Я и мой летучий мышь, стр. 20
Нити, тянувшиеся из дальнего незамеченного мною ранее прохода, напряглись, а потом задрожали, и наконец появилось то, что их создало. Я вытаращила от дикого ужаса глаза и, если бы могла — заорала бы во весь голос, потому как то, что появилось, ничего, кроме отвращения и ужаса, вызвать не могло. Белый жирный, размером с сам ход, червяк с огромным ртом на переднем конце. Вокруг сочащегося прозрачной вонючей слизью отверстия его рта тысячи длинных щупалец выпускали все новые и новые ленты, часть которых держала меня на стене, а еще часть хищно прикреплялась ко всему вокруг: камням, полу, земле, рассыпанным в изобилии костям и даже карликам. Последние, как только на них попадала эта гадость, замирали от ужаса и не шевелились до тех пор, пока их рывком не утаскивало в слюнявую пасть, где с хрустом и чмоканьем их перемалывали мелкие зубы чудовища, со всех сторон окаймляющие пасть. А потом все повторялось заново. Видимо, червь таким образом исследовал окружающий его мир на предмет: съедобное — несъедобное.
Правда, некоторые карлики, завидев червя, успели скрыться в многочисленных проходах, спасаясь бегством. Червь же подполз к туше изрядно обглоданного карликами дракона, удивленно облепил его сотнями лент, на минуту застыл, дрожа то ли от радости, то ли от голода, а потом…
— Меня сейчас стошнит, — сообщил мышь, усаживаясь на выступе стены неподалеку от моей головы с небольшим ножичком в лапах.
Червь разом оторвал от туши все свои ленты, на конце каждой из которых повис намертво прилепленный кусок мяса, а потом с омерзительным чавканьем принялся засовывать их в раззявленную до предела пасть. Туша мертвого монстра снова и снова облеплялась лентами, потом конвульсивно дергалась, когда все они вырывали новую порцию, и снова падала до следующего захода.
— Во жрет!
Я скосила глаза и увидела Тана, мечом примеряющегося к лентам на моем теле, а также Пыха — с его крохотным ножичком. Широко раскрыв глаза — отрицательно мычу, не имея возможности говорить. Но они не обратили никакого внимания на мои протесты и одновременно стали срезать липкую гадость, крепящую меня к потолку пещеры. Но, как я и предполагала, после первых же разрезов туша червя вздрогнула, а потом он так громко взвыл, что звуковой и воздушной волной Тана и Пыха просто отбросило, забросав сверху кусками непереваренной, облепленной слизью пищей червя. Пыха, кажется, стошнило. Не знаю, так как и мне досталось. Червь кое-как приподнял переднюю часть туловища и разом выплюнул сотни лент в Тана и мыша. Тан мигом сообразил, что делать, и, подхватив Пыха, укрылся за ближайшим большим камнем. Я с отчаянием за ними наблюдала, понимая, что рано или поздно они тоже попадутся, и сожрут здесь не одну меня. Червь же, все так же покачивая передней половиной туловища, уже полз к нам, выискивая невидимых обидчиков и снова и снова выпуская сотни лент, ощупывающих все подряд.
Он уже был так близко, что вонь от него вышибала слезы из глаз. А потом ленты на мне резко сжались, послышался хруст не выдержавших ребер, меня оторвало от стены и с огромной скоростью потащило вверх, к такой близкой и вонючей пасти. Все, что я могла — это смотреть в нее, не решаясь даже зажмуриться, и запоздало удивляясь, что сломанные ребра даже не болят.
— Кэт, не-ет!!!
И в пасть передо мной вонзился метко брошенный Таном клинок. Вошел глубоко и чисто, по самую рукоять, в студенистую трепещущую глотку. Тварь взвыла, обдавая меня слизью и вонью, и… отбросила в сторону, как ненужную игрушку.
Я ударилась об какой-то булыжник, размером с голову лошади, и рухнула на земляной пол, так приложившись головой, что перед глазами замелькали звездочки. Неважно. Каким-то чудом, не чувствуя ни спины ни ног, помогая себе руками, я умудрилась сесть. Но на этом все и закончилось. Единственное, что я могла — сидеть и смотреть, как эта тварь пеленает уже пойманного и пришпиленного, как я недавно, Тана к стене. Мышь, к счастью для него, вовремя успел смыться.
Это конец. Сейчас он сожрет Тана, а потом снова доберется и до меня.
Около уха послышалось хлопанье крыльев, а потом чьи-то лапки рывком содрали закрывающий рот кусок ленты.
— Кэт, что делать? — Пых заглядывал мне в глаза, растерянный и напуганный.
Я попыталась ему ободряюще улыбнуться, но так и не смогла отвести взгляд от уже похожего на муху в паутине Тана.
— Лети, Пых, улетай отсюда. Спасайся!
— Я тебя не брошу.
И, прежде чем я успела что-либо сказать, крепко обнял меня за шею и, прижавшись мягким теплым брюшком, сильно зажмурился. А я не могла пошевелить даже пальцем. Да что ж это такое!
Оглядевшись и в отчаянии ища хоть что-то острое, чтобы перепилить ленты, наткнулась только на свою тень. Сытой черной кляксой она лежала у моих ног.
Не знаю, может быть, я начала сходить с ума или просто впала в полное и беспросветное отчаяние, но вдруг в голове что-то вспыхнуло… и с губ сорвались странные слова:
— Знгара отто нари мэрати. Кошанэ, эвило, рэнами! Амарэ сорте вери врдато!!! Кона!!!
Мы с мышом замерли. Пых почему-то начал щупать мне лоб, пытаясь заглянуть в глаза, но я, широко распахнув глаза, с ужасом смотрела на… зашевелившуюся тень? Это невозможно.
Но тень и вправду зашевелилась и уплотнилась. А после из нее начал вылезать кто-то большой и очень черный, будто из дыры в полу.
Да нет тут никакой дыры! Точно не было… или была?
Он полностью вылез, выпрямился и взглянул на меня. Я вздрогнула. И если бы могла, то немедленно вскочила бы и бросилась прочь отсюда, пытаясь сохранить рассудок. В его глазах бушевало пламя. Чистый огонь подземного мира алел, сверкал и плавился в раскосых глазах, постоянно меняя цвета и очертания, будто костер, разведенный в ночи.
Высокий, кажется, выше меня на голову (а я никогда не считала себя коротышкой), он стоял и смотрел на меня, а в это время червь уже оторвал от стены белого от ужаса Тана и теперь тащил его к себе в пасть. Не соображая, что делаю, я приказала этому странному, лишь отдаленно напоминавшему человека существу:
— Он должен жить. Освободи его и убей монстра. — Прокричав это, я задрожала от ужаса перед тем, кого сама только что вызвала, не зная как.
На секунду мне показалось, что вместо помощи меня сейчас разорвут на тысячи мелких кусочков, но пришелец вдруг резко отвернулся и… исчез. Я мигнула — не понимая, как такое возможно.
В следующее же мгновение его фигура появилась над головой червя, сверкнули лезвия двух мечей и крест — и вонзились в бледную плоть…
Как же он орал! Мне показалось, что еще чуть-чуть — и барабанные перепонки просто не выдержат. Но потом червь отшвырнул Тана и попытался достать лентами мою… тень? Но не тут-то было. Мы с Пыхом зачарованно наблюдали за этим своеобразным танцем смерти — червь снова и снова выбрасывал ленты, пытаясь поймать обидчика, а обидчик уворачивался от лент с нечеловеческой ловкостью. Снова и снова он вонзал мечи, попадая точно в известные только ему нервные центры монстра, — иначе как объяснить, что уже после третьего удара монстр, забыв о мучителе, забился в конвульсиях, вереща и истекая слизью, при этом хаотично выпуская ленты во все стороны. Тан чуть не попал под одну из них, но незнакомец выдернул его за миг до того, как на это самое место обрушилась лента.
Я вздохнула с облегчением, и это отозвалось жуткой болью в сломанных ребрах и спине. Милосердная тьма забвения поглотила мой разум. Последнее, что я видела, перед тем как потерять сознание, — испуганная мордочка Пыха.
Глава 4
Василиск сидел в комнате перед камином. В руке на длинной цепочке покачивалось закрытое зеркальце. Только что состоялся очень неприятный для него разговор с королем, суть которого сводилась к следующему: «Найдешь девчонку любыми способами, а если не сможешь — отправишься за камнем сам».
Глаза сузились, а клыки до крови прикусили нижнюю губу. Эта девчонка кого-то ему напоминала, но вот кого — он вспомнить пока не смог. Она казалась обычным отребьем, не способным связать в голове и пяти слов. Была до смешного безалаберна и глупа. Он расслабился. И совершил непростительную ошибку. Нельзя было оставлять ее наедине с гномом, нельзя! За показной безалаберностью скрывалась совсем другая личность. Находясь, казалось, в безвыходной ситуации, она смогла просчитать алгоритм смены миров. И воспользоваться первой подвернувшейся возможностью сбежать, пожертвовав ослом и новоприобретенными игрушками. Даже суму оставила. Ту самую суму, ради которой любой знающий отвалит немалую сумму денег, позволяющую прожить пару столетий в какой-нибудь деревеньке в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая.