Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки, стр. 135

Мясо медведя все Сисильхану отдали. Вот Сисильхан тоже уселся во дворе, начал стрелы делать. Сказал Сисильхан:

— Ты, Сирим, не смотри на меня!

Посмотрела Сирим, стрелы все и сломались. Рассердился Сисильхаи, в дом вошел, Сирим руку сломал. Заплакала Сирим, завопила:

— Ой, ой, больно, руку сломал!

Ушла из дому, по той же дороге, что и Синаневт, пошла. Дошла до озерца, села на бережку, стала плакать. Старухина внучка сказала:

— Дождь идет!

— Пойди, постели занеси, а то промокнут!

Вышла внучка во двор, увидела плохую девушку. Обратно вошла, сказала бабушке:

— Это плохая девушка плачет!

— Скажи ей, пусть войдет!

Старухина внучка вышла, сказала:

— Войти тебе велели!

Сирим сразу вошла, села. Стали они ее кормить. Старушка сказала:

— Юколы с жиром поешь, глазами моргни!

Стала Сирим есть, глазами моргнула, руку по сустав в чашку сунула. Поправилась рука, Сирим сразу дальше пошла. Ничего не спросила, ничего не разузнала. Идет, балаган по дороге попался. Там мясо висит, жир. Все это она съела, сухожилия и торбаза себе взяла. Наконец к домику пришла. Вышла оттуда волчица. Начала зубами Сирим подбрасывать и зубами ловить. Кончила подбрасывать, спросила:

— Я тебя, подружка, не поранила?

Сирим сказала:

— Конечно, поранила!

Стала девушка-волчица кормить Сирим. Всю миску съели. Велела девушка еще мяса сварить. Начала Сирим варить.

А девушка говорит:

— Я уйду ненадолго, а ты вари!

Это она решила тайком понаблюдать за Сирим. Вышла, стала в дырочку смотреть. Вынула Сирим мясо, съела.

— Э, худая девушка, — сказала девушка-волчица.

Вошла в дом, велела Сирим торбаза починить. Стала Сирим чинить, плохо чинит. Потом сказала:

— Подруга, спрячь меня, я твоих братьев боюсь!

— Тебя и прятать не стоит!

А Сирим замуж захотела. Спрятала ее волчица. Пришли братья, снова стали принюхиваться.

— Чего это человеком пахнет?

— Нет здесь никакого человека!

Стали волки одеваться, видят — торбаза плохо зачинены. Потом легли, заснули. Ночью волчица разбудила Сирим:

— Ну, вставай, беги домой, а я моих разбужу, погонятся за тобой!

Встала Сирим, побежала. Разбудила волчица братьев:

— Может, кто-нибудь за плохой девушкой погонится?

Никто не захотел. Собаку свою лохматую пустили. Погналась собака за Сирим. Увидела Сирим недалеко от дома, что лохматая собака за ней гонится. Закричала:

— Эй, Сисильхан, выходи скорей, за мной лохматая собака гонится!

Вышел Сисильхан, выстрелил, собаку наповал убил. Обрадовалась Сирим. Стали собаку потрошить. Сирим сказала:

— Осторожно, там мой жених, не пораньте его!

Разрезали брюхо, а там никакого парня нет. Сисильхан рассердился и выбросил Сирим в лес. Там она и засохла.

179. Кутх шьет

Рассказал М. Заев (см. прим. к № 165), зап. и пер. Е. П. Орлова. Публикуется впервые.

В фольклоре всех народностей Чукотки и Камчатки имеет широкое распространение волшебная сказка о похищении вредоносными существами (великаном духом-кэле, злым старичком, людоедкой Майырахпак и т. д.) девочек или мышат. В большинстве ительменских вариантов сказки на данный сюжет пожирателем мышей является Кутх, лишь в одной ительменской сказке (№ 196) в этой роли выступает «длинный злой старичок».

Кутх жил дома. Все время шил. Однажды сидит Кутх около окна. Шьет себе меховые штаны.

Вдруг что-то свет загородило. Кутх не стал в окно смотреть, подумал: «Что-то свет загораживает. Наверное, это мой нос. Дай-ка я его отрежу».

Отрезал нос и опять принялся шить. Снова что-то свет загородила «Опять на улице темно стало. Может, моя щека свет загораживает? Дай-ка ее срежу!»

И отрезал Кутх себе щеку. Сидит, шьет. Все лицо себе искромсал: нос отрезал, щеки, губы, брови, ресницы. Болит у Кутха лицо, саднит. Так разболелось, что даже заохал. Потом взглянул в окно, видит — мыши на санках катаются. Тут он сказал:

— Так это вы тут свет затемняете? Из-за вас я все лицо испортил.

Взял Кутх свои штаны и вышел на улицу. Подошел к мышам и сказал:

— Это вы тут, внучата, катаетесь под моим окошком?

Забрались мыши на окно, а Кутх подставил штаны и сказал:

— Ну-ка, внучата! Катитесь в штаны: очень так хорошо кататься!

Мыши сказали:

— Не покатимся в твои штаны, а то ты нас поймаешь!

Начал Кутх их ласково уговаривать. Уговорил, скатились мыши прямо ему в штаны.

Как только мыши в штанах очутились, Кутх штаны завязал и пошел в лес.

Пришел, стал хорошее дерево искать. Наконец нашел.

Сказал Кутх дереву:

— Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись!

Нагнулось дерево. Кутх штаны на верхушку повесил и опять дереву сказал:

— Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись!

Дерево выпрямилось, а Кутх домой пошел. А мыши так громко кричали, что услышала их лиса и пошла на голос. Подошла к дереву, сказала:

— Что вы, мыши, тут делаете?

Мыши сказали:

— Кутх нас сюда повесил!

— Как же он вас на самую верхушку повесил?

— Он сказал: «Дерево, дерево, нагнись! Дерево, дерево, нагнись!» Дерево и нагнулось.

Лиса эти же слова сказала — дерево нагнулось. Сняла лиса штаны, развязала, вытащила мышей. Только самый маленький мышонок задохся, а все другие вышли.

Заставила лиса мышей бересты набрать и в штаны положить. Набрали мыши бересты, набили берестой штаны. Мертвую мышку сверху положили и повесили штаны опять на верхушку дерева.

Лиса спросила мышей:

— Как говорил Кутх, чтобы дерево выпрямилось?

Мыши сказали:

— Кутх говорил: «Дерево, дерево, распрямись! Дерево, дерево, распрямись!»

Лиса эти же слова сказала. Дерево выпрямилось, а мыши с лисой в лисий дом пошли.

Велела лиса мышам надрать ольхи и приготовить красную воду, похожую на кровь.

А Кутх пошел на третий день прокисших мышей с дерева снять. Пришел, велел дереву согнуться. Дерево сразу согнулось.

Развязал Кутх штаны и отошел в сторону. Сел. Глаза зажмурил, рукава засучил, зубы поточил, потом развязал штаны и засунул туда руку. Схватил мышонка, не посмотрев, сунул в рот и съел.

Промолвил Кутх:

— Ах, как вкусно! У-у!

И сразу опять запустил руку в штаны. Начал искать других мышей. Ничего не нашел — только береста в штанах. Очень рассердился Кутх, подумал: «Поди это лиса-воровка проделала! Вот пойду я к ней! И убью ее за это».

Пошел Кутх к лисьему дому. Пришел. А лиса очень больна. Сильно так охает.

Кутх сказал лисе:

— Эта, наверное, ты украла мою квашеную еду!

Лиса сказала:

— Ой, кум, зря на меня думаешь! Я уже несколько дней хвораю. Вон смотри: будто кровью мочусь, а ты говоришь, что я твою еду украла. Ты, кум, добрый, хороший! Вылей этот таз в реку!

Пожалел Кутх лису, взял таз и пошел выливать. Лиса говорит ему вслед:

— Только, кум, смотри, назад не оборачивайся, а то очень плохо будет!

Идет Кутх, думает: «Отчего это лиса не велела мне оборачиваться? А ну-ка обернусь!»

Посмотрел Кутх назад. Красную рябину увидел, подумал: «Назад пойду — наберу рябины лисе».

Идет дальше. Подошел к реке, начал таз в реку выливать. Лиса потихоньку подкралась сзади и столкнула Кутха в воду. Утонул Кутх.

180. Кутх и мыши

Рассказал в 1964 г. житель сел. Ковран Тигильского р-на П. П. Шадрин, 69 лет; зап. и пер. Н. К. Старкова.

Ср. здесь № 38. 196; The Karyak, № 88, 130.

Сказки о простаке, прыгнувшем в прорубь за своим отражением, принятым за женщину, имеют широкое распространение также у эвенов и других малых народностей дальнего Востока. Ср. Эвенский фольклор, Магадан, 1958, стр. 73–75; The Koryak, № 130 (Куйкынняку прыгает за своим отражением в реку и погибает).