Скандальная репутация, стр. 32

Бросив взгляд на Розамунду, он наклонился, схватил барона за грудки и рывком поставил на ноги. Тот, похоже, находился в полубессознательном состоянии и почти ничего не соображал.

– Ты, – угрожающе тихим голосом сказал Люк, – оскорбление рода людского. Даю тебе минуту, чтобы убраться отсюда ко всем чертям. И не забудь свою достойную невесту. Если я увижу тебя, еще хотя бы раз, то засуну всю эту блестящую мишуру, украшающую твой мундир, тебе в глотку.

Розамунда внезапно почувствовала острое желание закричать, но тут герцог повернулся к ней. Бешенство, исказившее его физиономию, могло напугать любого.

– Хотите, как следует стукнуть его, прежде чем я вышвырну эту падаль вон? – спросил он.

– Нет, – прошептала Розамунда.

– Тогда я сделаю это за вас!

– Нет, пожалуйста, не надо!

Но Сент-Обин ее не слышал. Несколькими сильными ударами он снова сбил полуживого барона с ног. Герцог продолжил бы избиение, если бы Розамунда, использовав всю свою силу, не оттащила его. Его светлость был похож на дикого зверя, отведавшего свежей крови. Не приходилось сомневаться, что в таком состоянии он способен был прикончить мерзавца.

Они уже были готовы переступить порог, когда фон Ольтед сделал последнюю ошибку. Подняв голову, он прошипел:

– Твой муж всем рассказывал о тебе, Рози. Ты еще пожалеешь, что не приняла мое предложение. Другие не будут столь щедры!

Смачно выругавшись, герцог рванулся обратно и нанес coup de grace [4]. Фон Ольтед, отправившись в глубокий нокаут, так и не понял, что оказался на волосок от смерти по собственной глупости.

Только никакими зуботычинами герцог не мог стереть произнесенных негодяем слов. Теперь они были огнем выжжены в мозгу Розамунды. Сначала отец отказался ее признать, теперь вот это… Она почувствовала, что больше не выдержит.

Розамунда внимательно посмотрела на частички пыли, плававшие в льющемся из окна свете, и поняла: если она сделает какое-нибудь движение или скажет хоть что-нибудь, то непременно сорвется. Ничего подобного с ней раньше не было. Но очевидно, всему есть предел. И теперь лишь тонкая грань отделяла ее от безумия.

Герцог быстро подошел к Розамунде и осторожно взял за плечи. – Пойдемте. Прошу вас, пойдемте со мной.

Она не могла пошевелиться, иначе лишилась бы чувств. Не дождавшись никакой реакции, герцог подхватил Розамунду на руки и понес к выходу.

Глава 9

В одном Люку не было равных: он всегда точно знал, как выполнить то или иное действие четко и точно, не растрачивая зря время и силы. Поэтому уже через несколько минут после чудовищной сцены Розамунда, укутанная в плащ, сидела рядом с Люком в закрытой карете, а Брауни вез их в порт. Ее необходимо было увезти из Эмберли, подальше от собравшихся там людей.

Всю дорогу Розамунда молчала, устремив невидящий взгляд в окно. Похоже, ей даже не было интересно, куда они едут.

Перед его светлостью такой вопрос не стоял. Словно почтовый голубь, он летел домой, на свой корабль. В этом месте Розамунда будет в безопасности. Только здесь он чувствовал себя абсолютным и полноправным хозяином.

Розамунда так долго и неловко вылезала из экипажа, что Люк совсем было собрался снова взять ее на руки. Но неожиданно она, проигнорировав его протянутую руку, спрыгнула на пристань. Он не успел сказать ни слова, как она молча прошла мимо стоящих у причала маленьких и больших лодок прямо на «Сердце Каро». И ни разу не оглянулась.

Герцог кивнул Брауни, который собирался отвести лошадей в конюшню, и поспешил на палубу. Возможно, именно потому, что здесь не было устойчивости, равновесия, и пейзаж и ситуация непрерывно менялись.

– Капитан, – поприветствовали его три палубных матроса.

– Курс на остров Святого Клемента. Там становимся на якорь до… трех часов и возвращаемся в порт. Выходим в море немедленно, – отрывисто скомандовал Сент-Обин.

Матросы начали выполнять приказ. Верность этих людей, проверенная в кровавых сражениях и смертоносных штормах, побуждала их работать на совесть, и капитану не приходилось беспокоиться о наличии припасов или готовности к плаванию.

Люк прикрыл ладонью глаза, защищая их от солнца, и взглянул на Розамунду, застывшую у палубного ограждения. Ее взор был устремлен на запад. Что, черт возьми, ему с ней делать? Она совершенно не похожа на других вдов, которых Ата собирала под свое крыло. Те легко начинали новую жизнь, снова выйдя замуж или подыскав занятие по душе, воссоединившись с семьей или поселившись в уединенных домиках, которые умел находить Брауни. Но все это было не для Розамунды. Он не видел для нее счастливого будущего. Она никогда не выйдет замуж – это миссис Берд повторила уже не один десяток раз – и поэтому будет лакомым кусочком для мужчин вроде барона. И скорее всего останется несчастной, как молодая ласточка, если ей подрежут крылья. Став гувернанткой или компаньонкой старой ворчуньи, живущей где-нибудь в глуши, Розамунда зачахнет. Эта женщина была создана для приключений, для риска, для полета.

Да, этот случай безнадежен. Первый в его практике. Люк покачал головой и направился к Розамунде, совершенно не представляя, что сказать.

– Вы обнаружили мою слабость, – тихо проговорил он, остановившись за ее спиной. – Это женщины, которые не плачут, когда для этого есть все основания, и молодые юнги, которые плачут, если их ранило.

Розамунда не ответила, и герцог продолжил:

– Ну и не следует забывать о моем темпераменте. – Он не отрываясь смотрел на изящный изгиб ее шеи, гордо расправленные плечи. – Не зря же говорят, что яблоко от яблони недалеко падает. Я, вероятно, похож на отца. И кстати, не зря же он назвал меня Люцифером, в честь самого дьявола, надо полагать.

– Вы лучший человек, какого я знаю, – сказала Розамунда.

Люк отрывисто рассмеялся.

– Это говорит лишь о том, что у вас ограниченный круг знакомств.

Розамунда продолжала смотреть прямо перед собой. Герцог обратил внимание на то, что она так сильно сжала перила палубного ограждения, что у нее побелели костяшки пальцев.

– Рассказать вам, какая разница между вашим темпераментом и невозмутимым спокойствием моего мужа?

Герцог замер, вовсе не уверенный, что хочет услышать это.

– Я видела проявление вашего необузданного темперамента лишь сегодня, когда с трудом заставила вас прекратить избиение человека, которого мне самой хотелось уничтожить.

Герцог молчал.

– А невозмутимое спокойствие – это когда человек контролирует каждое твое движение в течение дня, а потом с удовольствием пользуется правом войти ночью в твою спальню, глазеть на твое тело, трогать… – Она прикусила нижнюю губу и закрыла глаза. – Он трогает тебя своими потными руками. И при этом знает, даже если ты не произносишь ни слова, что его действия тебе отвратительны. Но он имеет право приказывать… настаивать. А ты должна лежать смирно, оскверненная его словами и жестами, и, конечно, не испытывая от такого союза ничего, кроме боли. И вместе с тем он никогда не повышает голос, никогда не бьет тебя. Он только подавляет твою волю каждую ночь заново. А после того как он уходит, ты понимаешь, что каждую ночь всю оставшуюся жизнь будешь прислушиваться к его шагам, которые приближаются к твоей комнате. Он подходит к двери, а значит, сейчас войдет и воспользуется тем, на что ему дает «добро» закон. – Она запнулась и после паузы добавила: – Нет, я все же предпочитаю людей, утверждающих, что они являются воплощением зла, но действующих как архангелы. Они куда лучше тех, которые выглядят святошами, а на деле наслаждаются унижением близких.

Больше всего на свете герцогу хотелось кулаком разнести в щепки бортовое ограждение, да и вообще все, что попадется под руку. В ушах гремело так сильно, что он едва расслышал последние слова Розамунды. Он должен выкопать из могилы тело проклятого Алфреда Берда, выпотрошить и четвертовать.