Вампиры в Москве, стр. 75

Можно было только посмеяться над явлением этих любимцев Куклачева, но почему-то никто из присутствующих даже не улыбнулся. Колли по-пластунски перебрался за растерзанный труп и залег там, как трусливый партизан в глубоком окопе. Положив мохнатые лапы на глаза, он мелко дрожал и не желал ничего видеть. Грищук инстинктивно отпрянул. Даже крутому Малючкову, грозе московских бандитов и обладателю медали За личное мужество, сделалось не по себе и он взвел курок. И только Доктор несколько подобострастно позвал:

— Кис-кис…

(— уж не собирается ли предложить откушать разложившегося трупа и более свежего, но уже обгрызенного?!)

Малючкова аж передернуло от нахальных котов и подобострастного кис-кис. Уж неизвестно, сколько денег он отдал бы, чтобы застрелить сначала Доктора, а потом наглых тварей. Или наоборот. Рублей пятьсот. Нет, за эту шушеру, больно жирно. Сотки хватит.

Да, не любил Малючков эти напрасные создания матушки-природы — котов и докторов, и его нелюбовь приблизилась к ненависти так близко, что стала неразличимой. Конечно, не пользовались расположением опера и бандиты, и бывшие назойливые любовницы, но не так патологически. Родилась же ненависть к котам и докторам еще в детском возрасте:

У юного Малючкова с незапамятных времен жили любимая желтенькая канарейка и не менее любимый кот. Кот, как и положено, был неравнодушен к птичке и всячески стремился к свиданию. Подальше от ухажера клетку подвесили к потолку, сделав их близкий контакт практически невозможным. Но верный кот не оставлял свою безответную любовь и однажды залез на шкаф, с которого и прыгнул на клетку. Под грузным телом клетка сорвалась и упала на пол. От падения ли, или кот умудрился просунуть лапу в раздвинувшиеся прутья, но помятый бедный Кеша начал собираться на прием к своему птичьему богу. Плачущий мальчик держал умирающую птичку на ладони и набирал 03. На том конце провода в трубке раздался грубоватый-мужской голос:

— Говорите, скорая помощь…

— Дяденька, у меня канарейка помирает…

— Кто-кто?

— Птичка моя, Кеша.

— Ах, птичка…

В трубке раздалось хриплое хихиканье, похожее на всхлипывание, и тот же голос, переборов первые спонтанные эмоции, вкрадчиво произнес:

— Мальчик, ты меня слушаешь?

— Слушаю, дяденька…

— Внимательно слушаешь?

— Внимательно, дяденька…

— Ну так и иди на х.й со своей поганой канарейкой.

После этой гнусной рекомендации последовал не менее гнусный смеШОК и трубку бросили. Еще несколько минут короткие гудки разрывали ухо маленького Малючкова, не способного поверить, что это правда.

Около часа, пока ярко-желтое оперенье не посерело, пока птичка не превратилась в маленький окоченевший трупик, мальчик держал ее на ладонях, согревал и безудержно плакал. Потом положил мертвое тельце в бумажную коробочку из под леденцов Привет и укутал ватой. А вот что было дальше:

Рядом со стволом высокого фикуса, растущего в большой кадке, игрушечной лопаткой мальчик вырыл неглубокую ямку, в которую и положил самодельный гробик. В качестве прощального салюта произвел несколько выстрелов из игрушечного пистолета. Прощай!

А вот что было дальше:

Налил коту молочка, напоил до отвалу, взял на руки и почесал за ушком аж до мурлыканья. Подошел к раскрытому окну, попрощался и выбросил мерзавца прямо на асфальт, 12-й этаж.

И мальчик возненавидел всех кошек и котов. Нескольких их представителей повесил, парочку забил камнями. Одну мурку, вертлявую, как сатана на сковородке, ловил целый день. Она оцарапала все лицо, так что пришлось вырвать ей когти, облить бензином и поджечь. С дикими воплями горящая кошара металась по двору, вызывая нездоровый интерес соседей. Автора быстро вычислили и устроили ему серьезную порку. Удары ремня он переносил с достоинством борца за веру — одной кошарой меньше, меньше одной гадиной.

Все это осталось в далеком прошлом. Теперь Малючков к подобным детским шалостям равнодушен, но если появляется возможность проехаться по шкурке своим ментовским жигуленком — не побрезгует. Один раз даже старушенцию снес в пылу погони.

Доктора «отличились» перед Малючковым не только в детстве. Малючков уже браво служил в милиции, когда у его отца случился сердечный приступ. Скорая приехала лишь через полчаса и в домину пьяному доктору осталось только констатировать:

— Папаша ваш, вечная ему память — все…

— ???

— Ик!

В ответ остолбенелый опер вытащил пушку и резко засунул дуло в поганый рот, сломав несколько зубов. Нет, он не нажал на крючок. Не нажал, хотя так хотелось.

Впрочем, вошедшие коты не отреагировали на кис-кис. Они высокомерно осмотрелись, как хозяева и со степенностью удалились. В них чувствовалось нечто странное, настораживающее.

(— надо бы поймать и допросить) — непроизвольно мелькнуло в голове Малючкова и следом:

(— ну, на сегодня хватит, и на завтра хватит, за такую зарплату и так переработаться!)

НА КВАРТИРЕ ГАНИНА

Вскрывая дверь Ганинской квартиры, Малючков и безо всякой интуиции знал, что и здесь не обойдется без неприятных сюрпризов. Тот же трупный запах, вряд ли застрявший в одежде с подвала, не оставлял никаких сомнений и единственный вопрос был:

— Кто и как и кого?

Как? стало понятно после беглого осмотра тела, лежащего в ванной под слоем воды и со следами какого-то белого налета на лице и одежде. Тело распухло, но сомнений не оставалось — от удара тупым предметом по голове. Вероятно, бутылкой, валявшейся рядом с письменным столом в комнате — запекшаяся кровь на донышке. Koгo? — и на об этом не пришлось ломать голову Прямо на серванте, как по просьбе опера, лежал паспорт покойного. Фото совпадало с оригиналом:

(— очень хорошо, когда жертве лицо не уродуют, а то потом сущая пытка с идентификацией — устраивай всякие опознания, узнавай, когда лечил зубы и ставил коронки, исследуй зубную эмаль и костную ткань, этим не мне заниматься, но пока все прояснится, столько времени упустим — принимай поздравления с очередным висяком!)

Почему-то опер начал сравнивать это убийство с предыдущими: Как и в бомбоубежище, крови здесь пролилось изрядно — и на обоях, и на ковре, и на полу — повсюду ее знакомые липкие следы. Профессионал никогда их не спутает с краской или еще с какой-нибудь пролитой гадостью. А вот тело не выглядело обескровленным:

(— слава богу! хоть здесь обошлось без чертовщины!)

Вообще-то, все походило на классическую бытовуху, когда два изрядно «подогретых» собутыльника неожиданного чего-то не поделили. А не поделить можно немало — и деньги, и женщину, и политику и… саму бутылку. А может и не делили ничего, а просто возникла взаимная неприязнь на почве совместного распития. Вот уж действительно, что творят градусы: начинают пить друзьями, а заканчивают врагами, и часто не в полном составе. Малючков прекрасно знал подобные расклады, однообразные в изобилии и разнообразные в деталях: бутылки, ножи, ножки от табуретки. Чем только нельзя убить! Бывало, и цветочным горшком по кумполу, Но, судя по всему, грандиозной попойки на этот раз не было — открыли всего одну Медвежью кровь, да и то большей частью разлили по полу:

(— с такой дозы и младенец не опьянеет, да, слабый пошел нынче народец, сильно слабый и сильно вздорный)

Расклады, расклады… Вот и думай-гадай, какие были на этот раз. Кстати, могли и карты наследить — вот, по полу разбросаны. Кто-то продулся в пух и прах и отказался платить. Или поймал партнера за мухлежон. Или как урки на зоне — на жизнь играли.

Скоро подъехал деловой фотограф, сделал несколько снимков. Дактилоскописты попихали по пакетикам осколки бутылки, собрали прочие возможные вещественные доказательства. Появился вездесущий Доктор, опять придурочно скалился, внимательно осматривая тело:

— Ты, Малючок, становишься прямо-таки вестником смерти — куда ни приедешь, трупец при полном параде.

— Это все для тебя, дорогой друг, чтобы без работы не подолгу сидел. Я ведь знаю, если ты хотя бы денек не поковыряешься в чьих-то тухлых внутренностях, так и уснуть не сможешь.