Раскаты грома (И грянул гром) (Другой перевод), стр. 60

– Ты видел Китченера и Маймера. – Это не был вопрос – Шон знал об их встрече. – Чего они хотят от тебя?

– Всего, – с горечью ответил Леруа. – Капитуляции. Безусловной и безоговорочной.

– Ты согласишься?

Минуту Леруа молчал, потом поднял голову и посмотрел прямо в лицо Шону.

– До сих пор мы сражались за жизнь, – сказал он, и Шон увидел в его глазах то, что потом никогда не мог забыть. – А теперь будем сражаться за смерть.

– И чего добьетесь? – негромко спросил Шон. – Смерть – это зло.

– Мы не можем жить как рабы, – резко ответил Леруа. – Это моя земля.

– Нет, – не менее резко возразил Шон. – Это и моя земля, и земля моего сына. – Голос его смягчился. – А кровь моего сына – и твоя кровь.

– Но эти остальные... этот Китченер, этот дьявол Маймер!

– Это другие люди, – сказал Шон.

– Но ты воевал на их стороне, – упрекнул Леруа.

– Я делал много глупостей, – согласился Шон. – Однако кое-чему и научился.

– И что скажешь? – спросил Леруа, и Шон увидел в его взгляде искру надежды. «Я должен убедить его, – подумал он. – Нужно быть очень осторожным». Он глубоко вдохнул, прежде чем заговорить.

– Сейчас твой народ рассеян, но жив. Если ты продолжишь сражаться, англичане останутся до тех пор, пока ты не встретишь смерть, которой ищешь. Но если сейчас остановишься, твой народ будет жить.

– А ты уедешь? – свирепо спросил Леруа.

– Нет.

– Но ты англичанин! Англичане останутся – ты и такие, как ты.

Шон улыбнулся. Это была такая неожиданная, такая непобедимая улыбка, что Леруа потерял почву под ногами.

– Я похож на англичанина? – спросил Шон на африкаансе. – Я говорю, как англичанин? И какая половина моего сына бюргер, а какая англичанин?

Сбитый с толку этим коварным выпадом, Леруа долго смотрел на него, потом опустил взгляд и завертел в руках трость.

– Давай, приятель, – сказал ему Шон. – Довольно этих глупостей. У нас с тобой впереди много работы.

– У нас с тобой? – подозрительно переспросил Леруа.

– Да.

И Леруа рассмеялся – неожиданно, хрипло.

– Ты хитрый керел! – ревел он. – Мне нужно подумать над твоими словами. – Он встал и как будто подрос. Смех изменил его измученные черты, нос сморщился. – Хорошо подумать. – Он снова протянул руку, и Шон пожал ее. – Я приду еще, и мы поговорим.

Он резко повернулся и пошел по палате, громко стуча тростью.

Ян Паулюс сдержал слово. Он приходил к Шону ежедневно, проводил с ним час или около того, и они разговаривали. Через два дня после капитуляции буров он привел с собой еще одного человека.

Ян Паулюс был выше его на четыре дюйма, но этот посетитель, хотя и хрупкого сложения, производил внушительное впечатление.

– Шон, это Ян Кристиан Ниманд.

– Вероятно, мне повезло, что мы раньше не встречались, полковник Кортни. – Ниманд говорил высоким, резким и властным голосом. Он учился в Оксфорде и потому прекрасно говорил по-английски. – Что скажешь, Ou baas [ 25]?

Должно быть, это обращение было какой-то их шуткой, потому что Леруа рассмеялся.

– Очень повезло. Иначе и тебе пришлось бы ходить с тростью.

Шон с интересом разглядывал Ниманда. Трудные годы войны закалили его, и он держится как солдат, но над светлым клинышком бороды – лицо ученого. Кожа молодая, почти девичья, зато глаза проницательные, голубые и безжалостные, как сталь толедского клинка.

Той же гибкостью обладал его ум, и вскоре Шону пришлось напрягать все силы, чтобы ответить на вопросы Ниманда.

Было ясно, что его подвергают испытанию. Спустя час он решил, что прошел проверку.

– И каковы теперь ваши планы?

– Надо вернуться домой, – ответил Шон. – Возможно, я скоро женюсь.

– Желаю счастья.

– Это еще не решено, – признался Шон. – Мне нужно еще сделать предложение.

Янни Ниманд улыбнулся.

– Ну, тогда желаю вам удачи в ухаживании. И сил, чтобы построить новую жизнь.

Он встал с кровати, Ян Паулюс тоже.

– Нам в будущем понадобятся хорошие люди. – Ниманд протянул руку, и Шон пожал ее. – Мы еще встретимся. Не сомневайтесь.

Глава 59

Поезд проходил мимо белых терриконов. Шон высунулся из окна купе, смотрел на знакомые очертания Йоханнесбурга и дивился, как такой уродливый город может неодолимо тянуть его к себе. Как будто они соединены гибкой эластичной пуповиной, которая позволяет ему уходить

далеко. Но, растянувшись до предела, сразу тянет обратно.

– Два дня, – пообещал он себе. – Я проведу здесь два дня. Хватит, чтобы подать Ачесону прошение об отставке и попрощаться с Канди. Потом вернусь в Ледибург и предоставлю этому городу вариться в его собственных ядовитых соках.

В полдень на одной из соседних шахт заревел гудок, и его вопль тотчас подхватили гудки остальных шахт. Словно выла стая голодных волков, которые охотятся в долине, – волков алчности и золота. Шахты, закрытые на время войны, снова заработали, черный дым из их труб застилал небо и темным туманом плыл над вершиной хребта. Поезд замедлил ход, стук и толчки на стрелках нарушили ритм движения. Состав медленно подходил к бетонной платформе Йоханнесбургского вокзала.

Шон снял с полки над головой свой багаж и передал в открытое окно Мбежане. Живот больше не болел от усилий, необходимых, чтобы поднять вещи; если не считать неровного шва у пупка, Шон был совершенно здоров. Шагая по платформе к выходу, он держался прямо, уже не сутулясь, чтобы беречь живот.

Кэб, везомый лошадью, доставил их к штабу Ачесона, и Шон оставил Мбежане стеречь багаж, а сам прошел через переполненный людьми вестибюль и поднялся по лестнице на второй этаж.

– Добрый день, полковник!

Сержант-ординарец узнал его и вскочил с таким проворством, что опрокинул стул.

– Добрый день, Томпсон, – ответил Шон. Его все еще смущала реакция на его высокое звание. Томпсон расслабился и спросил с преувеличенной вежливостью:

– Как ваше здоровье? Я слышал о вашей ране, сэр.

– Спасибо, Томпсон, сейчас я здоров. Майор Петерсон здесь?

Петерсон был рад его видеть. Он осторожно расспросил про стул Шона, ведь запоры – частое следствие таких ран. Шон заверил его, что все в порядке, и Петерсон продолжил:

– Выпейте чаю. Старик сейчас занят, но примет вас через десять минут.

Он крикнул Томпсону, чтобы тот принес чаю, и вернулся к ране Шона.

– Большой шрам, старина?

Шон распустил ремень, расстегнул китель и вытащил рубашку из брюк. Петерсон вышел из-за стола и с интересом осмотрел шрам вблизи.

– Очень аккуратно. Над вами хорошо поработали. – Петерсон говорил со знанием дела. – Я был ранен в Омдурмане, косматый туземец проткнул меня грязным копьем.

И он в свою очередь частично разделся и обнажил бледную безволосую грудь. Шон из вежливости покачал головой, глядя на маленький треугольный шрам на груди Петерсона, хотя на самом деле рана не произвела на него впечатления.

– Есть еще одна, очень болезненная.

Петерсон расстегнул ремень и приспустил брюки, и в эту минуту внутренняя дверь раскрылась.

– Надеюсь, я вам не помешал, джентльмены? – вежливо спросил генерал Ачесон.

На несколько минут воцарилось смятение – оба торопливо привели в порядок одежду и приветствовали генерала как должно. Петерсону пришлось принимать решение, о котором ничего не говорится в уставах. Это был один из тех редких случаев, когда старший офицер застает подчиненного, стоящего по стойке смирно со спущенными брюками. У майора Петерсона оказалось алое фланелевое белье. Едва Ачесон понял причины нарушения формы, он испытал сильнейшее искушение присоединиться к демонстрации ран – у него тоже было немало замечательных шрамов. Но отчаянным усилием воли он сдержался. Ачесон провел Шона в свой кабинет и угостил сигарой.

– Ну, Кортни, надеюсь, вы пришли в поисках новой работы?

– Напротив, сэр, я бы хотел побыстрей убраться из этого дела.