Черный Город, стр. 12

Однако это было еще только начало. Экипаж, тут же вооружившись вениками и лопатами, стал очищать судно от этих маленьких нарушителей спокойствия, сбрасывая их в реку. Все это происходило к величайшей радости огромного числа рыб, из-за которых, при том, что их не было видно в мутной воде, очень слабо освещенной сигнальными огнями судна, эта вода аж бурлила вокруг корпуса судна: они, видимо, устроили грандиозный банкет, поедая мертвых жуков, предложенных им людьми на ужин. Когда же посеянный этими жуками переполох стих, мы начали замечать, что жуки не были единственными насекомыми, решившими устроить нам надлежащий прием. Тишина сельвы и еле слышное журчание реки вскоре стали дополняться весьма знакомыми нам и невольно заставляющими к ним прислушиваться звуками: к нам слетались москиты.

Тот, кто никогда не бывал в сельве, вряд ли сможет даже приблизительно представить себе, каково это — оказаться в центре «облака», состоящего из миллионов москитов. Целая армия этих надоедливых насекомых, привлеченная светом и запахом свежей крови и похожая на густой туман, состоящий из малюсеньких крылышек и жал, устремилась к судну, воспользовавшись тем, что оно не двигалось. Когда я их заметил, мои руки, лицо и одежда были уже полностью покрыты москитами, и мне пришлось предпринимать отчаянные усилия для того, чтобы не позволить им забраться мне в ноздри, уши и рот, и выплевывать тех, кто в мой рот уже забрался. Я почти ничего не видел, потому что эти проклятые твари лезли мне в глаза, застревая между ресницами. Я хотел было пойти в каюту, чтобы взять бутылочки со средством, отпугивающим насекомых (хотя от него при москитной атаке таких масштабов вряд ли было бы много толку), однако затем решил поискать профессора и Кассандру, чтобы выяснить, сумели ли они найти для себя какое-нибудь убежище.

Я шел, чуть-чуть приоткрыв один глаз и выставив вперед руку — как если бы я передвигался по какому-нибудь дому в полной темноте, — и так громко звал профессора и Кассандру, что мой голос можно было различить в начавшемся шуме и гаме. Я ориентировался больше по тому, что я слышал, чем по тому, что я видел, и пытался интуитивно почувствовать, где находятся наши гамаки. И тут вдруг появившаяся словно бы из ниоткуда чья-то рука схватила меня и так грубо и бесцеремонно потащила куда-то в сторону, что я невольно споткнулся и шлепнулся на деревянный пол во весь рост.

Подняв взгляд, чтобы посмотреть, кто это так нехорошо со мной обошелся, я при желтоватом свете висевшей под потолком лампочки увидел, что нахожусь в комнатенке, в которой мы сложили свой багаж, и что примерно с десяток пассажиров, среди которых находились Кассандра и профессор Кастильо, смотрят на меня и ухмыляются.

— Привет, Улисс! — сказала мексиканка. — Я очень рада, что ты к нам сюда… упал.

Когда на следующее утро над сельвой взошло солнце, мы уже плыли вверх по течению по желтовато-коричневым водам реки Шингу.

Русло этой реки было гораздо более узким, чем русло Амазонки, так что от нашего судна до обоих ее берегов можно было, так сказать, добросить камень, и поэтому мы время от времени имели возможность разглядеть какую-нибудь обезьянку, сидящую на ветке дерева и что-то жующую, или же баклана, пролетающего возле самого берега. Тем не менее на судне по-прежнему было довольно скучно, и единственное развлечение состояло в том, чтобы подойти к кому-нибудь из других пассажиров и завязать беседу. Впрочем, ужасный бразильский акцент, характерный для этой части бассейна Амазонки, неизбежно приводил к тому, что любой разговор превращался в вереницу недопониманий, тем более что многие жесты зачастую означали здесь совсем не то, что они означали в других частях света.

В середине утра, когда, по словам членов экипажа, плыть до Белу-Монти нам оставалось еще часа четыре, я, бесцельно болтаясь по палубе, увидел, что Кассандра сидит одна на мешках с рисом и задумчиво смотрит на кильватерную струю судна, постепенно теряющуюся в излучине реки далеко за кормой судна.

Я подошел к ней и, ни слова не говоря, сел рядом. Она на меня даже не посмотрела.

— Красивый вид, да? — сказал я некоторое время спустя.

Мексиканка покосилась на меня, но ничего не ответила.

— Ты все еще злишься на меня? — спросил я.

Она медленно повернулась ко мне.

— А я должна на тебя злиться?

— Ну… Думаю, что нет. Просто после того, как мы расстались, я не получал от тебя никаких известий…

Касси посмотрела на линию горизонта и громко вздохнула.

— Те месяцы, которые мы провели вместе… — прошептала она. — Почему все закончилось так плохо? Я искренне верила, что мы с тобой… — Ее незаконченная фраза повисла в воздухе.

— Я тоже в это верил. В самом деле верил. Но в жизни бывает так… В общем, все происходит так, как оно происходит.

— Но почему? — взволнованно прошептала Касси. — Почему мы не смогли справиться с проблемами в наших отношениях?

Изумрудно-зеленые глаза Кассандры поблескивали от солнечного света и казались частью окружающей нас сельвы. Я заметил, что ее волнистые светло-русые волосы теперь были немножко короче, чем тогда, когда я ее в последний раз видел, и лишь слегка касались плеч — то есть были такими, какими они остались в моей памяти после нашей первой встречи на борту совсем другого судна и в составе совсем другой экспедиции — в водах Карибского моря. С тех пор прошло уже восемнадцать месяцев, однако сейчас, глядя в ее глаза, я мог бы поклясться, что прошло всего лишь восемнадцать минут с того момента, как я безнадежно в нее влюбился.

Не удержавшись, я медленно приблизил свое лицо к ее лицу, закрыл глаза и потянулся своими губами к ее губам.

Чего я при этом никак не ожидал, так это того, что поцелую всего лишь воздух.

Я приоткрыл один глаз и увидел, что Кассандра отпрянула назад и теперь смотрела на меня с таким видом, как будто ее попытался соблазнить какой-нибудь вонючий орангутанг.

— Что это ты делаешь? — спросила, хмурясь, она.

Мне, конечно же, было трудно что-то сказать в ответ.

— Я не… не знаю, — растерянно пробормотал я. — Я думал, что ты… что я…

Кассандра посмотрела куда-то вверх и сердито вздохнула.

— Вот видишь? Это именно то, что я имею в виду. Ты не слушаешь того, что я тебе говорю. Я говорила тебе о нашем прошлом, о своих чувствах, о том, что между нами происходило, а у тебя на уме один только секс.

— Да нет, я хотел всего лишь тебя поцеловать — вот и все.

— Может, лучше помолчишь?

— Не пойми меня превратно, Касси. Я всего лишь хочу, чтобы нам было друг с другом хорошо, чтобы мы снова стали друзьями.

— Да, друзьями по постели.

— Вот ты сейчас опять за свое. — Я укоризненно покачал головой. — Сначала ты пудришь мне мозги, заставляя меня поверить в то, чего нет, а затем, когда я начинаю делать то, что считаю правильным, ты обвиняешь меня в безмозглости и черствости.

— Это я-то пудрю тебе мозги? — возмущенно воскликнула Кассандра. — Рассказывать тебе о том, что я чувствую, — это значит пудрить тебе мозги?

— Ну да, — ответил я, не раздумывая. — Хотя… нет. Но ты всегда все усложняешь. С тобой ничто никогда не бывает просто.

— А если ты засунешь свой язык мне в рот, это все упростит?

— Боже мой! — воскликнул я, поднимаясь на ноги и устремляя свой взор в небо. — Уж лучше пойти и утопиться, чем пытаться разговаривать с тобой.

— Ну так давай, топись! — Кассандра показала рукой куда-то за борт судна. — Кто-кто, а я тебя удерживать не стану.

Разозлившись так, как уже давно не злился, я резко повернулся и ушел в носовую часть судна, то есть как можно дальше от этой мексиканки.

По-видимому, с той поры, когда мы жили вместе в Барселоне, абсолютно ничего не изменилось. Несмотря на влечение, которое мы испытывали друг к другу в силу несхожести — а может, наоборот, схожести — наших характеров, мы постоянно спорили и ругались, в том числе и по поводу всякой ерунды, в результате чего наша совместная жизнь превращалась в своего рода утомительные для тела и психики «американские горки»: то короткие подъемы, приводящие к приятной для обоих интимной близости и каким-то веселым похождениям, то долгие спуски, состоящие из ссор, перебранок и недопонимания.