Невольничий караван, стр. 63

Через полчаса все было кончено. Ворота опустели, негры больше не показывались. Те, кто не попал в руки ловцов рабов, были сражены пулями или погибли в огне.

Снаружи, перед горящей деревней, стояли захваченные стада, охраняемые несколькими солдатами. Остальные солдаты столпились около пленных. Захваченные негры вели себя по-разному. Большинство из них находилось в состоянии величайшей подавленности; они сидели на земле, тихонько плача или в оцепенении уставившись прямо перед собой. Но были и такие, которые, словно безумные, носились среди толпы и подобно диким зверям рычали от отчаяния. Этих арабы поспешили усмирить с помощью кнута.

Теперь Абдулмоут приказал своим людям осмотреть добычу. Унтер-офицеры несколько раз обошли вокруг толпы пленных, окинув каждого из них взглядами знатоков. В зависимости от возраста и пола рабов объединили в несколько групп и затем пересчитали! Среди них оказалось около четырехсот мальчиков, столько же девушек и примерно двести молодых женщин. Совсем маленьких детей, которых также было очень много, пока не пересчитывали и на первых порах оставили их матерям.

После этой «ревизии» негров снова согнали в одну кучу и заставили их сесть на землю. Веревки с их ног были сняты, чтобы они могли идти. И все же о бегстве никто из этих несчастных не думал: они были со всех сторон окружены вооруженными людьми, и им пригрозили, что тот, кто посмеет хотя бы приподняться со своего места, мгновенно получит пулю в лоб.

Разумеется, о сне не могло быть и речи. Ловцы рабов были взволнованы не меньше своих жертв: они никогда еще не захватывали столь богатой добычи! Почти тысяча рабов и огромное стадо скота! Арабы были словно пьяные от радости, они беспрерывно смеялись, выкрикивали что-то нечленораздельное и сбивчиво пересказывали друг другу подвиги, которые заключались в убийстве безоружных людей.

Окрыленный успехом своего набега, Абдулмоут пребывал в самом превосходном расположении духа. Он подошел к немцу и эмиру и сказал почти дружеским тоном:

— Вы, должно быть, голодны. Приказать дать вам что-нибудь поесть?

— Нет, отвечал Шварц, — я сыт, сыт по горло! Как можно в такую минуту думать о еде или питье?

— Как тебе будет угодно! Но разве ты не рад приобрести столько товарищей по несчастью, которым ты можешь пожаловаться на свою беду?

— Насмехайся на здоровье! Я все равно счастливее тебя. Рано или поздно тебе придется перейти Сират, мост смерти [124], и тогда души убитых тобою сегодня сбросят тебя в самую глубокую бездну преисподней. Ты будешь умолять о милости, но ни Аллах, ни твой Пророк не сжалятся над тобой. Отойди, ты внушаешь мне ужас и омерзение!

— Ты очень откровенен, — мрачно усмехнулся Раб Смерти. — Собственно, мне бы следовало наказать тебя за эти слова, но у меня сегодня праздник, и я хочу тебя простить. Я даже, пожалуй, представлю тебе доказательство моей доброты, в которой ты мне отказываешь. Шабах мешает вам спать. Я прикажу снять этот «хомут» с вас и надеюсь, что вы будете мне за это благодарны.

Он дал своим людям соответствующее распоряжение, и деревянные вилки действительно были сняты с шей Шварца и эмира. Однако снисхождение Абдулмоута не простерлось так далеко, как рассчитывал Шварц: его заставили лечь на шабах спиной и снова привязали к нему, так что он лежал, вытянувшись в струнку, и не мог пошевелиться. С эмиром поступили точно так же, после чего один из солдат уселся на землю между пленниками, чтобы охранять их ночью.

Эта ночь была самой ужасной из всех, которые Шварцу когда-либо доводилось пережить. Стоило ему закрыть глаза, как разгоряченное воображение начинало заново воспроизводить в его сознании увиденные сегодня картины расправы с безоружными людьми. Несколько часов до утра показались ему вечностью, и он был бесконечно рад, когда первые лучи рассвета заставили поблекнуть ночные звезды.

Однако новый день, праздничный для арабов, не принес немцу желанного облегчения.

После того, как ловцы рабов совершили свою утреннюю молитву, на высоком дереве был водружен флаг, и колдун, стоя около него, прочитал суру «Победа». Здесь же было забито множество коров и овец для пира в честь удачного окончания похода. Затем пленных беланда заставили показать места, где находились их матмуры и субахи.

Матмурами называются большие глубокие ямы, в которых хранится дурра. Служащие для той же цели субахи представляют собой маленькие, сооруженные на камнях и хорошо прикрытые сверху постройки цилиндрической формы.

Из деревни притащили целые горы дурры, и рабыни тут же принялись размалывать ее для приготовления неизменных лепешек и пива. Для Абдулмоута, унтер-офицеров и нескольких особенно отличившихся минувшей ночью солдат было приготовлено кушанье, называемое марарой.

Марара является излюбленным лакомством всех суданцев. Для ее приготовления используют печень, кишки и желчный пузырь коровы или овцы. Нетрудно догадаться, что последний компонент делает это блюдо неприемлемым ни для одного европейца.

Наконец праздничная трапеза была окончена и ловцы рабов стали собираться к выступлению в обратный путь. И тут Шварцу, который думал, что все самое страшное уже позади, было уготовано новое испытание. Маленькие дети создавали арабам массу хлопот и мешали им транспортировать свой живой товар в Умм-эт-Тимсу — поэтому Абдулмоут отдал приказ расстрелять всех ребятишек, не достигших возраста четырех лет. Несчастные матери сопротивлялись, как львицы, они мертвой хваткой вцеплялись в своих малюток, но что они могли поделать против ружей и кнутов своих мучителей. Когда это зверское убийство было совершено, оставшихся в живых жителей деревни выстроили в длинную колонну и связали друг с другом. Проходя мимо Шварца и эмира, которые все еще лежали на земле, Абдулмоут приостановился и заметил:

— Так поступают с черным скотом, который нельзя использовать иначе. Вы должны сознаться, что это было очень умно с моей стороны.

— Ты сатана! — выкрикнул Шварц с ненавистью и отвращением в голосе.

— Эй, поосторожнее, гяур! Не думай, что я всегда в хорошем настроении!

— Если бы я не был сейчас связан, я показал бы тебе, в каком я сейчас нахожусь настроении.

— Да? И что бы ты сделал?

— Я задушил бы тебя, негодяй! Клянусь тебе, тот миг, который вернет мне свободу, будет мигом твоей смерти!

Араб расхохотался ему в лицо.

— Можешь попусту лаять сколько тебе вздумается, пес! — прошипел он. — Ты никогда больше не почувствуешь вкуса свободы. До поры до времени я тебя не трогаю, но подожди, когда мы придем в селение, я уж там сполна отплачу тебе за все оскорбления. Проклятие ада покажется тебе блаженством по сравнению с местью Абдулмоута!

Глава 11

ШВАРЦ И ПФОТЕНХАУЕР

Дожидаясь возвращения Пфотенхауера, ниам-ниам успели перекусить и отдохнуть и теперь были готовы с новыми силами продолжать путь. Как только Серый ступил ногой на борт лодки, гребцы вывели ее на середину течения, и она, как рыбка, заскользила вниз по ночному Нилу.

Сверкающая в ярком свете звезд река представляла собой необыкновенно красивое зрелище, но Пфотенхауер, который не первый месяц жил в здешних местах, решил на этот раз пренебречь им ради нескольких часов сна. Он улегся на носу лодки, плотно закутался в одеяло и закрыл глаза.

Его сон никто не тревожил, и, когда он проснулся, солнце стояло уже высоко над пальмовым лесом, а его карманные часы показывали десять часов утра.

Течение здесь было очень быстрым, и гребцам не приходилось особенно напрягать силы. Они разделились на две команды и работали теперь посменно. Кто хотел пить, то мог напиться в любую минуту из реки, стоило только перегнуться через борт лодки. Поэтому в течение дня путешественники ехали без перерывов, но к вечеру их все же заставило остановиться одно обстоятельство, которое чуть было не стоило им жизни.

Лодка приблизилась к месту, где река делала крутой изгиб. Сильно выступающий вперед край берега не давал увидеть, что делается за поворотом. Внезапно рулевой привстал со своего места, приложил руку к уху и несколько секунд напряженно прислушивался, а потом сказал: