Повседневная жизнь инквизиции в средние века, стр. 76

В первый день 1820 года испанский офицер Рафаэль дель Риего поднял восстание экспедиционного корпуса, который направлялся для подавления национально– освободительного движения в испанских колониях. Через несколько месяцев он во главе восставших был уже в Мадриде. Король испугался и восстановил конституцию, а инквизицию отменил.

Революция победила, и её руководители оставались у власти на протяжении трёх лет. Но в 1823 году по решению Священного союза, созданного за несколько лет до этого главами России, Пруссии и Австрии, в Испанию вступили французские оккупационные войска и задушили революцию. Риего был повешен, инквизиция восстановлена, на престоле в очередной раз воссел Фердинанд.

Инквизиция, которую то упраздняли, то вновь учреждали, стала действовать в Испании намного осторожнее, но в 1826 году «не сдержалась» и потребовала крови очередной своей жертвы. Ею стал Каетано Риполь. В молодости он был священником, но после вступления в страну армии Наполеона отказался от сана и стал сражаться против оккупантов. Он попал в плен, был этапирован во Францию, где провёл долгие годы. Именно в плену он и увлёкся просветительскими идеями французского писателя и философа Жан Жака Руссо.

После возвращения в Испанию Риполь занялся педагогической деятельностью, используя в своей работе новые методы воспитания детей, о которых прочитал в книге Ж. Ж. Руссо «Эмиль, или О воспитании». В частности, он проповедовал скептическое отношение к догмам католицизма.

Этого инквизиция стерпеть не смогла, и в 1824 году Риполь был арестован, осуждён как «упорствующий еретик» и передан светским властям, что когда-то означало смерть на костре. Однако в XIX веке подобное варварство было уже немыслимо, и Риполя повесили, а затем мёртвого вместо гроба положили в мусорный ящик с нарисованными на нём языками пламени и так похоронили за пределами церковной ограды.

В мире подобное изуверство немедленно вызвало гневный отклик. О судьбе Риполя написали все газеты Европы.

Инквизиция сама подписала себе приговор. Даже король Фердинанд понял, что свершилось непоправимое – и заявил о своей непричастности к суду инквизиции, а затем приостановил деятельность этой организации. Однако полностью инквизиция была упразднена лишь в 1834 году, уже после смерти короля, его молодой вдовой Марией-Кристиной.

Но конец европейской инквизиции пришёл ещё позднее – уже в XX веке, когда в 1908 году была упразднена «Римская и всеобщая инквизиция». Однако и тогда эта необыкновенно живучая, как некая мифическая гидра, организация вновь перевоплотилась в «Священную конгрегацию Святой канцелярии», которая по-прежнему оставалась верховным церковным судом и боролась со всякими проявлениями ереси. Вплоть до 1965 года – подумать только! – Священная конгрегация выпускала индекс книг, подлежащих запрету по рекомендациям римского папы.

Конгрегация существует и в наши дни, хотя принципы её деятельности и подверглись некоторым изменениям. Тем не менее в 1988 году ею, например, был отлучён от Церкви французский архиепископ Марсель Лефевр, который отказался признать либеральные реформы, осуществляемые Ватиканом.

Католическая церковь в последние годы неоднократно просила прощения у народов и отдельных лиц по разным поводам, в том числе и за деяния инквизиции. Папа Иоанн Павел II просил прощения за благословение католической церковью Крестовых походов и Религиозных войн, за Варфоломеевскую ночь 1572 года, когда во Франции была осуществлена массовая резня протестантов-гугенотов, за разгул инквизиции.

Однако в деле инквизиции мало попросить прощения. Мы должны хорошо знать историю «священного суда» и постараться осмыслить её опыт, ибо в XX веке было немало попыток взять на вооружение методы инквизиции в утверждении единомыслия. Так было во франкистской Испании, в фашистской Италии и нацистской Германии и, конечно, в нашей стране – например во времена диктатуры Сталина.

Изучение истории – и прежде всего истории инквизиции – поможет странам и людям избежать новых страшных диктатур и миллионов кровавых жертв.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Я. Канторович

Колдовство в России

Говоря об инквизиции, мы всегда подразумеваем судебный институт католической церкви. Однако многие учёные высказывают предположение, что и православная церковь использовала инквизиционные методы расправы с теми, кто выступал против её официальной линии.

Существует и версия о возникновении православной инквизиции ещё при Петре I.

«Пётр I, – читаем в журнале «Русский вестник» в 1891 году, – создал у нас инквизицию и инквизиторов, и нет возможности отрицать, что всё гражданское и церковное управление при нём и долгое время после него было проникнуто инквизиционным настроением».

В 1898 году В. Г. Короленко в статье «Об инквизиции», написанной для журнала «Русское богатство», говоря об изуверстве и религиозном фанатизме, разжигавшемся церковными инквизиторами-католиками в городе Ковно, пытался разоблачить деятельность и православных инквизиторов в царской России. Однако статья эта была запрещена цензурой.

Подробно вопрос о православной инквизиции в России разбирается в одноимённой книге советского историка Е. Ф. Грекулова.

Мы же в приложении даём не менее интересную работу известного русского юриста Якова Абрамовича Канторовича (1859 – 1925), посвящённую преследованиям ведьм на Руси. 

История колдовства в России резко отличается от истории колдовства в Западной Европе.

Разнообразие элементов, наполнявших религиозную жизнь и питавших религиозную мысль на Западе – вся обстановка католицизма с её папством, инквизициею, теологиею, с её догмой греха и искушения, с её таинственными сводами и мрачными оградами монастырей и соборов, с искусством, отдавшим себя на служение религиозным сюжетам, – всё это вызывало разнообразие и яркость представлений о Сатане, его власти на земле и его похождениях среди людей. Кроме того, Западная Европа наследовала богатый материал для демонологии и от классического мира, на котором возникла цивилизация Запада, и от язычества, которое со всеми своими богами, сошедшими на землю и вступившими в борьбу с началами добра и света, с водворением христианства послужило основанием демонологических понятий и сатанинского культа.

Совсем другое мы видим на Руси. И на Руси были распространены представления о дьяволе и о борьбе с ним. Но благодаря простоте внутреннего содержания Восточной церкви, однообразию форм её внешнего строя, слабому развитию философско-теологической литературы, бледности красок и однообразию жизненных элементов в складе древнерусской жизни – представления о дьяволе остались в бледных зачатках и в самых слабых очертаниях и не могли развиться в ту стройную систему демонологических учений, какую мы видим на Западе.

«Древнейшие сказания, – говорит Ф. И. Буслаев, – распространённые на Руси, как национального, так и византийского происхождения, изображают беса в самых общих чертах, придавая ему только одно отвлечённое значение зла и греха. Фантазия, скованная догматом, боязливо касается этой опасной личности и, упомянув о ней вскользь, старается очистить себя молитвой. Самые изображения бесов в русских миниатюрах до XVII века однообразны, скудны, не занимательны и сделаны как бы в том намерении, чтобы не интересовать зрителя» [99].

Восточная церковь не считала своей задачей борьбу с дьяволом и не посвящала себя этой борьбе, как служению Богу. Поэтому и в народе не была выработана вера в организованный демонический культ, и народным воззрениям были совершенно чужды те демонологические понятия, которые вызывали на Западе жестокое преследование колдовства. Как справедливо замечает В. Б. Антонович, «народный взгляд, допуская возможность чародейного, таинственного влияния на бытовые, повседневные обстоятельства жизни, не искал начала этих влияний в сношениях со злым духом; демонология не только не была развита, как свод стройно развитой системы представлений, но до самого конца XVIII столетия, насколько можно судить по процессам, совсем не существовала в народном воображении, даже в виде неясного зародыша. Народный взгляд на чародейство был не демонологический, а исключительно пантеистический. Допуская существование в природе законов и сил, неведомых массе людей, народ полагал, что многие из этих законов известны личностям, тем или другим образом успевшим проникнуть или узнать их» [100].