Черный Город, стр. 89

Я начал медленно идти, направляясь к странному холмику и надеясь, что не нарушу каким-нибудь своим неуклюжим движением тишину и что на моем пути не окажется какой-нибудь глубокой ямы, потому что вполне могло получиться так, что я узнал бы о ее существовании только после того, как в нее бы упал.

Я шел, ощупывая ступней пол впереди себя — так, как это делает своей палочкой слепой. Мое сердце лихорадочно колотилось, гоняя кровь по организму, а во рту стало сухо. Это все происходило из-за страха — моего периодического спутника, с которым я в последнее время стал сталкиваться уж слишком часто.

Запах гниющего мяса с каждым моим шагом становился все более невыносимым, словно он исходил не откуда-нибудь, а от этого странного холмика. Поэтому я не стал торопиться и начал двигаться, как при замедленных съемках.

Я поднимал ногу и опускал ее, ставя на пол сначала пятку, а затем и всю остальную ступню, переносил вес тела с одной ноги на другую и так постепенно продвигался вперед… И вдруг при очередном шаге я наступил на что-то вязкое и, едва удержавшись от того, чтобы не чертыхнуться, с глухим ударом шлепнулся навзничь на каменный пол.

В течение бесконечно долгой минуты я лежал абсолютно неподвижно, почти не дыша.

Мое падение произвело достаточно много шума, чтобы привлечь внимание любого морсего, который находился где-нибудь поблизости и не был от рождения глухим. Однако, как ни странно, никакой реакции на этот шум не последовало, и это, помимо всего прочего, могло означать, что я вопреки своим опасениям нахожусь здесь один. Решив, что, кроме меня, тут и в самом деле никого нет, я приподнялся, чтобы посмотреть, на чем же это я так поскользнулся. Начав щупать руками пол, я с удивлением почувствовал, что мои ладони вымазываются в какой-то густой жидкости. Я поднес их к носу, чтобы понюхать эту жидкость, и… и с трудом сдержал приступ тошноты: эта жидкость представляла собой не что иное, как «сок» гнилого мяса.

Возникшее у меня чувство отвращения заставило меня инстинктивно отпрянуть назад, отчего я едва снова не упал. Пахнущая гноем жидкость могла истекать только из какой-то разлагающейся плоти — плоти то ли животного, то ли…

Подавив в себе чувство отвращения и мысленно убедив самого себя в том, что поблизости нет ни одного морсего, я снова рискнул зажечь зажигалку и, прикрыв ее пламя рукой, чтобы его было труднее увидеть издалека, сделал пару шагов вперед.

Жуткая сцена, представшая при этом перед моими глазами, вызвала у меня сильные спазмы в животе, в результате которых меня тут же стошнило.

То, что я поначалу принял за холмик, состоящий из камней и веток, в действительности оказалось чудовищной грудой черепов, костей и целых скелетов. На «склоне» этой груды лежало человеческое тело — без головы и конечностей, — пожираемое преогромным количеством маленьких белых червей.

Черепов и костей было так много, а нижние из них пребывали в таком трухлявом состоянии, что невольно напрашивался вывод, что их складывали здесь в течение далеко не одного столетия. Заставляя себя не обращать внимания на запах и невыносимое отвращение, которое вызывала у меня эта картина, я приблизился к изуродованному, без головы и конечностей, человеческому телу, все еще одетому в покрытую засохшей кровью футболку с надписью «Amazonia e vida» [62], показавшейся мне в данной ситуации весьма иронической, и жилет с карманами — такой, какие носят фотографы и охотники. Мне подумалось, что это, наверное, был один из исчезнувших участников экспедиции Валерии, возможно проводник, и я, сжав губы, чтобы меня не стошнило снова, подошел к нему вплотную, намереваясь обшарить его карманы и забрать из них предметы, которые могли бы оказаться для меня полезными. Я чувствовал себя ничтожеством из-за того, что рылся в карманах трупа — кем бы ни был этот человек при жизни, — однако поступить по-другому я не мог, а мертвецу ведь уже было все равно.

Я нашел в карманах пачку табака, таблетки аспирина, шариковую ручку и, к своей немалой радости, то, что вполне могло мне пригодиться — бенгальские свечи. Распихав эти «трофеи» по своим карманам, я оставил труп в покое и стал карабкаться к вершине этой жуткой груды черепов и костей, надеясь, что мне удастся выбраться через находящееся над ней отверстие наружу.

Испытывая смешанное чувство отвращения и ужаса, я старался не сломать ни одну из костей и не раздавить ни одного из черепов, на которые я наступал. И тут вдруг раздался металлический звук, заставивший меня бросить взгляд на то, что в этот момент находилось под моими ногами. Наклонившись и сморщив нос, я раздвинул несколько желтоватых костей, засунул руку аж по самый локоть в образовавшееся углубление и одним рывком вытащил нечто такое, от чего потом замер в изумлении, на время даже позабыв о той опасной ситуации, в которой я оказался.

Этот предмет представлял собой не что иное, как шлем — такой, какие носили испанские первопроходцы пять сотен лет назад.

Держа его в левой руке и внимательно разглядывая — как какой-нибудь Гамлет, — я подумал, что эти жуткие черные существа, по-видимому, на протяжении многих веков убивали людей, пытаясь от них защититься. Именно так — они убивали людей не для того, чтобы есть их мясо или пить их кровь, как об этом гласили легенды, а в силу заложенного в них создателями инстинктивного стремления защитить себя и свою территорию. Они, конечно же, были свирепыми и безжалостными, однако я начал подозревать, что мотивы их поведения определялись исключительно желанием выжить, поскольку они, вероятно, интуитивно чувствовали, что если внешнему миру станет известно о существовании их самих, этого города и хранящихся в нем несметных сокровищ, то их дни будут сочтены. Именно поэтому, наверное, никто еще ничего не знал об этом заброшенном городе: те, кто в него попадал, назад уже не возвращались, а потому не могли рассказать о нем.

Я отложил шлем в сторону, поскольку мое внимание привлекла какая-то одежда, обтягивающая скелет, у которого тоже отсутствовала голова. Наклонившись в ее сторону и всмотревшись, я увидел, что это немецкая униформа, на которой в районе груди все еще был прикреплен значок в виде серебристого орла, держащего в когтях свастику. Значок оторвался от материи, как только я его коснулся. Чтобы разглядеть значок получше, я поднес его к глазам.

— Невероятно… — ошеломленно пробормотал я, крутя значок в пальцах. — Тут прямо какой-то музей.

Осознавая, каким уникальным является это место, я на секунду представил себе, как вытянутся от удивления лица профессора и Кассандры, когда я расскажу им о своей поразительной находке. Мысль об этом вернула меня к действительности, и я вспомнил о том, что чем дольше буду находиться в этом подземном помещении, тем больше вероятность того, что меня обнаружат морсего, и, следовательно, к этой жуткой груде добавится еще один труп. Поэтому я, уже не теряя больше времени, снова стал карабкаться вверх по груде черепов и костей, пока не оказался на ее «вершине», на которой, к счастью, из-под костей и толстой твердой корки из засохшей крови выглядывала маленькая каменная плита, на которую я смог встать в полный рост.

Расстояние от этой вершины до отверстия, через которое я надеялся выбраться наружу, составляло где-то шесть или семь метров. К сожалению, исходивший из этого отверстия свет освещал меня так, как освещают прожектором стоящего на сцене певца, и всего лишь через несколько секунд после того, как я это заметил, золотые стены помещения, в котором я находился, задрожали от угрожающего рева… Я понял, что мое везение закончилось.

83

От подножия груды черепов и костей на меня смотрело полдюжины пар глаз, сверкающих от гнева. Эти глаза — а еще торчащие из приоткрытых ртов большие клыки — были единственным, что мне было видно в полумраке, потому что черные как смоль тела морсего сливались с темнотой, и они казались бестелесными существами — как будто они, словно кот из книги «Приключения Алисы в Стране чудес», представляли собой лишь глаза и зубы, зависшие в воздухе.