Страж могил, стр. 38
Трактирщик Окен снова вздохнул и посмотрел на потолок, надеясь увидеть паутину в углах или хотя бы пыль.
Непривычно ему было бездельничать.
Не заметив никакой грязи, он снова взял с полки медную кружку, подышал на нее, потер рукавом.
Трактирщик было вдовцом. Пять лет уже прошло, как умерла его жена – женщина пусть не красивая, но добрая и хозяйственная. Вот с ее смерти и начались все беды в его жизни. Разбежались взрослые дети, отправились в город искать лучшей жизни. Сгорела конюшня с тремя жеребцами. Какой-то проходящий мимо злодей подстрелил пса – верного безобидного кобеля, лающего лишь на тех, у кого душа нечиста.
И вот еще новая беда – запустение.
Маленькие деревни обезлюдели, крестьяне, побросав хозяйство, давно подались в города и села. Но и там нет покоя. Никто не работает, не торгует, люди прячутся, таятся. Словно подземные звери углубляют подвалы, роют норы и отнорки, стаскивают туда припасы. Страх не отпускает людей.
Селения, что покрупней, готовятся к обороне. В светлое время дня жители возводят стены, копают ямы-ловушки, пускают воду из рек в свежевыкопанные рвы. А как стемнеет – все забиваются в свои потайные укрытия, закрывают двери на десяток запоров, ставят капканы в дверях. И не спят, не могут заснуть, потому что знают – отряды мертвяков рыскают по округе, ищут, чем поживиться.
С каждым днем их все больше.
Идут сюда со всего мира.
Направляются к Кладбищу…
Видно, страшные времена наступают…
Трактирщик Окен, то и дело вздыхая, прошелся по чистому просторному залу своего заведения: переставил стулья, выровнял и без того ровно стоящие столы, подбросил полено в открытый очаг. Присел перед огнем на корточки, снова задумался.
А может перебраться в город? Пока не поздно. До ближайшего – два дня пути. Эх, если бы жеребцы не сгорели в пожаре, донесли бы за день – утром выехать, к вечеру на месте был бы.
Но тяжело все оставить.
Да и куда идти на старости лет? У кого приюта просить?
Свои дети бросили, так неужели кто-то чужой примет?..
А может пройдет беда стороной? Вдруг да повезет?
Есть же Король, есть охотники. Может, собираются они сейчас с силами, чтобы ударить по врагу?..
А может уж нет Короля? Давно о нем ничего не слышно…
Трактирщик Окен вздохнул, поскреб седую щетину на подбородке.
Умереть – не страшно. Страшно мертвым жить.
2
Солнце садилось, и Окен вышел на улицу, чтобы обойти дом, закрыть ставни, проверить все. Когда-то он не запирал харчевню на ночь. Но времена изменились. Теперь только безумец оставит дверь открытой.
Или некромант…
На улице было ясно. Недавняя непогода ушла, вот уже несколько дней на землю не пролилось ни дождинки, небо было чистое, и яркое солнце светило…
Да вот только не грело оно.
Холодно было.
Сильный студеный ветер несколько раз на дню менял направление. И откуда бы он ни дул, отовсюду приносил неприятный запах гнили.
Мертвецы были кругом…
Окен поеживаясь, обошел дом. Длинной ровной палкой – не прилаженным к косе косовищем – закрыл ставни на высоких окнах. Загнал в сарай припозднившихся куриц, запер хлипкую дощатую дверь. Заглянул во двор. Здесь было тихо и черно. В стойле ворочалась полусонная корова – любимица жены. Заходить внутрь Окен не стал – побоялся. Закрыл тяжелые ворота, навесил замок, подпер створки тяжелым ломом.
Потом, присев за домом на старой скамейке, глядя на заброшенный огород, Окен вспомнил детей, как они раньше помогали ему совершать этот каждодневный вечерний обход. Тогда замки не вешали, но дел было больше. Но дворе, помимо коровы, пара бычков всегда откармливалась, овцы, коза. Помимо кур, гуси были и утки. Лошади в конюшне – свои и трапезничающих клиентов…
Одному такое хозяйство содержать не под силу.
Потому и продал почти все. Только кур, да корову оставил. И пса еще. Но подстрелил его какой-то разбойник, пустил стрелу издалека, то ли из баловства, то ли по злости…
Окен вздохнул и поднялся.
Пора возвращаться. Ставни запереть изнутри, входные двери на засовы закрыть…
Может и провезет… Вдруг да пройдет беда стороной…
3
Он не успел запереть ни двери, ни ставни.
Пока хозяин отсутствовал, в харчевню зашел человек.
Окен заметил это лишь когда направился к очагу, чтобы погреть руки. Он дошел до середины зала, и вдруг увидел, что за дальним столом кто-то сидит.
Окен вздрогнул, остановился. В горле разом пересохло, задрожали ноги.
Но он преодолел слабость и поздоровался первым:
– Добра тебе, путник.
Незнакомец шевельнулся. Слетел с головы капюшон, сброшенный тонкой рукой. Чистое светящееся лицо повернулось к хозяину – женское лицо:
– Добра и тебе, желающий добра…
Кошка, лежащая на коленях незнакомой женщины, глянула на Окена горящими зелеными глазами, приподнялась, выгнула спину, широко зевнула, показывая острые мелкие зубы, и – завершив ритуал приветствия – снова свернулась в клубок.
– Могу ли я рассчитывать на приют? – спросила гостья. На лицо ее легли отблески огня, и Окену показалось, что глаза женщины затянуты паутиной.
– Конечно, – голос трактирщика дрогнул.
– Хорошо, – сказала женщина. – Но ты не должен меня бояться.
– Я не боюсь.
– Ты боишься, – покачала головой гостья. – Может быть не меня, но боишься.
– Кто ты? – чуть помедлив, решился спросить Окен.
– Мое имя Нелти. Я – собирательница душ.
Окен склонил голову:
– Нелегкое время для путешествия ты выбрала, собирательница.
– Не я его выбирала… А как твое имя?
– Я Окен, трактирщик.
– Твое заведение не очень-то похоже на трактир. Больно уж тихо здесь.
– Раньше все было иначе.
– Может, сегодня все станет как раньше?
– Сомневаюсь.
– А я хочу в это верить… И для начала принеси мне что-нибудь поесть…
4
Окен понял, что женщина слепа, лишь когда принес еду.
Он долго смотрел, как она водит ладонями над столом, как ее тонкие пальцы касаются краев посуды, как подрагивают ее руки, и ему страшно делалось, когда он представлял себя на ее месте.
– Как ты сюда добралась?
– Большую часть пути я проделала вместе со скорбным обозом. Но потом мы разошлись.
– Тебя бросили на дороге?
– Я сама ушла.
– Ты же слепа!
– А ты не можешь собирать души…
Нелти приступила к трапезе.
Еда была холодная: говяжий студень, остывшая овсяная каша, немного порезанных овощей, залитых маслом, черствый хлеб.
– Не найдется ли у тебя что-нибудь погорячее?
– На завтрак я сделаю яичницу.
– А если я не дождусь завтрака?
– Ты же не пойдешь в ночь?
– А почему бы нет? Я одинаково слепа и ночью, и днем.
– Ночные дороги вдвойне опасны.
– Думаешь, твоя харчевня надежное убежище?
– По крайней мере, здесь есть где спрятаться, если кто-то начнет ломиться в запертую дверь.
– И кто обычно ломится в твое заведение? Запоздавшие пьянчуги?
– Ты сама знаешь, собирательница, кого я имею в виду.
– Догадываюсь.
– Может быть, ты встречала их на своем пути.
– Не знаю… Ведь я ничего не вижу… – Нелти положила кусок студня на ладонь, протянула кошке: – Попробуй, Усь.
– Тебе нельзя идти дальше. Это слишком опасно.
– Дальше? А разве ты знаешь, куда я иду?
– Нет, но…
– Я иду к Кладбищу.
– И они тоже направляются туда…
Нелти откинулась на спинку стула, повернула лицо к собеседнику.
– Ты запугиваешь меня?
– Нет, предостерегаю.
– И ты можешь объяснить, что происходит?
– Нет. Но я…
– Так вот… – Нелти возвысила голос, перебивая трактирщика. – Я иду к тому, кто может все объяснить. А то, что ты хочешь мне сейчас сказать, я и так знаю. Поэтому помолчи и, пожалуйста, приготовь мне яичницу… – Она замолчала, понимая, что слова ее слишком грубы. Сказала, извиняясь: