Курс русской истории (Лекции XXXIII—LXI), стр. 59

Малороссийское казачество

Известия о казаках днепровских идут позднее рязанских, с конца XV в. Их происхождение и первоначальное общественное обличье было так же просто, как и в других местах. Из городов Киевского, Волынского и Подольского края, даже с верховьев Днепра выходили партии добычников в дикую степь «казаковать», промышлять пчелой, рыбой, зверем и татарином. Весной и летом эти прихожие казаки работали на «уходах», промысловых угодьях по Днепру и его степным притокам, а на зиму стягивались со своей добычей в приднепровские города и здесь осаживались, особенно в Каневе и Черкасах, ставших ранними и главными притонами казачества. Иные из этих казаков, как и в северной Руси, нанимались в батраки к мещанам и землевладельцам. Но местные географические и политические условия осложнили судьбы Украйнского казачества. Оно попало в самый водоворот международных столкновений Руси, Литвы, Польши, Турции и Крыма. Роль, какую пришлось играть днепровскому казачеству в этих столкновениях, и сообщила ему историческое значение. Я только что сказал об усилении колонизации Поднепровья, пополнявшей здешнее казаковавшее население. Это был люд, нужный для края и всего государства, но беспокойный, создававший много затруднений польскому правительству. Привычные к борьбе степные промышленники доставляли лучшую оборону стране от татарских набегов. Но это было обоюдоострое оружие. Одним из степных отхожих промыслов, даже главным промыслом казаков, были их ответные набеги на татарские и турецкие земли. Нападали и с суши и с моря: в начале XVII в. легкие казацкие челны громили татарские и турецкие города по северным, западным и даже южным берегам Черного моря, проникали и в Босфор, к Константинополю. В отместку турки грозили Польше войной, которой поляки пуще всего боялись. Еще в начале XVI в. составился в Варшаве план, как сделать казачество безвредным, не мешая ему быть полезным. План состоял в том, чтобы из беспорядочной и все разраставшейся массы казакующих выделить наиболее благонадежную часть и взять ее на государственную службу с жалованьем и с обязанностью оборонять Украйну, а остальных поворотить в прежний род жизни. Впрочем, есть известие о казацких ротах, навербованных для пограничной сторожевой службы уже в самом начале XVI в. Вероятно, это был один из временных опытов образования пограничной стражи из степных вооруженных добычников. Только в 1570 г. составили постоянный отряд в 300 человек штатных, или списочных, реестровых казаков, как они после назывались. При Стефане Батории штат был увеличен до 500, потом постепенно поднимался и, наконец, в 1625 г. доведен до 6 тысяч. Но рост казацкого штата нисколько не убавлял заштатного казачества. Этих нелегальных казаков, в большинстве из крестьян, местные правители и паны старались воротить в «поспольство», крестьянство, к покинутым их повинностям; но люди, уже отведавшие казацкой воли, упирались и считали себя вправе не слушаться, ибо то же правительство, которое загоняло их, как мужиков, под панское ярмо, во время войн обращалось к ним же за помощью и призывало их под знамена не в списочном числе, а десятками тысяч. Такой двуличный образ действий правительства поселял в заштатных озлобление и приготовлял из них взрывчатую массу, легко разгоравшуюся в пожар, как скоро у нее являлся расторопный вожак. Между тем на нижнем Днепре свивалось казацкое гнездо, в котором Украйнское казацкое недовольство находило себе убежище и питомник, перерабатывавший его в открытые восстания. То было Запорожье.

Запорожье

Оно возникло незаметно из промыслового казакованья, «козацства на поле», в степи. Казаковавшие обыватели пограничных городов Украйны спускались по Днепру далеко на низ, за пороги. Проф. Любавский высказал предположение, что зародышем Запорожской Сечи была крупная казацкая артель, промышлявшая за порогами вблизи татарских кочевий, и следы ее он находит уже в конце XV в. Когда городовые казаки стали подвергаться стеснениям от польского правительства, они убегали в знакомые запорожские места, куда не могли Пробраться ни польские комиссары, ни экзекуционные отряды. Там на островах, которые образует Днепр, вырвавшись из порогов в открытую степь и разливаясь широким руслом, беглецы устраивали себе укрепленные сечи. В XVI в. главное поселение запорожцев возникло на ближайшем к порогам острове Хортице. Это и была знаменитая в свое время Запорожская Сечь. Позднее она переносилась с Хортицы на другие запорожские острова. Сечь представляла вид укрепленного лагеря, обнесенного древесными завалами, засекой. Она снабжена была кое-какой артиллерией, маленькими пушками, забранными в татарских и турецких укреплениях. Здесь образовалось из бессемейных и разноплеменных пришельцев военно-промышленное товарищество, величавшее себя «рыцарством войска Запорожского». Сечевики жили в шалашах из хвороста, покрытых лошадиными кожами. Они различались занятиями: одни были преимущественно добычники, жили военной добычей, другие больше промышляли рыбой и зверем, снабжая первых продовольствием. Женщины не допускались в Сечь; женатые казаки, сидни, гнездюки, жили отдельно по зимовникам и сеяли хлеб, снабжая им сечевиков. До конца XVI в. Запорожье оставалось подвижным, изменчивым по составу обществом: на зиму оно расходилось по Украйнским городам, оставив в Сечи несколько сот человек для охраны артиллерии и прочего сечевого имущества. В спокойное время летом в Сечи бывало налицо до 3 тысяч человек, но она переполнялась, когда Украйнскому поспольству становилось невтерпеж от татар или ляхов и на Украйне что-либо затевалось. Тогда всякий недовольный, гонимый или в чем-либо попавшийся, бежал за пороги. В Сечи не спрашивали пришельца, кто он и откуда, какой веры, какого рода-племени: принимали всякого, кто казался пригодным товарищем. В конце XVI в. в Запорожье заметны признаки военной организации, хотя еще неустойчивой, установившейся несколько позднее. Военным братством Запорожья, кошем, правил избираемый сечевою радой кошевой атаман, который с выборными есаулом, судьей и писарем составлял сечевую старшину, правительство. Кош размещался отрядами, куренями, которых было потом 38, под командой выборных куренных атаманов, также причислявшихся к старшине. Запорожцы всего более дорожили товарищеским равенством; все решал сечевой круг, рада, казацкое коло. Со старшиной своей это коло поступало запросто, выбирало и сменяло ее, а неугодивших казнило, сажало в воду, насыпав за пазуху достаточное количество песку. В 1581 г. в Сечь явился знатный пан из Галиции, бесшабашный авантюрист Зборовский, подбивать казаков к набегу на Москву. Скучавшее от безделья и безденежья рыцарство с радостью приняло затею пана и тотчас выбрало его в гетманы. На походе казаки сами приставали к нему, допытываясь, когда, бог даст, воротятся они из Москвы в добром здоровии, не найдется ли у него еще какого дела, на котором они могли бы хорошо заработать, но когда, отказавшись от Москвы, он предложил им поход в Персию, они едва его не убили, переругавшись между собой. Эта погоня за походным заработком, проще за грабежом и добычей, усиливалась по мере накопления казаковавшего люда к концу XVI в. Этот люд не мог уже продовольствоваться степным рыбным и звериным промыслом и тысячами шатался по правобережной Украйне, обирая обывателей. Местные власти не могли никуда сбыть этих безработных казаков, да и сами они не знали, куда деваться, и охотно шли за первым вожаком, звавшим их в Крым или Молдавию. Из таких казаков и составлялись шайки, набросившиеся на Московское государство, когда там началась Смута. Набеги на соседние страны назывались тогда на Украйне «казацким хлебом». Ни до чего другого, кроме добычи, казакам не было дела, и на речи Зборовского о преданности королю и отчизне они отвечали простонародной поговоркой: поки жыта, поты быта — до той поры живется, пока есть, чем кормиться. Но казаки не все пробавлялись чужбиной, крымской, молдавской или москальской: уже в XVI в. очередь дошла и до отчизны. Неистощимо комплектуясь из накоплявшейся массы, Запорожье сделалось очагом, на котором заваривались казацкие восстания против самой Речи Посполитой.