Соглядатаи, стр. 1
Михаил Кликин
Соглядатаи
* * *
Они повсюду.
Я знаю, вы тоже видели их. Вы скользили взглядом по их неприметным лицам, вы стояли бок о бок с ними в метро, видели их отражения в витринах. Вы видели их, но не обратили внимания и тут же забыли, что видели. Они умеют прятаться. Сливаться с толпой, растворяться в городской сутолоке. Они – тени в подворотнях. Они – колыхание занавесок. Они – блеклые отражения в стеклах. Они – дыхание ветра за вашей спиной.
Они повсюду. Они следят за нами. За каждым из нас. И ждут. Ждут.
Они – слуги города.
Соглядатаи. Охотники. Палачи.
Вы не можете от них спрятаться. Не можете убежать. Все, что вам позволительно – это не замечать их.
И вы не видите их. Не видите до той поры, пока не совершите ошибку.
И тогда они придут за вами.
Также, как пришли за мной.
Я заметил их, и это стало моей первой ошибкой.
Был октябрь, раннее утро, мрачное и унылое. Вот уже которую неделю сыпал мелкий дождь. На улицах было пустынно, только машины мчались мимо тротуаров, взрывая свинцовые лужи.
Я заметил его, лишь когда подошел вплотную – серая тень на автобусной остановке, длинный плащ, поднятый воротник, бесформенная кепка, опущенная на глаза.
– Десятки давно не было? – спросил я у него.
Он промолчал, даже не посмотрел в мою сторону.
– Десятки… – начал было я вновь, но закашлялся. Тяжелый, набрякший влагой воздух рвался из легких, рвался так сильно, что под ложечкой сделалось больно и засипело в груди. Я сплюнул мокроту и увидел необычайно яркую кровь.
– Кровь, – сказал я испуганно.
Туберкулез?
Алые прожилки в сером сгустке слизи. Солоновато-сладкий привкус во рту.
Рак? Проказа?
Перед глазами запрыгали черные точки. Уши заложило звоном и грохотом. Задрожала земля под ногами. Я подумал, что умираю. Повернулся к незнакомцу, чтобы попросить о помощи, и вдруг увидел его глаза – искры жадного интереса в бездонном мраке зрачков.
Грохот усилился. Земля ходила ходуном. Чтоб не упасть, я схватился за столб.
Из-за поворота выполз трамвай. Он сыпал искрами и сотрясал землю. Серое железное чудовище с непроницаемо-черными окнами остановилось на середине дороги, точно напротив человека в плаще, и отворило дверь во тьму утробы.
Незнакомец посмотрел на трамвай.
Потом на меня.
Я все еще давился кашлем.
Он криво усмехнулся и шагнул прямо в лужу, что широко расползлась у бордюра.
Вода расступилась – я видел это.
Она отшатнулась от него, отпрыгнула вихрем брызг.
Он ступил на сухой асфальт.
И пошел к трамваю.
Сухой плащ полоскался на ветру, полы развевались, и мне показалось, что у этого жуткого человека нет ног – одни только ступни. И нет лица – только глаза и кривая усмешка.
Он вспрыгнул на подножку, дверь, урча, прожевала его. Затем трамвай сыто рыгнул и, рассыпая искры, рванул куда-то помимо рельсов.
Через пару секунд он исчез.
Перестала дрожать земля.
Кашель прошел.
Ничего не болело.
Я был в порядке.
И все же я решил вернуться домой, полежать, отдохнуть. Потом позвонить на работу, сказать, что не приду, надо срочно в больницу, провериться.
Рак?
Быть может, возьму отпуск, уеду на несколько дней к жене, она отдыхает у родителей в деревне. Мне давно надо отдохнуть, три года без отпусков, без больничных, работа по двенадцать часов в сутки…
Я забыл про страшного человека и трамвай-чудовище.
Забыл, потому что есть вещи более страшные, чем непонятное.
Рак.
Но когда я уже подходил к своему дому, я встретил другого человека. В сером плаще с поднятым воротником и в бесформенной кепке.
– Ваш трамвай уже ушел, – зачем-то сказал я ему. Он посмотрел на меня и усмехнулся.
Лица у него не было.
Только хищная ухмылка.
Врач, осмотрев меня, улыбнулся и сказал, что я проживу еще долго.
Вторая моя ошибка заключалась в том, что я не смог, не захотел забыть о них.
Люди осени – серые и безликие, они приходили ко мне во снах. Они стояли рядами, загораживая собой весь мир, и я не мог прорваться сквозь них. А наяву я встречал их на улицах. Не часто – они хорошо умеют прятаться. И все же я порой узнавал их, выделял из толпы и уже не отворачивал глаз. Они тоже узнавали меня. Усмехались. Проходили мимо. Они никогда не смотрели на меня, но всегда я чувствовал их холодные взгляды.
На выходные приехала жена. Я встречал ее на вокзале, а вместе со мной ее встречали серые. Их было двое. Быть может, больше, но я заметил лишь этих двоих. Было многолюдно. На перронах, у касс, в зале ожидания толпились люди, галдели, махали руками, потели. Прокладывая себе путь, надрывно взрыкивали перегруженные жадные носильщики. Люди в форме, с кобурами на ремне и с пищащими рациями просили предъявить документы и требовали денег. Таксисты, словно проститутки выстроившись вдоль стен, говорили что-то завлекательное проходящим мимо людям. Неразборчиво громко хрипел репродуктор. В тихих уголках, устроив себе звериные гнездышки, свернувшись клубком, безмятежно дремали завшивленные бомжи. А эти стояли в самом центре волнующегося людского моря – две серые скалы – и никто их не замечал. Только я.
Жена легко спрыгнула на перрон, нырнула под мой зонт, повесила на меня тяжелую сумку и осторожно поцеловала – я был небрит и запущен. А от нее пахло летом – горячим сеном, пылью, цветами и рекой.
– Ну что за погода, – сказала жена.
– Осень, – ответил я.
– А у мамы тепло. Солнышко светит. Бабье лето.
– Это все они, – сказал я и осекся.
– Кто?
– Демократы, – сказал я и деланно засмеялся.
Она серьезно посмотрела на меня.
– Что-то не так?
– Нет, все нормально. Просто я без тебя одичал.
– Дикарь! – Она прижалась ко мне, и я невольно обернулся на серых людей.
Их не было.
Возможно, они испугались жены, подумал я тогда. Ее аромата. Частички бабьего лета, что привезла она с собой в маминой сумке.
Люди осени действительно боялись лета.
Но кроме них были еще люди зимы…
– Хочу домой, – сказала она.
– Как мама? – спросил я в такси.
– Болеет. Но чувствует себя хорошо.
– А я здоров. Но чувствую себя… – я хмыкнул и заметил в зеркале, как усмехнулся водитель, пряча глаза под козырьком бесформенной кепки.
Серое такси бежало по улицам города, и вода шарахалась из-под его колес.
Третьей моей ошибкой стало то, что я все – почти все – ей рассказал.
Я не собирался этого делать, не хотел пугать ее, да и знал, какая реакция последует. Но бывают моменты, когда невозможно промолчать. Когда к тебе прижимается самый родной человек, шепчет что-то совершенно ненужное, но такое приятное, ласково касается губами мочки уха – и ты не можешь не поделиться…
– Ты сошел с ума, – сказала она и зажала себе рот.
– Это было бы слишком просто, – ответил я.
– Тебе надо отдохнуть, – сказала она и чуть отодвинулась. – Ты много работаешь.
– Я не работаю уже вторую неделю.
– Почему?
– Врач посоветовал мне отдохнуть. Я взял отпуск.
– Врач? Ты был у врача?
– Да.
– У какого?
– У онколога.
Она отодвинулась еще дальше. Села на кровати, серьезно разглядывая меня. Загорелые неприкрытые груди укоряюще качнулись, когда она помотала головой.
– Ты меня пугаешь.
В неярком свете ночника ее кожа выглядела совсем серой.
– Ладно, – потянулся я к ней. – Перестань. Это все глупости. И что я несу? Совсем тут без тебя одичал…
У нее был вкус лета.
Дождь стучал по зонту, требуя, чтоб его впустили.
– Я скоро приеду, – сказала она. – Через четыре дня.