Закон отражения, стр. 27
Шениор смотрел на стоящего перед ним дэйлор, тщась хотя бы приблизительно определить его возраст. Волосы, заплетенные сложным узором, были белы, как пики гор – но лицо оставалось гладким, словно мастерски вылепленная и отполированная маска.
Шениор судорожно сглотнул. Чем дольше он взирал на дэйлор, тем острее становилось ощущение опасности… Она словно волнами исходила от незнакомца, неприятно щекотала ледяным когтем затылок, сжимала скользкой рукой сердце…
Что же в нем было не так? Высокий красивый лоб, тонкий нос, жесткая складка губ, твердая линия подбородка – гармоничное сочетание, красноречиво говорящее о внутренней силе и мудрости… Ничего пугающего или отталкивающего, скорее, наоборот.
И внезапно Шениор понял, что же его так смутило. Глаза! О, эти глаза были очень странными, не такими, как у прочих детей Дэйлорона. Не черными агатами, но сияющими сапфирами, отражающими свет звезд, под капризным разлетом черных бровей.
Седовласый дэйлор улыбнулся – дружелюбно, располагающе.
А Шениор ощутил, как зашевелились на затылке волосы.
«N’tahe… Вампир! Великие звезды… Дэйлор, ставший вампиром!»
Собственно, Шениор и сам толком не знал, откуда пришла эта мысль, ибо никогда раньше не встречал представителей народа Зла. Но за дни, проведенные после выхода из кокона, уже привык, что память предков живет в нем самом, просыпаясь время от времени, подбрасывая рассудку то, чего сам Шениор никогда не встречал – но, уж конечно, встречали те, кто жил до него.
Дэйлор невольно отшатнулся, отчего улыбка вампира стала еще шире. Сапфировые глаза чуть прищурились; чудовище испытывающе, с любопытством взирало на мальчишку, провозгласившего себя наследником короны…
И вдруг, словно вмиг потеряв всякий интерес к Шениору, вампир повернулся к коленопреклоненной Миртс.
– Ты правильно поступила, Лунный Цветок. Я всегда считал тебя одной из самых способных.
Шениор вздрогнул, когда белые тонкие пальцы легли на голову Миртс, в иссиня-черной ее шевелюре походя на бледных червей. Плечи девушки затряслись.
– Мне говорили о том, что ты сделала. Вернее о том, чего ты не сделала. Я доволен. Поднимись. Разве пристало кунице стоять на коленях? Разве этому я учил вас?
Всхлипнув, она поднялась на ноги.
– Старший… Благодарю… тебя за прощение…
Шениор не поверил собственным ушам. Старший? Старший в гнезде куниц – вампир?!! Происходящее показалось ему какой-то несуразицей. Разве не должны дэйлор истреблять народ Зла?
– Здесь нечего прощать, – заметил Старший, – вы приняты в Гнездо и пробудете там столько, сколько сочтете нужным. К тому же, – тут он внимательно посмотрел на Шениора, – мне любопытно, как остался в живых наследник дома д’Амес. Я отследил в свое время всплеск Силы, которым погибающая мать отправила его за пределы наших земель, но я и предположить не мог, что личинка выживет. Я рассчитываю на увлекательную беседу, ваше высочество.
Окончательно растерявшись, Шениор кивнул. Сапфировые глаза и полированная маска-лицо внушали непреодолимый страх перед Злом. Страх, который гордость заставляла скрывать, но получалось из рук вон плохо.
– Тогда – добро пожаловать.
Глава 4
Колодец Памяти
Поющее Озеро молчало. Порой Селлинору д’Кташин начинало казаться, что все легенды, когда-либо слышанные им об озере – чистая правда, и что оно, зная истину, на самом деле лишило своей доброй воли и короля, взошедшего на трон по мертвому телу кровного родича, и само королевство.
Даже лунный цветок, как мерещилось Селлинору, не светился так же ярко, как во время правления законного монарха, Кейлора д’Амес.
И сердито, будто осуждающе, шептались между собой гиганты-ели, что спускались почти вплотную к черному зеркалу воды.
Селлинор захлопнул окно – да так, что разноцветные стеклышки испуганно звякнули в раме, прошелся по кабинету, раздраженно теребя жемчужную запонку.
…Никто не знал, что случилось на Озере в ту ночь, когда дэйлор, явившийся голым в свою страну и объявивший себя наследником дома д’Амес, должен был пройти Испытание. Селлинор не сомневался в своем министре, не сомневался он и в тех мерзавцах, которых лорд Каннеус избрал для выполнения столь ответственного мероприятия – и что в итоге? Мальчишка, живой или мертвый, исчез. Остались только два бездыханных тела у воды, принадлежащих тем самым дэйлор, которые должны были лишить Шениора жизни.
Теперь… Если Шениор был жив, то по-прежнему своим существованием грозил власти д’Кташин, а, соответственно, и тому, на что решился король.
Если же он был мертв…
Так или иначе, оставался нерешенным вопрос – куда исчезло тело и кто (и с какой целью?) его похитил.
Селлинор терялся в догадках. Он даже подумал о том, а не отправить ли гонца в Гнездо куниц с требованием выдать самозванца, хоть и был бы этот ход подобен тыканью копьем в стог сена, в котором может быть кто-то спрятался, но вовремя опомнился. Норл д’Эвери, при всем его могуществе, никогда не вмешивался в дворцовые интриги, предпочитая нянчиться со способными дэйлор, из которых получались отличные воины, слуги Дэйлорона. Требование о выдаче мальчишки могло оскорбить Старшего, а Селлинор подозревал, что этого лучше не делать. Кто знает, на что способен взбешенный n’tahe?
Каннеус, конечно же, предпочел выслать несколько отрядов в погоню с приказом «живых не брать», но – все безрезультатно.
Шениор д’Амес словно в воду канул.
«Почему ты молчишь? Где мальчишка?» – без конца вопрошал король у своей земли, но голос Дэйлорона молчал.
Каннеус же раздражающе бубнил, что, мол, нет большой беды в том, что Шениор исчез. Даже если он и жив, корона, мол, уже принадлежит Селлинору.
«Как ты не понимаешь, дурак», – процедил тогда владыка Дэйлорона, – «король должен быть один! Когда появляется второй король, власть первого уже не та, что раньше… Зачем мне нужно столь шаткое равновесие? Этот дэйлор должен умереть, будь он король или сумасшедший! Но я – тьма мне на голову – для меня было так важно знать правду!»
…Двенадцать министров сидели за столом Совета – двенадцать стариков, сморщенных, как сушеные грибы. Содержимое их черепов, по мнению Императора, находилось примерно в том же состоянии, что и тела. Квентис ничуть не удивился бы, если бы, заглянув в ухо одному из своих преданных помощников в трудном деле правления, увидел бы там раскинувшего свои невесомые сети паука-крестовика. Самый младший из министров, граф Энкский, был всего лишь на пятнадцать лет старше отца Квентиса, уже упокоившегося в садах Хаттара. Самый старший… Император боялся даже предположить, сколько лет топчет старик коридоры дворца. Ходили упорные слухи, что герцог Ашалий служил еще деду Квентиса. Годы и болезни сделали министра скрюченным и сухим, как лист, который дерево забыло стряхнуть по осени, и который чудом продержался на ветке до весны. И не торопился Хаттар Всеобъемлющий призвать к себе это жалкое подобие человека, и продолжал министр бодро шаркать мягкими туфлями по мраморному полу императорского дворца.
«В то время как отец мой давно покинул этот мир», – мрачно подумал Квентис, окидывая взглядом своих министров, собравшихся на совет.
Двенадцать пар выцветших и близоруких глаз настороженно следили за ним. Они казались Квентису липкими и неприятными, как паутина, да, к тому же, еще и неприязненными. Иной раз ему казалось, что министры просто-напросто завидуют ему, такому молодому и сильному, тогда как их время осталось в далеком прошлом. Но прикажи он министрам закрывать глаза во время Совета – в тот же день всему двору станет известно, что Император сошел с ума. Посему Квентис только скрежетал зубами и старался избавиться от мерзкого ощущения липнущей к коже паутины.
– Итак, мои верные подданные, что вы скажете? – он улыбнулся, внимательно наблюдая за лицами стариков.
А на их сморщенных физиономиях застыло презабавнейшее выражение, словно они только что разжевали какую-то кисло-горькую гадость, которую и выплюнуть нельзя – и проглотить невозможно.