Всего один поцелуй, стр. 1

София Нэш

Всего один поцелуй

Пролог

– Умеренность – залог счастья, – с тревогой произнесла Джорджиана Уайлд, обращаясь к своему свежеиспеченному супругу.

Глубокий низкий смех маркиза Элсмира заполнил просторную, изысканно обставленную спальню, верой и правдой служившую двенадцати поколениям рода Фортескью.

– Разумеется, дорогая, но иногда можно позволить себе некоторые излишества. И я глубоко убежден, что первая брачная ночь именно такой случай. – Энтони жадно допил остатки бренди из бокала и повернул ее, словно непослушного ребенка. – Тебе придется разжать руки, поскольку я намерен снять с тебя платье, – пробормотал он, склоняясь к ее шее.

Превозмогая внутренний протест, Джорджиана немедленно опустила руки и подавила желание увернуться от щекочущего дыхания Энтони. Она чувствовала себя в точности так, как предполагала, то есть крайне неловко. Он расстегивал пуговицы на платье, и от совершеннейшего конфуза ее отделяли всего-навсего восемь предметов одежды: одно платье, один корсет, одна сорочка, две туфли, два чулка, и…

Без всякого предупреждения платье взметнулось вверх, и одна пуговица зацепилась за волосы.

– Ой!

Энтони вновь рассмеялся и устранил досадную помеху.

– Поделом тебе. Не надо было пренебрегать услугами бедняжки Харрис.

– Неужели ты, в самом деле, думал, что я стану при ней раздеваться? Она сорок лет служит личной горничной у твоей матери.

– Ммм… – Он зарылся лицом в ее волосы, одновременно нащупывая пальцами шпильки.

– Когда ты пожелал услышать поздравления по случаю женитьбы, Харрис скривила губы так, словно надкусила неспелую хурму, – пролепетала Джорджиана. Собственный голос, отчего-то ставший неестественно высоким, резал ей слух. К тому же она была уверена, что нормальные женщины наверняка не заводят речь о фруктах в первую брачную ночь.

Расставшись с платьем, она поежилась, но преодолела стремление снова обхватить себя руками и прикрыть нижнее белье. Очевидно, на прославленном раскидистом генеалогическом древе Элсмиров никогда не произрастало маркизы в столь простом и непрезентабельном облачении. А уж поношенный корсет, из которого торчит пожелтевший китовый ус… Впрочем, Энтони знал, на что идет, когда настаивал на этой нелепой…

– Не вертись.

Он обнял ее за талию, приподнял и поставил перед кроватью. Джорджиана ухватилась за превосходно выточенную опору полога и вздохнула, когда муж – она еще не привыкла воспринимать его в таком качестве – провёл пальцем по ее спине до самого края корсета.

– Ты не будешь смущаться, правда? К двадцати восьми годам женщины обычно за бывают о подобного рода условностях.

– Не говори глупости. Я не… – Она запнулась. – Я просто немного…

– Взволнована? – закончил он, сжимая губами мочку ее уха. – Надеюсь, твоя мать не стала забивать тебе голову всякой чепухой про долг и боль?

– Нет, она просто сказала, что дыба, вероятно, доставляет куда больше удовольствия, – Джорджиана почувствовала, как муж поморщился, – и посоветовала сосредоточиться на великолепных драгоценностях Фортескью.

– Вот как? – В его голосе сквозила ирония. – Твою матушку интересуют фамильные драгоценности? – Он рассмеялся и привлек Джорджиану к выпуклой, словно бочонок, груди. – Можешь передать ей, что они гораздо крупнее, чем вы рассчитывали.

– Ну а если ничто другое не поможет, мне следует обдумать планы на будущее.

– Как будто, тебе требуются дополнительные стимулы, чтобы без конца составлять эти кошмарные списки дел.

Энтони медленно повернул Джорджиану лицом к себе, обнял и, приподняв на цыпочки, осыпал поцелуями глаза, нос и, наконец, губы. Она глубоко вздохнула и уловила запах, исходивший от его шейного платка. Тошнотворный сладковатый аромат, вовсе не знакомый ей до недавнего времени, принадлежал излюбленной забаве искушенных джентльменов и пресыщенных светских дам… Опиум.

– Достаточно вздорных рассуждений о долге и пытке. – Пальцы Энтони бегло обшарили ворот ее сорочки и край корсета в поисках маленького бантика. И обнаружили его. – Однако раз тебе так нравятся планы, позволь мне изложить, чем я намереваюсь заняться с тобой. Нет, не надо на меня так смотреть. Долгие годы я провел в предвкушении этой ночи и сейчас не откажу себе в удовольствии расписать все подробности, поскольку теперь мы должным образом обвенчаны и у тебя нет повода изображать, что ты шокирована.

В его потемневших глазах появился знакомый опасный блеск, и Джорджиану едва не покинуло присутствие духа.

Внезапно в коридоре, по ту сторону запертой двери спальни, раздались истошные вопли. Характерные визгливые голоса матери и сестер Энтони, которым вторила миссис Харрис, проникали во все мыслимые щели.

– Вы ошибаетесь, Харрис, – вещала его мать. – Энтони дал слово не жениться без моего согласия. Эта безнравственная интриганка просто соблазнила его…

– На ней было кольцо с рубинами и бриллиантами.

– Бабушкино? О нет! – Похоже, этот стон издала младшая из сестер.

– Я сама видела, лопни мои глаза. – Харрис в запальчивости всегда выдавала свое происхождение, сбиваясь на жаргон кокни.

– Энтони, – прошептала Джорджиана, – ты говорил, что твоя мать в курсе дела. Более того, утверждал, что она здесь не появится в ближайшие три дня. Боже, это невыносимо. Что мы будем делать?

– Судя по всему, под словом «мы» ты подразумеваешь меня.

– А как иначе? Или ты всерьез рассчитываешь, что я сама туда пойду?

Таков уж Тони. Никогда не знаешь наверняка, чего от него ждать.

– Ну, если ты всего-навсего высунешь руку за дверь и продемонстрируешь им пресловутое кольцо, они моментально угомонятся. Тогда мы сможем вернуться к моим планам.

Его глаза по-прежнему блестели, но в остальном он выглядел не лучшим образом и явно нервничал. Энтони не принадлежал к числу людей, готовых отвечать за содеянное. В сложных ситуациях он, как правило, придерживался иной тактики, предпочитая поспешно ретироваться и переждать в надежде, что все перекипит и уляжется без его участия, – Энтони поправил шейный платок:

– Ладно, так и быть.

Раздался грохот дверного кольца. Джорджиана схватила мятое платье и принялась надевать его, проклиная все и вся, а этот ужасающий момент в особенности.

– Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя. Может быть, лет через сто, не раньше.

– Дорогая, зажми уши. Считай, что получила первый приказ мужа. – Он подмигнул: – Думаю, я легко привыкну к этой части брачного обета.

Прыгая на одной ноге, он надел бриджи и заправил в них длинную льняную рубашку. Его привычная ухмылка тронула сердце Джорджианы куда больше, чем плутоватое подмигивание. Она покорно зажала уши, отгораживаясь от льющегося из-за двери потока немилосердной брани.

И все-таки она любила громадное недоразумение по имени Энтони, хотя временами испытывала сильнейшее желание собственноручно придушить его. Такое положение вещей сохранялось с тех пор, как ей и ему исполнилось по три года. Няньки – сестры из ближайшей деревушки – при любой возможности объединяли усилия в попытке обуздать своих неугомонных подопечных. Затем наступил черед вереницы многострадальных домашних учителей Тони. Чего он только не вытворял, уклоняясь от занятий! О его чудовищных эскападах легенды слагали.

А дальше? Дальше он вырос и полтора года провел в Оксфорде. Вполне бесславно. Говорят, это послужило причиной апоплексического удара и безвременной кончины его отца. Потом были таинственные десять лет в Лондоне. До Джорджианы доходили только отрывочные слухи, но она знала, что многие считают его безнадежно испорченным развратником без капли совести или хотя бы здравого смысла. И они правы.