Никто и никогда, стр. 87

«Ничего, — утешала себя девушка. — Я отдам книгу бабушке. Уж у нее хватит сил».

Но мысль эта не принесла ни радости, ни облегчения. Наоборот: чем дольше думала Тоня о расставании с древним артефактом, тем неспокойней становилось на душе.

«Нет, — шептало что-то внутри нее, — не стоит отдавать книгу. Не стоит никому о ней рассказывать. Лучше спрячь ее подальше от чужих глаз. Спрячь понадежней. Никто и никогда не узнает о ней».

Как ни старалась Тоня прогнать эти мысли, шепот становился все настойчивей, все убедительней.

— Проклятье! — рявкнула наконец волшебница. — Будь по-твоему!

И «Libra Nerika» вновь заняла место в сундучке, запертом на множество замков. Тоня положила сундучок в тайник у изголовья кровати и поставила сложную систему магической защиты.

И сейчас же словно гора свалилась с плеч. Напряжение, державшее девушку, как в тисках, все это время, отпустило, и на душе стало легко и радостно.

«Никто не найдет ее здесь, — успокоила себя девушка. — А даже если найдет, то нескоро расшифрует. Так что нечего бояться раньше времени. Да и, кто знает… Может, книга и впрямь когда-нибудь мне пригодится».

* * *

Через несколько дней Антония позабыла о книге, занявшись делами государства. Борис передавал ей из Алирона ценную литературу, присылал хороших учителей. Уходило время и на ежедневные занятия магией. Тоня не собиралась останавливаться на звании адепта.

Денис продолжал тренировки по фехтовальному мастерству и изучению стратегических и тактических приемов. Кроме того, он серьезно занялся целительством с помощью трав и добился в этом деле неплохих результатов.

Тор Ветробег некоторое время жил с ними в Фестелле, пока не упросил волшебницу отпустить его к возлюбленной хотхе Киере. Тоня не упиралась: знала, как тяжело без любимого.

В середине апреля Норткар навестила Сималия. Вид у старушки был, как всегда, счастливым и цветущим. И все же Антония почувствовала в глазах бабушки скрытое беспокойство.

Решив выяснить причину этого попозже, юная волшебница устроила скромный семейный праздник. Она хотела порадовать старушку теплым приемом и покоем благополучного семейного очага.

Однако беспокойство в глазах Сималии только росло, когда она смотрела на шикарные залы дворца в Фестелле, на Дениса, который не расставался с Синим Мечом, на Тоню, переставшую интересоваться модой и косметикой. Дети изменились и перестали быть детьми. Возвращение домой уже не казалось им важным и желанным. Их домом стал мир Кейлора, и волшебница прекрасно это понимала.

Понимала она и другое. У Дениса и Тони остались в Терре отцы. Пускай оба были далеко — работали в Сибири на нефтеочистных заводах, но ведь они любили своих детей. И дети любили их, несмотря на то что почти не виделись с ними. Как же теперь объяснить родителям, что Тоня и Денис — правители целой страны в совершенно ином измерении, куда и попасть-то может не всякий? Как же рассказать им о случившемся?

Сималия чувствовала необходимость поговорить об этом с внучкой. Именно для этого она и приехала в Норткар.

— Ты собираешься домой? — спросила волшебница, едва оставшись с Тоней наедине.

— Куда?! — опешила девушка.

— Домой, — твердо ответила Сималия. — В Терру. В Москву.

— М… — растерянно пробормотала Тоня. — Ну я… Не знаю… Просто я как-то не думала…

Она осеклась. Вопрос застал девушку врасплох. Новый мир, в который ее занесло по иронии судьбы, стал близким и родным. С каждым днем в душе молодой правительницы крепло чувство, что она жила в Кейлоре всю жизнь, с самого детства. Она сражалась за этот мир, за счастье и благополучие его обитателей, она страдала, терпела унижение и боль и, наконец, получила заслуженную награду… В этом мире!

Что она сделала для Терры, для России, для Москвы? Ничего. Что она сделала для Кейлора, Атера и Норткара? Спасла их от гибели. Кто она в Терре? Никто. Обычная студентка-второкурсница. Обычная девушка. Как все. А в мире Кейлора она — великая волшебница, правительница Норткара, обожаемая народом.

Да, в Москве прошло детство, часть юности. Там остались светлые воспоминания. Но ведь там не было того, чего она добилась здесь, в Кейлоре. Там пришлось бы начинать все сначала, окончить институт, искать работу… никак не связанную с магией. Зачем, когда слава и власть уже доступны, когда живешь не в тесненькой квартирке, а в огромном дворце, когда можешь заниматься любимым делом, не отвлекаясь на стирку, уборку и плиту?

Москва осталась в прошлом. А в будущем был мир, за благополучие которого Антонии Энлин пришлось перенести немало страданий. Кейлор — ее будущее.

— Ты ведь и так знаешь ответ, — сказала Тоня, взглянув прямо в глаза старой волшебнице.

— Знаю, — с легкой печалью улыбнулась Сималия. — Я и не ожидала другого. И скажу честно: твое решение я полностью одобряю. Я и сама не собираюсь возвращаться в Москву. Что мне там делать? Печь пироги по воскресеньям и вечерами болтать с соседками на лавочке? Нет уж! Я еще бойкая старушенция. Не в одной еще заварушке поучаствовать могу.

Она хитро подмигнула внучке.

— С отцами только будут некоторые трудности, но это — ерунда! Покажем им пару магических трюков, чтобы подкрепить слова делом. Думаю, после такого они нам точно поверят.

— Можно их и с собой забрать, — улыбнулась Тоня. — Чем не жизнь во дворце? Пусть занимаются любимым делом, не заботясь о хлебе насущном. Папа, например, рисовать любит. Купим ему лучших красок.

— И то правда, — согласилась Сималия. — Только в Москву нам надо побыстрее. Хотя бы на пару дней. Уладим дела с родителями, заберем кое-какие вещи… Ты с отморозком этим, с Костяном, поговоришь. Хватит с ним возиться. Он тебя недостоин.

По лицу Тони словно пробежала черная тень. Юная правительница опасно прищурила глаза и произнесла голосом, не предвещавшим ничего хорошего:

— Вот тут ты абсолютно права, бабушка. Я завтра же перемещусь в Москву. Хотя бы ради одного этого разговора.

ЭПИЛОГ

Антония подняла глаза к голубому небу, по которому медленно плыли ватные белые облака, перевела взгляд на ветви деревьев, с которых то и дело срывался сухой желтый лист и, кружась словно в вальсе, летел на землю. Холодный ветерок играл уже опавшей листвой, шумел и шуршал по земле и темным стволам.

В Москве была осень, такая знакомая и привычная. Золотая осень, непохожая на серую и дождливую кейлорскую. Конец октября. А в Кейлоре только начала расцветать весна, только сошли снега и наконец исчезли белесые тучи.

Тоня и Денис, взявшись за руки, брели по двору, где прошло их детство и несколько лет юности, брели и не узнавали. Словно прошла целая вечность с тех пор, как они в последний раз гуляли здесь. Странными казались высотные блочные дома, примостившиеся у тротуара автомобили, ларьки с сигаретами и спиртными напитками, шумные подростки в одежде, утыканной булавками и обвешанной цепочками. Все было дико, непривычно и так отличалось от средневекового Кейлора…

— Я уже не смогу тут жить, — прошептал Денис, окидывая взглядом некогда родной двор. — Я стал другим, и нет уже пути назад.

Тоня вздохнула. Ее обуревали те же чувства. Но вместо того, чтобы выразить их обычными словами, она тихонько запела песню с первыми пришедшими на ум строками и мотивом:

Птичьей песней за бархатным морем
Моя новая жизнь отзовется.
Над бескрайним широким простором
Моя быстрая мысль пронесется.
Уходя, я закрою все двери.
Больше к прошлому нет возвращенья.
И теперь я другая, поверь мне.
Я сама принимаю решенья. 
Я немало прошла испытаний,
Тех, что даже тебе и не снились,
Приложила немало стараний,
На ошибках прилежно училась.
Уходя, далеко я заброшу
Ключи от замков, что навеки закрыты.
Горевать я не стану о прошлом
И оставлю все, что позабыто. 
Далеко, за большими снегами,
Мой дворец до небес вознесется.
Не забыть то, что прожито нами,
Но беда больше нас не коснется.
И отныне безоблачным небо
Над моей головой снова станет.
И весна заблистает под снегом,
Ветры буйные выть перестанут.
Белым голубем ввысь 
От того, что прошло,
Улечу я теперь навсегда.
Ты за мной поднимись
Высоко-высоко!
Не догонит нас никто и никогда.