Раскаты грома (И грянул гром) (Другой перевод), стр. 49

Не отнимая приклад от плеча, Шон передернул затвор и снова выстрелил. Попал! Всадник закачался в седле. Падай, мразь! О, вот – съехал вперед и упал. Стреляй снова и снова. Опустошай магазин. Бей без промаха.

Рядом пулеметчик поворачивал ствол «максима», описывая дугу. Перезаряжая, Шон смотрел, как «максим» творит медленный круг уничтожения из упавших лошадей и дергающихся людей; но вот треск пулемета оборвался, и солдат принялся вставлять новую патронную ленту из деревянного ящика. Пуля сверху, наудачу посланная в дым, впилась ему в шею, и он упал грудью на пулемет; из открытого рта на ствол полилась кровь. Руки и ноги солдата задергались в предсмертных судорогах.

Шон бросил ружье, оттащил тело пулеметчика, вставил ленту с патронами в прорезь и большими пальцами нажал гашетку. Всадники были совсем близко. Шон потянул рукояти вниз, чтобы поднять ствол, целясь в грудь лошадям.

Кровь моряка зашипела на раскаленном стволе, трава впереди распласталась по земле и задрожала от непрерывной очереди.

Вверху на темнеющем небе вырисовывались скачущие лошади; всадники стреляли в заполненное людьми русло ручья. Раненые лошади падали с берега, катились и бились в грязи.

– Спешиться! Спешиться! В атаку! – кричал пожилой бюргер со светлой бородой.

Шон повернул пулемет, целясь в него. Бюргер увидел это сквозь дым, но его правая нога оставалась в стремени, ружье он держал в левой руке и был беспомощен в момент спешивания. Шон увидел его серые глаза – бюргер бесстрашно смотрел в ствол «максима».

Очередь прошила ему грудь, оторванная рука отлетела, вращаясь, левая нога застряла в стремени, он опрокинулся на спину, и лошадь утащила его в сторону.

Атака выдохлась. Огонь буров ослаб, лошади поворачивали и мчались назад, под прикрытие холмов. Старый бюргер, убитый Шоном, скакал с ними – он свисал с лошади, ударяясь головой о землю и оставляя длинный след примятой травы.

Вокруг смеялись и ликовали люди Шона. Но в грязи лежали те, кто не радовался, и Шок ошеломленно понял, что стоит на трупе моряка, убитого за пулеметом.

– Этот раунд за нами! – улыбаясь, сказал Экклз. Он вел себя среди мертвецов так, как может только старый солдат.

– Да, – согласился Шон.

На открытом месте стояла лошадь – стояла дрожа, сломанная нога бессильно повисла. Закашлял в траве раненый бюргер, захлебываясь собственной кровью.

– Да, раунд за нами, Экклз. Поднимите флаг. Пусть заберут своих раненых и мертвых.

В темноте при свете ламп они искали раненых и приканчивали лошадей.

– Нкози, там, где река поворачивает и берега низкие, они расставили своих людей, – доложил Мбежане, вернувшийся из разведки, куда его послал Шон. – Той дорогой нам не уйти.

– Так я и думал, – кивнул Шон и протянул Мбежане открытую банку тушенки. – Поешь, – сказал он.

– Что он сказал, сэр? – спросил Экклз.

– Река ниже по течению перекрыта.

Шон закурил одну из сигар, которые добыл из седельной сумки убитой лошади.

– Холодно сидеть здесь в грязи, – сказал Экклз.

– Терпение, старшина, – улыбнулся Шон. – Подождем до полуночи. К тому времени большинство их будет внизу на той стороне пить кофе у костров.

– Собираетесь атаковать вершину, сэр? – спросил Экклз.

– Да. Скажите людям: три часа отдыха, потом захватим верх.

– Слушаюсь, сэр.

Шон лег и закрыл глаза. Он очень устал, под веки словно насыпали песку, снизу до пояса он промок и замерз, ботинки отяжелели от грязи. От паров лиддита болела голова.

«Надо было проверить вершину», – снова подумал он.

Глава 47

Они захватили вершину в пять минут первого, почти не встретив сопротивления. Несколько бурских часовых удрали вниз, и Шон сверху увидел бурский лагерь. В долине неровной линией горели костры. Вокруг них стояли люди и смотрели наверх. Шон дал по ним несколько очередей и

закричал:

– Прекратить огонь! Экклз, пусть люди устраиваются. Очень скоро у нас будут гости.

Вдоль всего верха буры соорудили насыпи, что избавило людей Шона от трудов, и спустя десять минут «максимы» были установлены, а двести стрелков – те, кто не был ранен, – ждали за камнями контратаки буров. На это ушло какое-то время – обстоятельства потребовали спешно собрать в долине военный совет. Но наконец послышались звуки атаки.

– Они идут, старшина. Не стрелять.

Бюргеры осторожно продвигались вперед; услышав их голоса среди камней, Шон решил, что враг достаточно близко, и предупредил его дальнейшее приближение ружейными залпами и огнем из «максимов». Буры энергично отвечали, и в самый разгар перестрелки в нее включились пулеметы Гочкиса из долины.

Первый снаряд пролетел в нескольких футах над головой Шона и взорвался в долине за ним. Второй и третий упали точно среди атакующих буров, вызвав крики протеста, и весь остаток ночи артиллеристы, чьи усилия не были оценены, хранили оскорбленное молчание.

Шон ожидал нового нападения, но вскоре стало ясно, что Леруа отлично понимает опасность сближения с противником в темноте. Он удовольствовался тем, что всю ночь не давал Шону уснуть – его бюргеры по очереди вели на близком расстоянии ружейные дуэли, и Шон начал сомневаться в разумности предпринятой атаки. Рассвет застанет его на верху хребта перед превосходящими силами противника, его фланги не защищены и вскоре будут окружены, и можно ждать проникновения неприятеля с обеих сторон. Он с неудовольствием вспомнил Спайон-Коп. Но альтернатива только одна – снова в реку, а при этой мысли у него мурашки шли по коже.

Если подкрепление не подоспеет, поражение неминуемо, и тогда лучше оказаться наверху, чем внизу в грязи. Останемся, решил он.

На рассвете наступило затишье, но, хотя огонь прекратился, если не считать редких случайных залпов и выстрелов снизу, Шон чувствовал: буры зашевелились. Зловещие приглушенные звуки с флангов подкрепляли его опасения. Но к реке отступать было поздно – на светлеющем небе уже проступили темные силуэты гор. Они казались очень близкими и недружелюбными, словно невидимые враги дожидались там света, чтобы напасть.

Шон встал.

– Возьми пулемет, – прошептал он человеку рядом с собой и передал ему «максим».

Всю ночь он сражался с этим неповоротливым громоздким оружием, и теперь его руки напоминали когти, сделанные по форме рукояток, а плечи невыносимо болели. Он разминал их, идя вдоль линии, останавливаясь, чтобы поболтать с залегшими за насыпями людьми, стараясь подбодрить их. В ответах он слышал уважение к себе как к бойцу. Больше чем уважение, что-то вроде обожания. То же чувство вызывал у своих людей старый генерал Буллер. Он допускал ошибки и, когда он вел людей, многие умирали, но он нравился солдатам, и они шли за ним. Шон добрался до конца линии.

– Как дела? – негромко спросил он у Сола.

– Неплохо.

– Есть признаки старины бура?

– Они близко, несколько минут назад мы слышали их разговор. Думаю, они готовы, как и мы.

– Что боеприпасы?

– Хватит, чтобы закончить это дело.

Закончить это дело! Это решать ему. Когда бойня начнется, сколько еще им надо будет выдержать, пока он не объявит о сдаче и они не встанут с поднятыми руками, в самом позорном из всех возможных положений?

– Лучше уйди в укрытие, Шон. Быстро светает.

– Кто здесь за кем присматривает? – улыбнулся Шон. – Мне больше не нужен от тебя героизм, – сказал он и быстро пошел назад, к своей позиции на противоположном фланге.

Ночь быстро уходила, утро наступило внезапно, как это бывает в Африке. А лагерь буров исчез.

Исчезли пулеметы Гочкиса. Шон знал, что пушки и лошади буров теперь за следующим хребтом, который тянулся перед их позицией. Он знал также, что каменистая местность под ним кишит ползущими бюргерами, что они у него на флангах и, вероятно, в тылу.

Медленно, как человек, в последний раз оглядывающийся перед долгим путешествием, Шон осмотрел горы, небо, долину. В мягком свете все это было прекрасно.