Роковой рейд полярной «Зебры», стр. 39
— Да, но у всех, кто остался в живых, ожоги, у некоторых даже очень сильные…
— А как же иначе? Или, может, вы думаете, он взял, прижег себя в двух-трех местах сигаретой, а потом встал где-нибудь в сторонке и спокойно наблюдал, как тут все здорово полыхает? Разумеется, ему пришлось поджарить и себя, чтобы все выглядело натурально.
— Совсем не обязательно, — возразил Хансен. — Он же не знал, что кто-то станет его подозревать и начнет расследование.
— А сыщик из вас никудышный, — коротко сказал я. — За всем этим стоят матерые преступники с огромными связями; они похожи на гигантского спрута с такими длинными щупальцами, что он смог добраться до Холи-Лоха, запустить их в ваш корабль и подстроить диверсию. Почему они это сделали, я не знаю. Но тут ясно одно: это — дело рук профессионалов, из тех, что всегда действуют наверняка. Они просчитывают наперед каждый шаг, чтобы избежать любую случайность. Мы не знаем точно, что произошло, когда пожар разгорелся вовсю, — убийца, должно быть, кинулся спасать людей из огня. Было бы очень странно, если бы он этого не сделал. Именно так он, скорее всего, и получил ожоги.
— О Боже! — проговорил Свенсон, стуча зубами — как видно, от холода — и сам того не замечая. — Ну и положеньице у нас, хуже не придумаешь!
— Неужели? Смею предположить — в морском уставе такое вряд ли предусмотрено.
— Да, но что… что же нам делать?
— Обратиться к помощи полиции — ко мне.
— Что?
— Да-да. Ко мне. Ведь полномочий, официальной поддержки, возможностей и власти у меня куда больше, чем у любого другого полицейского. К тому же я имею полную свободу действий. Поверьте, это чистая правда.
— Кажется, я начинаю в это верить, — задумчиво сказал Свенсон. — Последние двадцать четыре часа я все больше и больше удивляюсь вам. Минут десять назад я признался, что был не прав, и теперь готов повторить это снова. Значит, вы полицейский? Сыщик?
— Точнее — офицер. Военно-морская разведка. Документы у меня в чемодане, и предъявлять их я имею право только в исключительных случаях. — Я подумал, что пока не стоит перечислять документы, которыми я располагал, поскольку сейчас было не самое подходящее время и место.
— Но вы же доктор?
— Конечно, доктор. Морской врач, но это только одна сторона медали. Моя основная специальность — расследование случаев саботажа в вооруженных силах Великобритании. А докторский халат — всего лишь прикрытие, причем довольно надежное. Полномочий у меня больше, чем достаточно, я имею право бывать, где угодно, и разговаривать, с кем захочу, оставаясь в глазах всех окружающих ученым-психологом и не вызывая лишних подозрений. А будь я офицер, это было бы просто невозможно.
VIII
Когда мы вернулись в домик, где ютились оставшиеся в живых полярники, то обнаружили, что там уже почти никого не осталось, кроме доктора Бенсона и двух тяжелораненых. Теперь здесь царили холод и запустение. Рваная одежда, кучи матрасов, вылинявшие одеяла, рукавицы, миски, ножи и личные вещи — все это в беспорядке валялось на полу. Несчастным, и правда, пришлось довольно туго, так что им было не до этих пустяков, особенно сейчас, когда к ним, наконец, пришла долгожданная помощь, наполнив их сердца радостью и надеждой. Все, что они хотели унести с собой, так это свои собственные ноги. И я нисколько не винил их за это.
Эти двое, судя по всему, так и не пришли в сознание; их лица, обращенные в нашу сторону, были сильно обморожены и покрыты страшными рубцами. Раненые то ли спали беспробудным сном, то ли уже были при смерти — кто его знает. Поэтому, не желая рисковать, я позвал Бенсона — тот, закрыв за собой дверь, вышел к нам наружу, и мы, свернув за угол домика, укрылись за его западной стеной.
Я повторил ему все, что сказал капитану и Хансену. Ему необходимо было знать, поскольку он, как врач, имел самое прямое отношение к уцелевшим людям с «Зебры». Мой рассказ потряс Бенсона до глубины души, однако свои чувства он ничем не выдал. Таким образом, отныне только три человека из экипажа «Дельфина» знали правду, а вернее — полуправду. Но этого было вполне достаточно. И я очень надеялся, что о случившемся больше не узнает никто.
Затем в разговор вступил Свенсон: ведь Бенсону понять его было проще, чем меня. Свенсон спросил:
— Где вы решили разместить тех, кого уже переправили на борт?
— В самых удобных местах — в офицерских каютах и матросских кубриках, чтобы все, как говорится, были под рукой. — Он ненадолго замолчал, а потом прибавил: — Я же не знал, что у нас произошли… гм… серьезные перемены.
— Это уж точно. Половину из них надо поместить в кают-компанию, а остальных — в столовую команды… хотя нет, пусть остаются в кубриках. Им там будет удобно. А если они удивятся, скажите, мол, так надо, поскольку они должны находиться под постоянным наблюдением врача. А себе в помощники возьмите доктора Джолли — он, похоже, знает толк в медицине. Пусть он поможет этим бедолагам раздеться, приготовит им горячую ванну, а потом обеспечит всех чистым бельем. Доктор Карпентер тут сказал, что при сильных ожогах главное, чтобы инфекция у пострадавших не распространялась дальше.
— А что делать с их вещами?
— Вы соображаете быстрее, чем я, — пробурчал Свенсон. — Все вещи нужно собрать и пометить. Это относится и к содержимому карманов. Одежду, к сведению всех, надо будет выстирать и продезинфицировать.
— И тем не менее было бы интересно знать, что мы все-таки ищем? — полюбопытствовал Бенсон.
Свенсон взглянул на меня.
— Бог его знает, — сказал я. — Это может быть все что угодно. Но одно ясно совершенно определенно: оружия нам не найти. Однако будьте особенно осторожны, когда станете помечать перчатки — по возвращении в Англию мы отдадим их на экспертизу, чтобы выяснить, есть ли на них селитра: ведь после выстрела она непременно должна остаться.
— Если кто-то из них ухитрился пронести на борт штуковину размером больше почтовой марки, я ее найду, — заверил нас Бенсон.
— Вы уверены? — спросил я. — Даже если вы сами пронесли ее на борт?
— Что? Я? Что, черт возьми, вы хотите этим сказать?
— Я говорю, что эту самую штуковину могли вам подсунуть в медицинскую сумку или хотя бы в карманы — так, что вы бы и не заметили.
— Господи всемогущий! — Бенсон принялся лихорадочно рыться в карманах. — Такое даже не могло прийти мне в голову.
— Наивный вы человек, — сухо сказал Свенсон. — Ступайте и вы тоже, Джон.
Они оставили нас, и мы со Свенсоном вошли в домик. Еще раз удостоверившись, что двое тяжелораненых полярников были действительно без сознания, мы с капитаном тут же взялись за дело. Должно быть, прошло немало лет с тех пор, как Свенсон в последний раз драил палубу или плац, тем не менее сейчас он старался вовсю. Впрочем, как и я. Освободив один угол, мы перенесли туда по отдельности все вещи, разбросанные по полу и примерзшие к покрытым льдом стенам. Ни один предмет не был упущен из виду. Мы все перетряхнули и перевернули буквально вверх дном. Через четверть часа работа была закончена. Будь в комнате спрятан даже крохотный предмет, размером со спичку, мы бы непременно его нашли. Но, не обнаружив ничего подозрительного, мы раскидали все вещи по полу, чтобы снова все стало так, как было.
— М-да, а сыщики из нас совсем никудышные, — разочарованно проговорил Свенсон.
— Нельзя найти то, чего здесь нет. К тому же, мы даже не знаем, что, собственно, ищем. Давайте теперь поищем оружие. Возможно, он спрятал его в снегу, снаружи, хотя это маловероятно. Убийца вообще-то не любит расставаться с орудием убийства, поскольку он никогда не может быть на все сто уверен, что оно не понадобится ему снова. Мест для поисков у нас не так уж много. В доме он не стал бы прятать оружие, потому как здесь все на виду. Таким образом, искать нужно в метеостанции и в лаборатории, где лежат трупы.
— Но он мог его спрятать в развалинах сгоревшего дома, — возразил Свенсон.