Зеркальное отражение, стр. 149

Вторник, 16.15, Москва

Через пять минут после того, как Пентагон перехватил переговоры российских самолетов с базой, министру внутренних дел позвонили из кабинета главнокомандующего ВВС маршала Дайки.

– Товарищ министр, – начал звонивший. – Говорит генерал-майор Драгунов. Поднятые в воздух по вашей просьбе перехватчики не обнаружили никаких признаков самолета-нарушителя. Они нашли только солдат и пассажиров с поезда.

– В таком случае, диверсанты должны еще оставаться на месте, – сказал Догин.

– Больше того, – настаивал Драгунов, – маршал попросил проинформировать вас о том, что состав, отправленный из Владивостока, обнаружен на дне балки Оберная к востоку от Хабаровска.

– В каком он состоянии? – спросил Догин, наперед зная ответ. Будь прокляты Орлов и его команда!

– Состав взорван и полностью уничтожен, – ответил Драгунов.

Догин раскрыл рот, словно получив удар в солнечное сплетение. Прошло несколько мгновений, прежде чем он смог говорить.

– Я хочу переговорить с маршалом.

– К сожалению, – сказал Драгунов, – маршал Дайка в настоящий момент встречается с представителями президента Жанина. Освободится он не скоро. Товарищ министр, вы хотели ему что-то передать?

Догин молча покачал головой:

– Нет, генерал-майор. Никакого сообщения не будет.

– Очень хорошо, – сказал Драгунов. – До свидания.

Догин с силой хлопнул ладонью по рычажкам.

"Все кончено, – подумал он. – Абсолютно все". Все его планы, все мечты о возрожденном Советском Союзе. А когда Шович узнает о пропаже денег, с его жизнью тоже все будет кончено.

Догин убрал руку с рычажков. Услышав гудок, он позвонил помощнику и попросил его вызвать на связь Сергея Орлова.

"Или он тоже не пожелает со мной разговаривать? – гадал Догин. – Быть может, Советский Союз вернулся, но только не в том виде, к которому я стремился?"

Орлов ответил незамедлительно.

– Николай Александрович, я сам как раз собирался вам позвонить. В Эрмитаже произошла перестрелка. Полковник Росский находится в критическом состоянии, а одна из его оперативных сотрудниц Валентина Сапарова убита на месте.

– Кто преступник?..

– Английская шпионка, прибывшая из Хельсинки, – ответил Орлов. – Ей удалось затеряться в толпе митингующих рабочих и бежать. Сейчас ее разыскивает милиция. – Генерал помолчал. – Товарищ министр, вам уже известно насчет состава?

– Известно, – ответил Догин. – Скажите, Сергей, у вас нет никаких известий от вашего сына?

Орлов ответил голосом профессионального космонавта:

– Связь с теми, кто находился в поезде, отсутствует. Мне известно, что они покинули состав – но я не знаю, что с Никитой.

– Хочется верить, что с ним все в порядке, – уверенным тоном произнес Догин. – Какой бы кровавой ни была бойня – вспомните Сталинград, – двум-трем цветкам всегда удается уцелеть.

– Надеюсь, вы правы, – сказал Орлов.

Набрав полную грудь, Догин выпустил прерывистый выдох.

– Похоже, одной из жертв стану я. Я, генерал Косыгин, возможно, генерал Мавик – те, кто не отсиживался в тылу. Весь вопрос заключается только в том, кто доберется до нас первый: правительство, Шович или колумбийцы, снабдившие его деньгами.

– Вы можете обратиться к Жанину и попросить у него зашиты.

– От Шовича? – презрительно усмехнулся Догин. – В стране, где за сто американских долларов можно запросто нанять убийцу? Нет, Сергей. Мое будущее сгорело вместе с составом. Однако в этом есть доля иронии. Я терпеть не мог этого бандита Шовича и все то, что он олицетворял.

– В таком случае, Николай Александрович, почему вы с ним связались? Почему из-за вас пришлось страдать стольким людям?

– Не знаю, – ответил Догин. – Честное слово, не знаю. Генерал Косыгин убедил меня в том, что впоследствии мы сможем устранить Шовича, и мне хотелось в это верить... хотя, наверное, на самом деле я не верил в это ни минуты. – Он окинул взглядом старые карты на стене. – Я так хотел... вернуть то, что мы потеряли. Возвратить то время, когда Советский Союз говорил, а остальные государства прислушивались к его голосу, когда нашим науке, культуре и военной мощи завидовал весь мир. Теперь, оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что избранный мною путь оказался ошибочным.

– Николай Александрович, – сказал Орлов, – вернуть прошлое нельзя. Если бы вам даже удалось построить новый Союз, он все равно бы развалился. Когда я в прошлом месяце ездил на космодром в Казахстан, я видел на пусковых площадках птичий помет и перья, видел толстый слой пыли на обшивке ракет-носителей. И у меня тоже защемило сердце от желания вернуться в прошлое, в эпоху Гагарина, к тем временам, когда наши космические челноки "Бураны" готовы были дать нам возможность покорить космос. Однако никто не в силах повернуть вспять эволюцию, приводящую к исчезновению одних исторических реальностей и появлению других. Что произошло, то произошло, и обратной дороги нет.

– Возможно, вы правы, – задумчиво промолвил Догин. – Но в нашей природе заложено стремление сражаться до конца. Когда больной умирает, никто не спрашивает, насколько дорогое лекарство и опасно ли оно для жизни. Надо делать то, что считаешь нужным. И только когда больной умер и на смену эмоциям приходит трезвый рассудок, ты понимаешь, какой неподъемной была задача. – Он грустно усмехнулся. – И все же, Сергей... и все же, должен признаться, был момент, когда я поверил в успех.

– Если бы не американцы...

– Нет, – остановил его Догин, – не американцы, а всего один американец, агент ФБР в Токио, который своим выстрелом повредил самолет и вынудил нас перегрузить деньги в поезд. Только задумайтесь, Сергей, как унизительна эта мысль, что всего одной-единственной живой душе, пребывавшей в полном неведении о смысле происходящего, удалось изменить судьбы всего земного шара там, где потерпели неудачу сильные мира сего.

Теперь Догину дышалось легче. Ощущая странное умиротворение, он протянул руку и выдвинул правый верхний ящик стола.

– Сергей, надеюсь, вы и дальше будете руководить центром. России нужны такие люди, как вы. А ваш сын, когда вы с ним увидитесь... не будьте с ним чересчур строги. Мы стремились отвоевать то, что когда-то имели... а он хотел сам увидеть то, о чем до этого только читал в учебниках истории. И хотя методами мы, возможно, воспользовались сомнительными, в самой мечте не было ничего постыдного.