Темный альянс, стр. 16

Бонни расстегивала маленькие пуговки, а Мередит держала фонарь. На ощупь кожа Сью была такой же восковой, как и на вид, а когда Бонни касалась ее кончиками пальцев, то чувствовала холод. Бонни неловко отвернула ворот блузки, под которой оказалось белое кружевное белье. Потом, собравшись с духом, она отодвинула блестящие золотые волосы Сью от бледной шеи. Волосы были твердыми от лака.

— Никаких отметин, — сказала она, рассматривая горло. Она была горда тем, что ее голос почти не дрожал.

— Это правда, — каким-то странным голосом сказал Стефан, — но есть кое-что другое. Посмотрите. — Он аккуратно обогнул Бонни и показал пальцем на шрам, тонкий и светлый, как и кожа вокруг него, однако вполне различимый — тонкая линия, тянущаяся от ключицы до груди. Она вела прямо к сердцу. Длинный палец Стефана проплыл в воздухе вдоль этой линии, и Бонни замерла, готовая ударить его руку, если она дотронется до кожи.

— Что это? — недоуменно спросила Мередит.

— Загадка, — сказал Стефан. Голос у него по-прежнему был странным. — Такой шрам у вампира означает, что он давал свою кровь человеку. Так всегда делается. Человеческим зубам не прокусить нашу кожу, и если мы собираемся поделиться своей кровью с человеком, то сами делаем надрез. Но Сью не была вампиром.

— Естественно, не была! — воскликнула Бонни.

Она пыталась отогнать от себя картину, которую тут же услужливо нарисовало ее воображение. На груди Стефана есть точно такой же надрез. Елена наклоняется над ним и впивается, всасывается в него…

Она содрогнулась и поняла, что зажмурилась.

— Что-нибудь еще надо осмотреть? — сказала она, открывая глаза.

— Нет. Это все.

Бонни застегнула пуговицы. Поправила волосы Сью. А потом, пока Мередит и Стефан укладывали крышку гроба на место, медленно вышла из зала и подошла к входной двери. Там она остановилась и стояла, обхватив себя руками.

Кто-то дотронулся до ее локтя. Это был Мэтт.

— Ты сильнее, чем кажешься, — сказал он.

— Да, пожалуй… — Она попыталась пожать плечами. И вдруг расплакалась навзрыд. Мэтт обнял ее.

— Я понимаю, — сказал он. И все. Он не сказал: «не надо плакать», «не принимай близко к сердцу» или «все будет хорошо». Только эти два слова. «Я понимаю».

— У нее волосы все в лаке, — всхлипывала она. — Сью никогдане пользовалась лаком для волос. Это ужасно. — Почему-то сейчас ей казалось, что это — самое страшное.

А он молча держал ее в объятиях.

Через некоторое время Бонни пришла в себя. Она почувствовала, что вцепилась в Мэтта слишком крепко, почти до боли, и ослабила руки.

— Я тебе все рубашку намочила, — сказала она виновато, шмыгая носом.

— Не имеет значения.

В его голосе было что-то такое, что заставило ее отступить на шаг и всмотреться в него. Он был таким же, как тогда, на школьной парковке. Таким потерянным, таким… опустошенным.

— Мэтт, что с тобой? — прошептала она. — Пожалуйста, скажи мне.

— Я уже говорил, — сказал он. Он смотрел куда-то в сторону, далеко. — Здесь лежит мертвая Сью, хотя так не должно быть. Ты сама говорила, Бонни. Чего стоит мир, в котором происходят такие вещи? Мир, в котором девушек вроде Сью убивают за просто так, в котором голодают дети Афганистана, а с детенышей китов заживо сдирают шкуру?.. Если мир таков, что вообще может иметь значение? Всему и так конец. — Он сделал паузу и, казалось, опомнился. — Ты понимаешь, о чем я?

— Не уверена. — Бонни подумала, что, пожалуй, ей и не хочется понимать. Слишком страшно. Но ее охватило острое желание пожалеть его, сделать что-нибудь, чтобы это отчаяние исчезло с его лица. — Мэтт, я…

— Мы закончили, — раздался голос Стефана позади.

Мэтт обернулся на голос, и выражение его лица стало еще безнадежнее.

— Иногда я думаю, что мы уже все закончили, — сказал он, отодвигаясь от Бонни, но не стал объяснять, что он имеет в виду. — Поехали.

7

Стефан приближался к дому на углу нехотя, заранее боясь того, что он может там увидеть. Он уже почти не сомневался, что Дамон бросил свой пост. И вообще — надо быть полным идиотом, чтобы положиться на Дамона.

Но, дойдя до заднего двора, он заметил, как между черными грецкими орехами скользнула какая-то тень. Его глаза, глаза охотника, более зоркие, чем у людей, разглядели черную фигуру, прислонившуюся к дереву.

— Ты не очень-то торопился.

— Надо было развести всех по домам, убедиться, что с ними все в порядке. И поесть.

— Животная кровь, — брезгливо сказал Дамон, всматриваясь в маленькое круглое пятнышко на футболке Стефана. — Судя по запаху, кролик. Впрочем, для тебя сойдет.

— Дамон, я дал вербену Бонни и Мередит…

— Разумная предосторожность, — ответил Дамон и оскалился.

Стефан испытал привычный прилив раздражения. Ну почему с Дамоном всегда так сложно? Почему любой разговор с ним обязательно превращается в прогулку по минному полю?

— Я пошел, — продолжал Дамон, забрасывая куртку через плечо. Он обернулся и улыбнулся зловещей улыбкой. — Не жди к ужину.

— Дамон!

Дамон остановился вполоборота к нему. Он не смотрел на Стефана, но слушал внимательно.

— Меньше всего нам надо, чтобы какая-нибудь девушка в городе завопила: «Вампир!» — сказал Стефан. — Или показала кому-нибудь отметины. Здешним жителям уже приходилось сталкиваться с подобным, и они поймут, что это значит.

— Я учту. — Это было сказано с издевкой, но из всего, что Стефан слышал от брата за всю жизнь, эта фраза больше всего напоминала обещание.

— И еще одно. Дамон…

— Что?

— Спасибо тебе.

А вот это было лишнее. Дамон резко развернулся. Глаза его были холодными и недобрыми. Чужими.

— Не жди от меня ничего, братишка, — сказал он с угрозой в голосе. — Потому что обязательно разочаруешься. И не воображай, что сможешь мною манипулировать. Три этих человеческих существа, может быть, и пойдут за тобой, а я — нет. Я пришел сюда, потому что у меня есть свой интерес.

Он ушел прежде, чем Стефан нашелся, что ему ответить. Впрочем, какая разница? Дамон все равно никогда его не слушал. Даже по имени никогда не обращался. Только это высокомерное «братишка».

«И вот теперь он ушел доказывать свою ненадежность», — подумал Стефан. Замечательно. Он может выкинуть какую-нибудь мерзость только для того, чтобы продемонстрировать Стефану, что способен на нее.

Усталый, Стефан выбрал дерево, прислонился к нему спиной, присел на корточки и стал смотреть в ночное небо. Он попытался проанализировать то, что им было известно раньше, и то, что он узнал этим вечером. «Викки описала убийцу — высокий, светловолосый, голубоглазый», — думал он… Это описание кого-то ему напоминало. Кого-то, кого он сам не видел, хотя и слышал о нем…

Бесполезно. Сосредоточиться на загадке ему не удавалось. Он устал, ему было одиноко и отчаянно хотелось покоя. Но жестокая правда жизни заключалась в том, что никакого покоя не предвиделось.

«Ты сказала мне неправду, Елена», — подумал он.

Была одна фраза, одно обещание, которое она повторяла вновь и вновь. «Что бы ни случилось, Стефан, я буду с тобой. Скажи, что ты мне веришь». И он твердил, не в силах сопротивляться магии ее слов: «Да, Елена, верю. Что бы ни случилось, мы будем вместе».

Но она бросила его. Пусть и не по своей воле, но, в конечном счете, какое это имело значение? Она ушла и оставила его одного.

Бывали минуты, когда единственное, чего ему хотелось, — это отправиться за ней.

«Надо срочно подумать о чем-то другом, о чем-то другом», — твердил он себе, но было слишком поздно. Вырвавшиеся наружу воспоминания о Елене витали вокруг него, слишком болезненные, чтобы их можно было вынести, и слишком прекрасные, чтобы прогонять их.

Их первый поцелуй. Потрясение от пьянящей сладости ее губ, соприкоснувшихся с его губами. Потом — новые потрясения, одно за другим, все более и более сильные. Елена словно бы проникла в сокровенные глубины его существа, те глубины, о которых он сам почти успел забыть.