Великие подвиги Аладдина, стр. 24

Через некоторое время Ричард торопливо нацарапал «здесь был Ричард» под текстом мирного договора, после чего наскоро попрощался и вышел из шатра.

Почему кончились Средние века

Робин Локсли задержался, чтобы попрощаться с Аладдином и Хаттабычем.

– Ну что, Робин, оцени, как мы его уделали! – воскликнул Аладдин. – Я, конечно, понимаю, Ричард – твой король и все такое, но оцени, как мы его!

– Да, скажу честно – опустили вы его здорово. Так с королем Ричардом еще никто не поступал, – кивнул Робин. – И, наверняка, Ричард либо очень обидится, либо будет долго всем рассказывать, какой героизм он проявил в своих битвах с арабами. А, скорее всего, и то, и другое.

– Что ж, Робин, эта часть игры закончена, – улыбнулся Хаттабыч. – Как только ваша армия уплывет, мы тоже вернемся в Каир. Ты доволен тем, как все обернулось?

– Доволен, – кивнул Робин. – Только скажите честно – чему будут поклоняться европейцы в Иерусалиме?

Аладдин с Хаттабычем расхохотались.

– Ты не представляешь, каких трудов нам стоило отыскать в пустыне развалины деревянного римского колодца, – хохотал Аладдин. – Но мы поработали на славу. Я уверен, что даже ваши специалисты не отличат это дерево от вашей… как вы это называете? Священной перекладины?

– Креста, – поправил Робин. – Они поклоняются кресту.

– А сам ты чему поклоняешься? – спросил Аладдин.

– Чему может поклоняться кельтский бог плодородия, – улыбнулся Робин. – Только Солнцу и силам природы!

– Ну что ж, Робин, удачи тебе! – сказал Аладдин. – В добрый путь!

– Интересно, насколько сильно наша деревяшка подорвет силы христианского эгрегора? – пробормотал Хаттабыч.

– Уверяю вас, эгрегор практически при последнем издыхании, – улыбнулся Робин. – И дело тут не только в вашем дереве. Борьба ведется по всем направлениям. Мои люди партизанят в лесах Англии, другие агенты светлых сил насаждают свое учение на юге Франции и в Восточной Европе. Один только Ватикан во всем следует мракобесию черных правителей. Все остальные давно разбрелись, кто куда.

– И чем же это кончится, интересно? – спросил Аладдин.

– Кто знает? – пожал плечами Робин. – Возможно, начнется совершенно новая эпоха. Может, пройдет еще пятьдесят, сто или двести лет, но… Конец темным векам неизбежно наступит. Вот тогда мы и развернемся.

– И это хорошо! – сказал Хаттабыч. – Ну, Робин, до свидания. Еще увидимся, я надеюсь.

– Обязательно, – улыбнулся Робин. – Приезжай в Англию, научу тебя из лука стрелять.

– Да, надо будет к вам заскочить, – кивнул Хаттабыч. – Лет через триста-пятьсот. Эль-Абдурахман что-то про какого-то Адама Смита говорил.

– Ну, до свидания, Робин, – сказал Аладдин. – Я, конечно, не уверен, что мы с тобой еще встретимся. Но если этак через тысячу лет познакомишься с человеком по имени Джон Дебри – это буду я. Не могу объяснить, как именно это происходит, но будет так.

– Хорошо, – сказал Робин. – Я запомню. Кроме всего прочего, Дебри – хорошее имя. «Дремучий лес» означает, «deep forest».

– Правда? – спросил Аладдин. – А я и не знал.

– Ну что ж, счастливо вам оставаться, султан Саладин, – кивнул Робин. – А мне пора – меня уж Ричард, наверно, заждался.

И кельтский бог плодородия вышел из арабского шатра, чтобы вернуться к своим зеленым английским лесам.

– Слушай, Хаттабыч, ну чего они так коверкают мое имя? – спросил Аладдин.

– Ага, кто бы говорил, «окей» ходячий! – воскликнул Хаттабыч.

– Признаю, виноват, – вздохнул Аладдин. – А что, теперь с этим «океем» уже точно ничего поделать нельзя?

– Нельзя, – улыбнулся Хаттабыч. – Да если честно, и не нужно, как я тут недавно подумал.

– Почему? – спросил Аладдин.

– Я спросил у Эль-Абдурахмана, он заглянул в будущее и сказал, что ни один лингвист не знает, когда и, главное, почему в английском языке появилось слово «окей».

– И что? – не понял Аладдин.

– Робин ведь – англичанин, – улыбался Хаттабыч. – Кроме того, вроде как бессмертный англичанин. А он у тебя еще в прошлый раз выспрашивал, что этот «окей» означает.

– То есть, Робин – единственный англичанин, который знает слово «окей»? – спросил Аладдин.

– Угу, – кивнул Хаттабыч.

– И от него этим словом-паразитом заразятся все англичане, – продолжал Аладдин.

– Угу, – повторил Хаттабыч.

– А я узнаю это слово через тысячу лет от американцев, которые тоже вроде бы англичане, – продолжал мысль Аладдин.

– Угу, – повторил Хаттабыч.

– Что, у нас опять неразбериха с причинами и следствиями? – спросил Аладдин. – Слово «окей» появилось в 12 веке потому, что я подхватил его в 21 веке, а в 21 веке я его подхватил потому, что оно появилось в 12 веке потому, что я его подхватил в веке 21-ом… Белиберда какая-то выходит.

– Еще какая, – кивнул Хаттабыч. – Чего ты хочешь, Аладдин, так мир устроен!

– Все в руках Аллаха! – воскликнул Аладдин, так как это был единственный возможный выход из логического ступора.

Смерть и то, что после

Через год Аладдин умер.

Это произошло очень естественно: медитируя в каирском дворце, он почувствовал приближение смерти. И не стал психовать, как сделал бы это на его месте любой нормальный человек.

Во-первых, Аладдин знал, что со смертью тела его жизнь не кончится – встреча с Джоном Дебри была довольно убедительным доказательством. Как-то уж так получилось, что это существо, известное как Аладдин и Джон Дебри, было обречено вечно сталкиваться с самим собой. И вечно в Нью-Йорке.

Во-вторых, Аладдин чувствовал, что не стал бы психовать даже в том случае, если бы не знал про Джона Дебри. Он чувствовал, что прожил отличную жизнь, и ему было нисколько не жаль с ней расставаться. В его жизни было все – он начал с того, что собирал финики в Багдаде, а умирал, будучи султаном Египта и победителем северных варваров. Слава Аладдина распространилась по всему арабскому миру. Правда, его имя по-прежнему коверкали как Салах-ад-Дин, но Аладдину было все равно. В конце концов, какая разница – Аладдин, Саладин или Салах-ад-Дин? Какая разница, Джон Дебри или Джон Дерби? Чувствуя приближение смерти, Аладдин осознавал, что разницы, в сущности, никакой.

И ведь за свою долгую жизнь Аладдин получил все, о чем даже не смел мечтать! У него был свой джинн, выполняющий все его идиотские желания. У него была красавица-жена (хотя под старость Шахерезада чаще кидалась сковородками). У него была власть и слава. Да и одно только знакомство с такими существами, как лорд Меху и Эль-Абдурахман, многого стоит! Так думал Аладдин, чувствуя, как по коридорам дворца к нему подкрадывается смерть.

Сам момент смерти Аладдин не запомнил. Это было довольно необычное ощущение, испытывая которое, забываешь о времени. Например, похожие ощущения у Аладдина бывали, когда разные мысли складывались друг с другом в его голове, рождая какое-то новое понимание тех или иных вещей. И умирая, Аладдин, пережил нечто похожее. Смерть была похожа на понимание. На понимание того, что никакой смерти нет. Вдруг Аладдин воспарил над Каиром. Он смотрел на удаляющиеся огни ночного города. И вспомнил, что это уже было много раз. А однажды он, еще совсем мальчишка, провожал глазами светящийся шар, исчезающий в небе… в той жизни он стал одним из лучших воинов фараона Хамэрхэда и всю жизнь мечтал унестись когда-нибудь в небо на светящемся шаре…

И вот сейчас Аладдин уносился в небо. Он не знал, видит ли какой-нибудь каирский мальчишка светящийся шар… Но точно знал, что самое интересное еще впереди!

Поднявшись выше, Аладдин увидел планету Земля, опутанную энергетическими потоками, похожими на толстые провода. Европа была похожа на котел, каким-то странным образом одновременно кипящий и покрытый паутиной. Мерзкое черное щупальце, тянувшееся из Европы в Азию, ненадолго отпрянуло назад, но снова потянулось – уже не так быстро и намного осторожнее. И в этом – Аладдин знал – была его заслуга. Свет, разгоравшийся над Египтом, набирал силу. Аладдин знал, что свет этот горит там очень давно, временами слегка угасая, временами снова разгораясь. И Аладдин недавно подлил масла в этот огонь. На Северо-Востоке были темные волны дремучих лесов, которые правильнее всего следовало бы обозначить коротким словом «дебри». Физические дебри, энергетические дебри, экономические дебри, политические дебри, духовные дебри… а чего вы хотите от России?