Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман, стр. 73
И вдруг Росин кинулся прочь. Припустился под хлещущим ливнем, не чувствуя ни колючек шиповника, ни царапающих сучьев, перескакивал валежины, продирался сквозь кусты, падал, вскакивал, опять бежал, бежал что есть силы!
«Огонь! Ведь ваты больше нет, а Федору не уберечь огонь от ливня!»
Глава девятая
После дождя все как умылось. Тайга еще сильнее пахла травами, прелой хвоей, отмытыми листьями. Редкие капли падали с веток на притихшую воду, по которой расходились ленивые круги.
Росин выбежал на поляну и увидел бушующий на ветру костер. Усталость и радость нахлынули разом. Он схватился за ствол березки и, прижавшись к ней, никак не мог отдышаться. Весь запас дров пылал. Возле громадного костра лежал на земле Федор, каким?то чудом перебравшийся на новое место.
— Как же ты успел поджечь? Ведь он сразу ливнем хлынул. Я даже тучи не заметил, пока совсем не подкралась.
— А я загодя приметил. Лежу, чую: трава и кусты гуще запахли, пихты лапы приспустили — все приметы к дождю. Ну и давай головешки под дрова подкладывать. Вовремя они взялись. Вон как поливало, маленькому костру нешто выдюжить?
На другой день рядом с шалашом появилось подобие другого шалаша, гораздо меньших размеров, но зато сделанного из камней и глины.
— Теперь в этой печке будем огонь хранить. Тут уж не зальет, — сказал Росин, меся босыми ногами глину.
— Поди?ка. На вот. — Федор подал фитиль, свитый из ниток, натеребленных из клока рубахи. — Ты бы возле озера кремень нашел. Там, у воды, всяких камней полно.
Росин принес небольшой красновато–бурый камень, Федор положил на камень обожженный конец фитиля, вскользь ударил тупой стороной ножа по острому краю и высек яркий веер звездчатых искр. Попав на обожженный кончик фитиля, искра превратилась в красный огонек.
— Добрый фитиль. — Федор, чтобы потушить, задернул тлеющий конец в трубочку из пары связанных деревянных створок.
— Теперь, может, и незачем огонь хранить? От фитиля разводить будем.
— Хлопотное дело. Покуда раздуешь, половина фитиля сгорит. Всю одежду на фитили переведешь. — Федор завернул фитиль в бересту и передал Росину. — Спрячь вон в то дупло. Только в крайности от него разводить будем.
Росин спрятал фитиль и опять принялся месить глину.
— Может, хватит, Федор?
— А кто ее знает. Не приводилось этим ремеслом заниматься.
На куске бересты Росин подтащил промятую глину к Федору, и тот полулежа начал лепить первый горшок.
— Судя по размерам горшка, аппетит на уху у тебя богатырский. — Росин засмеялся.
— Из большого не вывалится… Никак вот не прилажусь: потоньше стенки пустишь — ползут, а не ползут — уж больно толсты, в три дня уху не сваришь.
— Оказывается, без гончарного станка не так уж просто горшок слепить… Но ничего, по–другому сделаем…
Росин быстро сплел небольшую корзиночку и обмазал изнутри глиной.
— Вот и готов горшок. Обжечь — и все. Прутья обгорят, горшок останется.
— Ловко придумал.
— Это придумали тысячи лет назад. В раскопках черепки от таких горшков находят. — Росин поставил обмазанную глиной корзинку на бересту.
— На, и мою поставь. — Федор подал Росину глиняную кружку. — Маленькую?то не хитро лепить, не горшок ведерный.
К вечеру на широких кустах бересты стояли гончарные изделия обоих мастеров: горшки, миски, чашки и лаже глиняные сковородки.
Когда «сервиз» немного просох, Росин чуть ли не докрасна раскалил каменную печку и поставил всю посуду на пышущие жаром угли. Задымились, загорелись прутья, лопнул один горшок, второй, потрескались чашки, рассыпались сковородки… Груда черепков от всех изделий.
— Первый блин комом, — сказал Росин, выгребая из печки черепки. Выгреб, сел рядом с Федором. На озере поблескивала мелкая чешуйчатая рябь, а Росину она казалась блестящими, усыпавшими воду черепками. — Мы тут изощряемся, а где?то вот в этом озере все наше снаряжение… Знаешь что, Федор, привяжу?ка я завтра к плоту уключины и сплаваю поискать. Ведь что я, в конце концов, теряю? А какой?то шанс есть.
— Полно, что иголку в сене найти, то и тут. Нешто упомнил, где перевернулись?
— Нет. Но все равно поплыву.
На другой день, лежа возле шалаша, Федор наблюдал за медленно двигавшейся по озеру черной точкой. «Кажись, там ищет. Может, и вправду чего найдет».
До позднего вечера ползала по озеру черная точка. Едва держась на ногах, Росин вышел на берег. Подошел к Федору и улыбнулся: на кусках бересты опять были расставлены глиняные горшки, миски, кружки.
— Ты прав, Федор, надежнее самим все сделать, чем найти в озере.
Глава десятая
На небольшой песчаной косе стоял медведь и настороженно смотрел в воду. Стайка маленьких рыбок, поблескивая серебристыми бочками, проплывала у самого берега. Медведь нагнулся — хвать лапой прямо с песком. Посмотрел — ничего, кроме песка. Бросил его в воду и опять уставился, смотрит… Вода отстоялась, подошла новая стайка. Опять всплеск — и снова неудача.
А в это время у шалаша старались другие рыболовы. Утопая в ворохах прутьев, Росин и Федор плели верши.
— Теперь уже скоро карась заикрится, — говорил Федор, поглядывая на набухшие бутоны шиповника. — Как шипига цвет выкинет, карась стеной попрет. Примета верная. В день столько поймать можно, сколько потом и в месяц не словишь.
Руки Федора легко, без единого лишнего движения делали свое дело. Казалось, прутья были живые и сами вплетались в вершу.
— Знаешь, Федор, смотрю на твои руки: прямо симфония.
— Что?то непонятное сказываешь.
— Красиво, говорю, делаешь.
— Что же в верше красивого? И у тебя такая.
— Да я не о том…
На стволах елей и сосен блестели тягучие, золотистые капли смолы. Нежно–зеленые, еще не совсем отросшие игольчатые листочки лиственницы будто хватило пламенем: побурели их кончики, опаленные солнцем.
Сейчас сам воздух, настоянный на смоле и хвое, казалось, пах солнцем.
Белка, которую жара застала далеко от гнезда, забралась в другое, наспех сделанное гнездо, устроенное только для того, чтобы спасаться в нем от жары.
— Да, и на жару Сибирь не скупится, — сказал Росин, стаскивая гимнастерку.
— А у вас в городе такая жара бывает?
— Еще хуже. Все каменное, так накалит — асфальт под каблуками протыкается.
— Что это — асфальт?
— Ты асфальт не знаешь? — удивился Росин.
— Может, и знаю, может, у нас в деревне как по–другому называется.
— Нет, — засмеялся Росин, — у вас в деревне его нету.
Росин положил гимнастерку и щёлкнул пальцем по глиняной миске.
— Смотри?ка, Федор, как просохли, — звенят.
— Звенят. Обжигать пора. Теперь уж, поди, не лопнут. Столько времени на солнце жарятся. Просохли как надо, не то что тогда.
…Стоящий у воды медведь вдруг приподнялся на задние лапы. Черный кончик его носа беспокойно задвигался. Медведь проворно отскочил от воды.
Над кустами, приближаясь к берегу, покачивалась верша. Это Росин нес ее к озеру. Подошел, сбросил в воду. Вершу утянул на дно заложенный внутрь камень. Росин сделал напротив затеску на дереве и заспешил обратно — плести новые верши.
А через несколько дней уже на многих деревьях вдоль берега белели затески.
Восходящее солнце осветило кроны деревьев. Ветки лениво шевельнулись от легкого ветерка, будто проснулись и зашептались о чем?то перед дневными делами.
Внизу, куда еще не заглянуло солнце, Росин из шалаша вытащил на еловых лапах Федора.
— Глянь?ка, шипига зацвела! — обрадовался Федор, увидев заалевший куст шиповника. — Теперича работы будет.
Прибрежные тростники качались и шуршали от подошедших к берегу косяков рыбы.
Росин, кренясь от тяжести, тащил корзину, до краев наполненную увесистыми темно–бронзовыми карасями. Вываливал рыбу возле Федора — опять к вершам.
Федор, вытянув увязанную в шины ногу, сидел возле широкой плахи и торопливо чистил карасей. Как ни проворно двигались его облепленные чешуей руки, он не успевал за Росиным. Все прибывал ворох отсвечивающих красной медью карасей.