Страж могил, стр. 28
– Воевать с мертвяками было бы большой ошибкой, – уклончиво ответила Нелти.
– Возможно, нам еще придется воевать с ними, – сказал Гетс. – Если они не уйдут из села или если направятся не туда, куда ты предсказывала.
– Они идут на Кладбище, – сказала Нелти. – Почему-то я в этом уверена. Ну, а если я ошибаюсь… Тогда вам потребуется человек, что сумеет вас защитить… Мой старший брат, например.
– Он охотник? – спросил Гетс. – Где его найти?
– Он не охотник, но у него есть дар. Впрочем, мой брат старается об этом не говорить и не любит, когда его об этом спрашивают. Где он, я не знаю. Но скорей всего, он сейчас на пути к Кладбищу. И, возможно, он пройдет этой дорогой.
– Как его зовут?
– Огерт.
– Я запомню это имя, собирательница, – сказал Гетс. Он помолчал немного, с тоской глядя в сторону оставленного селения. Спросил, отвлеченно о чем-то думая: – Каждый должен заниматься своим делом, не так ли?
– Именно, – ответила Нелти…
На скрещении дорог разошлись пути скорбного обоза и колонны селян. Их мало что связывало – только мертвецы и жизнь одной маленькой девочки.
Вечерело.
В сторону Кладбища дул холодный ветер, а темнеющее небо заволакивали грозовые тучи, похожие на горы вздувшихся трупов.
Глава 3
Некромант
1
Тонкий фитиль плевался горячим жиром. Рыжий лепесток пламени задыхался в тяжелом влажном воздухе, трепетал, словно однокрылый яркий мотылек. Струйка чада – призрак фитиля – поднималась к высокому каменному потолку и утекала в узкое зарешеченное окно.
– Завтра я тебя обезглавлю…
В тесной тюремной камере находились двое – палач и его жертва. Они смотрели друг другу в глаза. Первый говорил, второй пока молчал.
– Но у нас еще целая ночь впереди. И поверь мне, это будет самая длинная ночь в твоей жизни…
Из огромного кожаного мешка палач доставал пыточные инструменты. Он не торопился, он был мастером своего дела и знал, что страх, порой, оказывается гораздо результативней боли.
– Я выпущу наружу все твои сухожилия. Я буду дергать их, и ты будешь прыгать, словно карась на сковородке…
Щипцы, ножи, иглы, зажимы – все это аккуратно раскладывалось на низенькой лавочке, стоящей у ног связанной жертвы.
– Я затолкаю тебе под ногти железные занозы, а потом начну медленно их вытягивать. Я выдергаю тебе все зубы, а на их место вколочу ржавые гвозди…
Пленник не обращал внимания на жуткие инструменты. Он смотрел в лицо палачу. Спокойно смотрел, твердо. И все еще молчал.
– Я умею разговорить человека… – Из мешка появилась большая жаровня, похожая на медный барабан. Из нее сыпались хлопья пепла, внутри гремели древесные угли. – Я любого человека могу превратить в зверя. У меня кто угодно завизжит свиньей, завоет волком, заревет медведем… И нечего на меня так смотреть, это тебе не поможет…
От холодного взгляда жертвы палачу было не по себе. Он знал с кем имеет дело, и это обстоятельство также не способствовало его спокойствию.
– Правый твой глаз я проткну крючком и медленно вытащу. Так вытащу, что ты увидишь это левым глазом. И даже не надейся зажмуриться – не выйдет…
Пленник и не думал зажмуриваться. Кажется, он еще ни разу не моргнул.
Палач, продолжая бормотать угрозы, разжег жаровню. Через специальные отверстия сунул внутрь медные стержни.
– Я твою шкуру опалю так, что она вся пузырями пойдет и лоскутами сползать будет…
Неожиданно узник хмыкнул, и палач вздрогнул, вскинулся, набросился на пленника:
– Заткнись! Иначе я весь твой рот в один миг выжгу!
Пленный снова хмыкнул, громче, отчетливей, сказал:
– А я-то думал, что ты хочешь меня разговорить.
– А ты мне и с выжженным ртом все выложишь!
– Ты так уверен?
– Я в этом не сомневаюсь.
– А тебе сказали, кто я такой?
– Сказали.
– И неужели ты меня не боишься?
– Нет!
– А зря… – Пленник пристально смотрел в лицо палача, и тот вдруг почувствовал, как слабеют его руки. – Я ведь редко прощаю тех, кто мне угрожал. – Глаза пленника изменились, зрачки сузились, взгляд сделался тяжелым и размытым. И голос его, вроде бы, тоже изменился.
– После того, как твоя голова скатиться с плахи, ты никому не будешь страшен.
– Это случится завтра утром. Так что у нас еще целая ночь впереди.
Палачу вдруг показалось, что по высокому потолку скользнули крылатые тени. Он поднял голову, оглядел каменный свод, посмотрел на светильник, на окно.
– Ночь – это наше время, – зловеще прошептал узник и подался вперед. Руки, которые были крепко связаны у него за спиной, каким-то образом оказались свободны, и он схватил растерявшегося палача за кожаный фартук, рванул его к себе, рявкнул в самое ухо: – А теперь?! Теперь тебе страшно?!.
Перепуганный палач потерял равновесие и упал на колени. Он бестолково дергался, задыхался, хрипел. По каменным стенам прыгали тени, под потолком бились черные крылья, на полу метались живые серые комья. Было холодно, смертельно холодно – мышцы онемели, заледенела кровь, сердце зашлось.
– Теперь ты понял, кто я такой? – исступленно кричал освободившийся пленник. – Теперь ты знаешь, что такое страх?..
Опрокинулась лавка, со звоном разлетелись инструменты, перевернувшаяся жаровня разбрызгала искры.
Два обезумевших человека, крепко сцепившись, катались по ножам, щипцам, углям, крысам, бились о стены, о запертую дверь, хрипели, рычали, словно звери, кричали дико, грызлись, царапались…
Сейчас в них не было ничего человеческого…
2
Они пришли в себя одновременно. Разжали пальцы, отпустили друг друга, расползлись. Палач трясся, дикими глазами смотрел на узника. А тот, тяжело дыша, сидел на полу и недоуменно разглядывал связку ключей в своей руке, словно пытался понять, как она у него очутилась.
– Что произошло?
Вокруг валялся пыточный инструмент, перевернутая жаровня еще дымилась, пол был усеян невесть откуда взявшимися тушками крыс и летучих мышей.
– Что произошло? – повторил пленник. Он посмотрел на забившегося в угол палача и, кажется, все понял.
– Опять… Не удержал… Я надеялся, но дар пересилил… – узник словно оправдывался. – Я не хотел… Не думал, что так получится… Мне просто нужно выбраться отсюда…
Палач, похоже, был в полуобморочном состоянии. Отвисшая челюсть его дрожала, глаза были полны ужаса, на правом виске серебрились только что бывшие черными волосы, и сочился кровью широкий порез на щеке.
– Давай же, соберись… – пробормотал узник, распутывая веревки на ногах. Непонятно было к кому он обращается – к себе или же к палачу. – Все уже кончилось… Вставай… Слышишь, вставай!.. Нам нужно выйти отсюда!.. Я должен встретиться с теми, кто отправил меня в камеру и дал тебе эту работу… Я хочу еще раз переговорить с ними…
3
Как же они догадались, что он некромант? Каким образом они это определили? Что натолкнуло их на эту мысль, и что утвердило их в подозрениях? В чем он ошибся, чем выдал себя?
Все это оставалось для него загадкой.
И загадку эту необходимо было решить.
Огерт пришел в этот город заработать немного денег. Или, как сказала бы Нелти, он пришел сюда, чтобы «заняться своим делом».
«Своим делом» Огерт занимался уже много лет. Некоторые люди считали, что он охотник на мертвяков, но это было не так. Охотником был Гиз.
Огерт же был некромантом.
Конечно, он никому не говорил, кто он такой на самом деле – слишком опасно это было.
«Дар – это просто умение, это способность, средство, инструмент, – любил повторять Страж Могил. – Человек сам решает, как ему распорядиться своим даром. Вот потому всегда нужно судить человека, но нельзя судить его дар.»
Мало кто из людей был способен безоговорочно принять эту истину. Мало кто из простых людей мог поверить некроманту.