой пойдут хоть куда. Мой — даже стилистику правил в тексте моей диссертации. Говорил, что если он руководитель, то текст должен интересно читаться, иначе он подписи не поставит.
Вот и Сахаров такой. Однажды поняв, что социализм — это не будущее человечества, а его беда, тысячу раз перепроверив эту свою гипотезу, он пришел к выводу о ее истинности. Все, дальше было проще его убить, чем заставить думать иначе. По себе знаю, с такого рода людьми — не договоришься и не запугаешь. А эти кагэбэшники всех по себе мерили, вот и полезли к нему со своей клизмой.
Вместо вывода
Сахаров умер вовремя. Если бы он жил сейчас, его бы затравили еще сильнее, чем раньше. Он был бы некоей нравственной инверсией нынешнему духовному мейнстриму.
Старик был скромный, нравственно мощный и по-спартански стойкий. Как это контрастирует с героем нашего времени: фанфароном, конформистом и лизоблюдом.
А так чтобы в общественных науках он что-нибудь новое сказал, так нет, не было этого. Наверное, в физике он был сильнее.
— Алик! А что это мы все о возвышенном? Где проза жизни? Почему у нас про деньги так мало?
— Про деньги я тебе в следующем томе все подробно объясню. Я тебе, может, даже расскажу, как заработал свой первый миллион. И как потратил. Как раз под водку разговор.
Приложение
Альфред Кох
Демобилизация
Люблю Отчизну я,
Но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни темной старины далекие преданья,
Не шевелят во мне отрадного мечтанья…
В мае был я в Анталии. Турция. Гулял и думал. Пятьсот пятьдесят лет назад здесь заканчивалось существование огромного и великого государства. Под натиском турок-сельджуков пала Византия. Огромная империя, преданная братьями-христианами, буквально разваливалась. Небоеспособная наемная армия, состоящая больше чем наполовину из арабов и турок, не оказывала никакого сопротивления своим братьям по вере. Города сдавались практически без боя. Последним был взят осажденный Константинополь. На долгие века над Святой Софией османы воздвигли полумесяц. Он и сейчас там красуется над христианскими мозаиками и фресками. Безответственность, с которой наблюдал христианский мир за этой трагедией, обернется битвой на Косовом поле, осадой Вены, набегами крымчаков… Так исчез Второй Рим.
А в это время, далеко на севере, уже не одно столетие питающийся принесенной с юга мудростью греческих монахов, возник Третий Рим — Москва. Русские великие князья, провозгласив себя наследниками византийской традиции, велели называть себя — цари. Окружили себя византийским великолепием и началось: «Мы есть Третий Рим, и четвертому не бывать!»
Солдаты этого Третьего Рима, в меховых шапках, с кривыми саблями, в татарском конном строю — лавою, наученные горьким опытом Батыева нашествия, ворвались в Казань, Астрахань, вышли на просторы Сибири и дошли до Аляски. Эти русские конкистадоры типа Ермака Тимофеевича, состоящие наполовину из разбойников и искателей приключений (как это всегда и бывало), пришли на родину Чингисхана и уперлись в Великий океан и Китайскую стену тогда же, когда земли майя, ацтеков и инков превращали в Латинскую Америку Кортес и Писарро.
Экспансия продолжалась не одно столетие и завершилась покорением Крыма и кавказскими войнами. Преодолев в жутком походе солончаки и пустыни Средней Азии, русские войска вошли в Хорезм и Бухару. На долгие годы южной оконечностью Российской империи стала затерянная в пустынях Кушка (южнее Туниса). Но и это еще не все!!!
Растоптав где хитростью, а где кровью польскую «незалежность», Третий Рим пришел в Варшаву. Обильно полив русской кровушкой и забросав пушечным мясом Нарву, подмял южную Прибалтику и как «логичный трофей» присоединил Финляндию. Шутка сказать — Берлин брали (и не раз)! По Парижу казаки с калмыками маршировали, а в двадцатом веке Прага с Веной — вообще не в счет.