Четверо из России, стр. 41

– Я бы мог показать еще одну штучку, – начал он.

– А ты покажи!

– А ты будешь со мной работать?

– Буду! Что прикажешь делать, Дубленая Кожа?

Димка лег на землю и постучал руками по ногам.

– Мне лезть сюда? – спросил я, не понимая Димкиных жестов.

Он кивнул, и я встал на его ступни своими ногами:

– Дай немного потренируюсь.

Несколько раз я падал, но в конце концов приспособился держать равновесие, стоял на его ногах и даже подпрыгивал.

– А теперь вот – самое главное. Теперь нужно, чтобы Белка влезла к тебе на спину и приветствовала зрителей.

Стали пробовать. Белка дрожала, как осиновый листок. Она взбиралась на мою спину, но как только ей надо было выпрямиться, – падала.

– Эх, Белка, Белка! Неужели ты не хочешь попасть домой? Да на твоем месте я не только на спине, а и на облаке удержался бы.

– Что поделаешь, если не могу…

Вокруг собралось много мальчишек и девочек. Они глазели на нас и хохотали, когда кто-нибудь падал. Один карапуз решил нам подражать. Он лег так же, как Димка, на спину и хлопал руками: «Алле, алле!» Мы пробовали гнать ребят, но они не расходились.

Тогда мы решили уйти куда-нибудь за город и там продолжать репетицию. Отыскали длинный, крытый соломой навес вроде наших кирпичных сараев и, выбрав подходящее место меж кучами соломы, стали тренироваться. Я быстро усвоил нехитрую механику, а с Белкой пришлось повозиться. Она никак не могла с ходу запрыгнуть мне на спину.

– Ну, Белка, ну! – подбадривал я ее. – Гоп-ля!

Белка разбежится, подскочит, и только я возьму ее за руки, как она, поболтав ногами, падает или увлекает меня вместе с собой.

– Ничего у нас не выйдет, Дубленая Кожа, – утирая со лба пот, сказал я. – Придумай другой номер.

– Да как не выйдет… Вы что? – свирепея, кричал Димка, которому хотелось показать именно этот номер. – У Белки уже немного получается…

И мы снова начали прыгать.

Белке, наконец, удалось встать мне на спину.

– Вот так… – радостно подбадривал нас Димка. – Держись, держись, Белка… Помаши немного рукой! Главное – не напрягайся. Держись свободнее! Эх, ты! – удрученно произнес он, когда Белка все же бултыхнулась в солому.

Отдохнув немного, начали все снова. Белка уже легко запрыгивала ко мне на спину, оставалось только научиться держать равновесие.

– Вот увидите, все получится! – радостно говорил Димка, принимаясь за другие упражнения.

Он набрал камней и начал ими жонглировать.

– Знаешь что? – сказал я. – Мы, пожалуй, уже сегодня выступим. У тебя несколько номеров. У меня музыки – на полчаса.

Отправились в город и, выбрав большой дом с каменным двором, вошли в него.

– Как же мы начнем? – спросил я у Димки.

– Давайте крикнем сразу: «Гей, гей, гей!» и ты, Вася, заиграешь марш…

Так и сделали. Выстроились и гаркнули: «Гей, гей, гей!»

Удивленные жители выскочили к окнам, стали пялить глаза во двор. Я начал играть «Тоску по родине». Медленные звуки плыли по двору. Я повернулся к Димке и кивнул, Димка сразу пошел по двору на руках и, сделав несколько сальто-мортале, поднял вверх руки:

– Алле!

Я вышел на середину двора и громко прокричал:

– Внимание, внимание! Сейчас перед вами выступит знаменитый жонглер Дубленая Кожа!

Димка стал в позу и начал швырять камешек за камешком. Сначала их было три, потом четыре, пять и вот уже столько летало их в воздухе, что не сочтешь. Димка стоял, как индийский маг, окруженный порхающими камешками, пока они все один за другим не очутились в его руках. Это стоило посмотреть…

Люди в окнах, на балконах и на земле разразились аплодисментами.

– Господа! – провозгласил я. – Сейчас вы увидите знаменитый акробатический этюд.

Димка выступал со своим коронным номером. Он улегся на спину, я вскарабкался к нему на ноги и хлопнул руками, приглашая Белку. Она ловко вскочила на меня и стала выпрямляться. Вот Белка уже стоит, и рука ее приветственно машет зрителям. Но в это время Димка, увлеченный своим номером, поднялся на руки. Я не ожидал этого, пошатнулся, Белка кувыркнулась, а за ней и я.

Зрители хохотали и аплодировали.

Я подскочил к Белке. Она морщилась:

– Я, кажется, сломала ногу…

Но оказался просто сильный ушиб.

Все равно Белка не могла теперь ступать на ногу.

– Как-нибудь, Белка. Надо же собрать дань с этих немецких матрон, – шептал я.

Девочка с трудом поднялась и прихрамывая пошла по кругу с моей фуражкой. Нюра подходила к немкам или старому немцу, которых, правда, было немного, и с очаровательной улыбкой говорила:

– Битте шен, фрау! [70]

Ей давали, может быть, даже больше, чем стоил весь наш балаган, давали за улыбку, за то, что она такая привлекательная.

Я сыграл еще вальс «На сопках Маньчжурии», и мы удалились со двора.

Уже вечером на пути к сараю, за городом, у нас было. много всякой еды. Начав есть, мы не могли остановиться.

– Это на завтрак, – умерила наш аппетит Белка.

Мы закопались в солому и через минуту уже спали, как мертвые.

ТРИ – БУЛЬДИ – ТРИ

– Белка, скажи, сколько ты вчера собрала? – спросил Димка, когда мы позавтракали и готовились отправиться в город со своим представлением.

Белка вытащила из-под платья платочек и принялась считать деньги.

– Три марки и пятьдесят пфеннигов…

– Ма-ало, – протянул я. – Надо собрать хоть двадцать марок, и можно шагать дальше.

– Ничего, Молокоед, все будет в порядке, – утешил меня Димка. Он был рад, что его искусство пригодилось.

Мы почистили друг друга, выбрали из волос солому и направились в город. По дороге нас задирали мальчишки, но мы, не обращая внимания, шли в богатые кварталы, что были в другом конце города.

После одного из выступлений, когда наша кассирша собирала деньги, в фуражку вдруг свалилась крупная бумажка. Подняв глаза, Белка увидела небольшого толстого человека, который на ломаном немецком языке спокойно говорил ей:

– Скажи своим друзьям, чтобы они шли за мной.

Мы отправились за толстяком, и он ввел нас в чистенькую квартирку на втором этаже. Перед дверью висела табличка: «Адам Мальчевский»

Толстяк усадил нас, принялся расспрашивать о том, кто мы и откуда, что делаем в Конине. Пришлось, конечно, врать. Я сказал, что мы – немцы, родом из Грюнберга, что родители наши погибли при бомбежке, и вот мы остались одни и ходим по Германии, зарабатывая на хлеб. Мальчевский, видимо, очень обрадовался, потому что тут же приказал жене накрыть на стол.

– Вы, верно, проголодались? – говорил Мальчевский, потирая руки и бегая вокруг стола на своих коротких ножках. – Сейчас вас накормят.

Когда мы поели, поляк перешел к делу. Он объявил, что является хозяином цирка, но сейчас настали плохие времена, все артисты взяты в армию, и он очень хотел бы, чтобы мы выступили у него на арене.

– Что вы, что вы… – начал ломаться я, выгадывая время. – Да какие же мы цирковые артисты!

– Он, – показал пан на Димку, – очень хорош! Мы с ним сделаем настоящий гешефт. Могу вам предложить пять процентов сбора.

– Нет, – возразил я. – Если уж выступать, то не меньше, чем за десять процентов.

– Хорошо, – протянул жирную ладонь Мальчевский. – Восемь процентов, и получайте задаток.

На том и согласились. Поляк протянул мне десять марок.

– Завтра в цирк! Вы где остановились?

Узнав, что мы нигде не успели устроиться, предложил переночевать у него.

Пан Мальчевский, видимо, тяжело зарабатывал свой хлеб и потому вынужден был вставать рано. Нас тоже разбудили в шесть часов утра.

– Ну-с, мои молодые друзья, с добрым утром. А сейчас – мыться, бриться и марш-марш на арену!

Поляк привел нас к деревянному зданию, которое куполообразной крышей и широкими воротами напоминало цирк. В центре располагалась небольшая арена.