Слово президента, стр. 163

— Но система требует, чтобы все вносили свою справедливую долю, — произнёс сенатор, пытаясь перехватить инициативу.

— А что значит «справедливую»? Словарь гласит, что «справедливая доля» означает, что все должны делать примерно равный вклад. Десять процентов от миллиона долларов по-прежнему в десять раз больше, чем десять процентов от ста тысяч, и в двадцать раз больше, чем десять процентов от пятидесяти тысяч. Однако «справедливость» в Налоговом кодексе стала означать, что мы забираем все деньги у преуспевающих людей и скупо возвращаем их обратно — да, вот ещё, между прочим, эти богатые люди нанимают юристов и лоббистов, которые оказывают давление на политических деятелей и добиваются включения в Налоговый кодекс миллионов особых оговорок и разрешений, которые позволяют им избежать того, чтобы с них сдирали шкуру, — и тут добиваются успеха, мы все знаем это. Так что же получается в конечном итоге? — Уинстон показал на груду томов на полу. — Создаётся масса рабочих мест для бюрократов, бухгалтеров, юристов и лоббистов, и в процессе этой деятельности мы напрочь забываем о рядовых налогоплательщиках. Нам наплевать, разбираются они в системе, призванной служить им, или нет. Так не должно быть. — Уинстон наклонился к микрофону. — Я скажу вам, что значит «справедливая доля». По моему мнению, это значит, что все мы должны платить равные налоги в равной пропорции. Мне представляется, что нам следует создать систему налогообложения, которая не только позволяет, но и поощряет участие граждан в экономическом процессе. Я считаю, что мы должны создать простые и понятные законы, позволяющие людям понимать свои права. Мне кажется, что «справедливость» означает ровное поле для игры, на котором все оказываются в равных условиях, и мы не наказываем Кена Гриффи за то, что ему удаётся выбить мяч так далеко, что он обегает все поле и успевает вернуться к исходной позиции. Мы должны не наказывать его, а восхищаться им. Мы должны пытаться повторить его успех, зарабатывать больше денег, но самое главное — мы не должны ему мешать.

— Пусть стараются? — спросил глава администрации бывшего вице-президента.

— Мы ведь не можем помешать им, правда? — спросил Келти и широко улыбнулся. — В конечном счёте.

— В конечном счёте… — согласился другой советник.

Все полученные результаты допускали двойное толкование. Сотрудник ФБР, обслуживавший полиграф, работал все утро, и каждая кривая, прочерченная на бумаге, не давала определённого ответа. Но этого не исправишь. Мы всю ночь, говорили дипломаты, обсуждали важные проблемы, к которым у него не было допуска. Он понял, разумеется, что речь идёт о ситуации в Иране и Ираке, потому что тоже, как и все, смотрел канал Си-эн-эн. Люди, садившиеся после этого у полиграфа, были усталыми и раздражёнными, некоторые запинались, даже отвечая на вопрос о собственном имени и месте работы. Проверка полностью провалилась. Пожалуй, провалилась.

— Какие у меня показатели? — спросил Ратледж, привычным движением снимая с руки надувное кольцо, что свидетельствовало, что он делал это уже не первый раз.

— Видите ли, я уверен, что вам уже говорили раньше…

— … что это не экзамен, который необходимо выдержать, иначе ты потерпел неудачу, — усталым голосом закончил заместитель госсекретаря по политическим вопросам. — Попытайтесь объяснить это человеку, которого лишили допуска после проверки на полиграфе. Терпеть не могу эти ящики.

Они думают, что проверка на полиграфе сродни посещению зубного врача, подумал агент ФБР. Несмотря на то что он считался одним из лучших специалистов по части этой «чёрной магии», ему не удалось узнать что-нибудь, что хоть немного могло помочь расследованию.

— Совещание, которое проводилось у вас прошлой ночью…

— Извините, не могу обсуждать этого, — прервал его Ратледж.

— Нет, я всего лишь хотел узнать, насколько обычным является такое совещание.

— По-видимому, нам придётся проводить их какое-то время. Вы ведь знаете, что происходит в мире. — Оператор кивнул, и на лице заместителя госсекретаря появилась понимающая улыбка. — Вот видите. Тогда вы не можете не понимать, насколько это важно, и мы продолжим вечерние обсуждения этой проблемы. Особенно это относится к моим людям. Так что это объясняет, почему нам приходится пить столько кофе и нервничать. — Он посмотрел на часы. — Через десять минут начинается заседание моей рабочей группы. Что-нибудь ещё?

— Нет, сэр.

— Благодарю вас за приятно проведённые девяносто минут, — съязвил Ратледж, направляясь к выходу. Оказывается, все так просто. Нужно всего лишь знать, как проходит эта процедура. Чтобы иметь осязаемые результаты, агенты ФБР должны работать со спокойными и хорошо отдохнувшими людьми. По сути дела полиграф регистрировал напряжение, возникающее у субъекта при неприятных вопросах. Вот он и нашёл выход — пусть все, кто должны были подвергнуться проверке, испытывают напряжение. К тому же события в Ираке этому способствовали. От него потребовалось лишь одно — чуть сильнее пошуровать в топке. На лице Ратледжа появилась улыбка, когда он вошёл в туалет на седьмом этаже.

Вот. «Артист» посмотрел на часы и запомнил время. Два человека вышли из жилого дома. Один из них повернулся к другому и сказал что-то. Глядя по сторонам, они направились к площадке для стоянки автомобилей у детского сада «Гигантские шаги». Такие внимательные профессиональные взгляды выдавали их столь же явно, если бы на них была форменная одежда и автоматы в руках. Из гаража, пристроенного к жилому дому, выехал «шеви сабербен». Хорошее место, чтобы спрятать автомобиль, но слишком очевидное для опытного наблюдателя. Из детского сада вышли два ребёнка. Одного вела женщина, другой шёл с мужчиной… да, тем самым, что стоял в тени дверного прохода, когда дети вышли поиграть на площадку после ланча. Крупный мужчина, мощные плечи. Две женщины — одна впереди, другая позади. Все непрерывно смотрели вокруг. Они подвели ребёнка к обычного вида автомобилю. «Шеви сабербен» остановился у входа в детский сад, повернул, и другие автомобили последовали за ним по шоссе. Он увидел, что через пятнадцать секунд появился полицейский автомобиль, который замыкал процессию.

Исполнителям предстояла трудная задача, но не невозможная, и у операции было несколько различных окончаний, причём все они являлись приемлемыми для его патронов. Хорошо, что он относится к детям без излишней сентиментальности. Ему доводилось принимать участие в подобных операциях и раньше; он знал, что надо всего лишь не рассматривать их как детей, вот и все. Та девочка, которую вёл за руку её телохранитель, и была тем объектом для политического заявления, которое предстояло сделать кому-то. Аллах неодобрительно относится к таким средствам, «Артист» знал это. В мире не существует религии, которая одобрительно относилась бы к боли, причинённой ребёнку, однако религия не инструмент управления государством, независимо от того, как считает теперешний покровитель Бадрейна. Религия хороша для идеального мира, а сегодня мир далёк от совершенства. Таким образом, кто-то может прибегнуть и к необычным средствам в достижении религиозных целей, а это означало… ему не хотелось думать об этом. Ему поручили выяснить, насколько осуществима подобная операция, независимо от соблюдения правил, и «Артист» был далёк от ханжеских условностей. Именно поэтому он всё ещё жив, тогда как многие погибли и, если его не обманывает интуиция, они не последние.

Глава 28

…а с рыданием

Политические деятели не любят сюрпризов. Несмотря на то что им нравится преподносить эти сюрпризы другим — главным образом другим политикам и большей частью публично, причём неизменно после тщательной подготовки и планирования, как засада в джунглях, — они ненавидят, когда сами оказываются их жертвами. При том следует принять во внимание, что речь идёт о политических сюрпризах в странах, где политика является относительно цивилизованным делом.