Меж двух огней, стр. 68

— Он не мой друг. Он не человек чести. Пусть с ним возится Стрейкен.

Стрейкен повернулся на своем стуле, чтобы лучше видеть Верховена. На его плечо тут же легла тяжелая рука.

— Что ты имеешь в виду?

— Перед твоим прибытием твой крестный отец сделал несколько интересных признаний.

— Что ты имеешь в виду? — снова спросил Стрейкен, глядя в потное лицо Гамильтона. Он не сомневался, что тот признается в убийстве Джона Фитцджеральда Кеннеди, если ему сунуть в рот эту дубинку.

— Мистер Вакахама интересовался, как мы нашли золото. Это же длинная история, ну ты знаешь. Он убежден, что золото принадлежит Японии. Он спрашивал, как мы узнали. — Верховен помолчал. Вакахама не пытался перебивать его. — Мистер Гамильтон не очень хотел помогать, пришлось его уговаривать, и тогда он все нам рассказал.

— Что, например? — спросил Стрейкен.

— Например, о запонках. Я должен сказать, Банбери, что не поверил тебе в «Схипхоле». На самом деле не поверил. Я честно думал, что ты хотел изнасиловать ту девицу.

— А теперь?

— А теперь я знаю, что она хотела отравить тебя. Может, даже насмерть.

— Ну, а он при чем? — Стрейкен кивнул на Гамильтона.

— Он сказал ей, как тебя найти. Твой крестный заключил сделку с этой женщиной, Ньюкрис.

— Сделку?

— Заткнись, Верховен! — в первый раз заговорил Гамильтон. В его голосе слышалась паника.

— Все правильно. Он их выследил, уговорил их назвать координату в обмен на подсказку, где они могут найти вторую запонку.

— Заткнись, Верховен! Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал Гамильтон.

Стрейкен посмотрел на него. Все было написано на лице его крестного отца. Верховен говорил правду.

— У Молли был сын, Эйдриан. Ты знал об этом?

Стрейкен тяжело смотрел на Гамильтона, и глаза крестного наполнились слезами.

— А теперь она умерла. Ребенок потерял мать. Ну, и как ты теперь себя чувствуешь?

Гамильтон отвернулся, избегая взгляда Стрейкена.

Вакахама сидел неподвижно, снова скрестив руки. Он был заинтригован, он наслаждался разворачивающейся на его глазах интермедией.

— Он пытался украсть его, Банбери. Он пытался украсть твое наследство. Он предал тебя. — Верховен тоже развлекался вовсю.

Слова Верховена стрелами пронзали Стрейкена. Худшие подозрения Стрейкена оправдались. Перед ним стоял человек, у которого на руках была кровь. Кровь Молли. Всего этого можно было избежать. Гамильтон был в той же мере виноват в ее смерти, как сам Стрейкен.

— Он все нам рассказал, Банбери. Он предал тебя, — снова повторил Верховен.

Красный туман заволок глаза Стрейкена. Не помня себя, он бросился на Гамильтона. Слепой от ярости, он сомкнул пальцы на горле крестного. Последнее, что он почувствовал, был сильный удар по голове.

Стрейкен пришел в себя на гауптвахте.

Это было странное небольшое помещение, сужающееся с одной стороны. Здесь не было никаких ковров. Только переборка и несколько стальных шпангоутов, которые тянулись вниз, к килю. Похоже, они сидели в самом носу. Гамильтон был рядом, его любимые башмаки сияли и были отполированы словно назло несчастным обстоятельствам, в которых он оказался. Стрейкен подумал, на всех ли подобных яхтах предусмотрены такие камеры, но потом решил, что нет, эта яхта, скорее всего, построена на заказ.

Стрейкен был закован в колодки, как средневековый преступник. Теперь он знал, каково пришлось его деду. История и вправду повторялась. Его руки и ноги были зажаты в металлические скобы, привинченные к стене и к полу. Смысла вырываться не было.

— Рассказывай, — сказал Стрейкен крестному отцу.

У них была уйма времени, и он хотел услышать всю историю сначала. На этот раз от самого Гамильтона.

— Мой мальчик, я могу все объяснить.

Этим обращением Гамильтон не пытался подчеркнуть снисходительное обращение к нему. Он всегда так называл Стрейкена.

— Я весь обратился в слух.

— То, что сказал тебе Верховен, правда. У меня жуткие проблемы с бизнесом. У меня гигантские долги. Мне ужасно нужны деньги. Очень большая сумма наличными, иначе я разорен.

— Почему? Я всегда думал, что твой бизнес — лицензия на печатание денег.

— Да, именно так и было шесть месяцев назад. — Гамильтон покачал головой и смущенно опустил глаза в пол. — Тогда я купил несколько картин. Шесть штук. Я думал, это Вероккьо.

— Вероккьо?

— Андреа дель Вероккьо. Ведущий флорентийский художник в 1460-х годах. Леонардо да Винчи был его учеником.

— И что случилось?

— Ко мне в Лондоне подошел один итальянский бизнесмен. Он сказал, что у него есть несколько особенных картин. Они принадлежали его семье более пятисот лет. Теперь он хочет их продать, минуя публичный аукцион. Поэтому он пришел ко мне, а не к Сотсби или Кристи. Он знает, что болтать я не буду.

— Вот только они оказались подделками? — предположил Стрейкен.

— Да. Но не просто подделками. А самыми лучшими подделками в мире. Для меня устанавливал их подлинность Свифт…

— Кто это — Свифт?

— Это эксперт, услугами которого я пользуюсь. Он лучший в стране. Но итальянец подкупил его, и Свифт дал заключение, что картины оригинальные, а они таковыми не являлись. Я нашел покупателя, коллекционера в Штатах. Он пригласил другого эксперта, чтобы тот посмотрел их и дал свое заключение. Это заняло у него много времени, но в конце концов он объявил их фальшивками. Вся история — одна большая кошмарная афера. Я прогорел. И очень неудачно прогорел.

— И насколько? — спросил Стрейкен.

Ему было почти жаль Гамильтона. Ярость, которая охватила его раньше, испарилась. Перед ним был человек, который растил его десять лет. Человек, который дал ему крышу над головой и образование. Который кормил его. Кузен его отца. Гамильтон всегда был честным человеком, и попытка ограбить его, Стрейкена, была поступком, продиктованным отчаянием.

— Я купил их за три миллиона долларов. Каждую по полмиллиона. Большую часть этой суммы мне пришлось занять. Мой доход не составляет даже половины.

— Три миллиона, — Стрейкен присвистнул. — А это не те порванные картины в твоей квартире? Ты их пробил ногой, когда узнал, что это подделки?

— Вообще-то, я пробил их кулаком, но эффект получился тот же.

— Расскажи мне еще раз о своей встрече с Молли Ньюкрис.

— Все было так, как я и говорил тебе по телефону, только я заключил с ней сделку. Мне удалось запереть ее в кабинете, чтобы она не сбежала, но когда я сказал ей, что позвоню в полицию, если она не назовет мне долготу, она лишь расхохоталась мне в лицо. Она сказала, чтобы я продолжал в том же духе, если не хочу узнать координаты. В конце концов, у меня не осталось иного выбора, кроме как сказать ей, где она может найти тебя.

— А почему ты просто не назвал ей координаты с моей запонки? Ты же знал цифры с самого начала. Молли могла бы и не тащиться на Кюрасао.

Стрейкен не стал добавлять, что в этом случае он мог спасти ей жизнь. Он это уже говорил.

— Чувство вины, мой мальчик. Вины. Я ведь не мог гордиться своим поступком. Это было отчаянное время, которое требовало отчаянных мер, но я не смог заставить себя сообщить им те координаты. Я должен был усложнить задачу. Уже не говоря о том, что я хотел получить наследство до них.

— А как Молли узнала, как я выгляжу?

— Я дал ей журналы по дайвингу. Те, в которых твои фотографии. Она, наверное, уехала на Кюрасао в ту же ночь и обежала все школы дайвинга.

«Ах, Молли, Молли», — подумал Стрейкен. Рассказ Гамильтона совпадал с тем немногим, что он знал о ней. Она знала, чего хотела от жизни, и не боялась идти вперед и действовать по своему усмотрению.

— А ты в это время поехал в Сингапур и нашел статую.

— Да, но я не мог сообразить, она ли и есть наследство. Я даже думал, не стащить ли ее, но подготовка операции заняла бы много месяцев. — Гамильтон поерзал в своих оковах.

— А что было потом?

— Верховен вышел на меня. Он искал тебя. С ним я тоже заключил сделку.