Жемчужина Санкт-Петербурга, стр. 19

— Сыграй чтонибудь, пожалуйста, — повторила Катя.

— Сегодня у меня не получится хорошо, — пробормотала Валентина, подымая крышку рояля.

Вид стройного ряда клавиш, терпеливо дожидающихся ее прикосновения, успокоил.

Катя рассмеялась.

— У тебя всегда хорошо получается, Валентина. Даже когда ты говоришь, что плохо играешь, ты играешь прекрасно.

Девушка набрала в грудь побольше воздуха и приготовилась. Она не знала, что будет играть, пока не прикоснулась к клавишам. Изпод пальцев ее раздались первые ноты ноктюрна мибемоль мажор, который она играла для Викинга. В тот же миг она ушла в музыку с головой. Мир вокруг нее как будто перестал существовать, и она сыграла на удивление хорошо. Профессор музыки гордился бы своей ученицей, если бы услышал, как Валентина идеально сочетала мелодическую линию с аккордами. Выводя левой чистую contabile legato, она чувствовала, как музыка льется из нее с каждым ударом сердца. Сквозь легкие. По плечам. Вниз по рукам, до кистей и кончиков пальцев.

— Валентина. — Это была мать. Когда она вошла? — Пора одеваться к балу, — сказала Елизавета Иванова. — Ты ведь согласилась идти, помнишь?

Руки Валентины замерли. Музыка прервалась.

Пятый пункт списка: «Слушаться маму».

Руки упали на клавиши, издав громкий резкий аккорд.

— Да, мама. Я согласилась.

Бережно закрыв крышку рояля, она подошла к маленькой серебряной коробочке на столе рядом с креслом Кати. Взяв из нее ключ, вернулась с ним к инструменту, заперла крышку и направилась к окну. Приоткрыв створку, Валентина швырнула ключ на улицу в снег. Не произнеся ни слова, она покинула комнату.

Лицо Виктора Аркина исказилось, расползлось в стороны и выпучилось, потеряв форму. Один глаз его съехал на волосы, а рот растянулся до размеров гаечного ключа. Какуюто секунду он смотрел на свое искривленное отражение на блестящем колпаке фары «Турикума», думая о том, что еще могло исказиться. Глубоко внутри, куда невозможно заглянуть. Его беспокоило то, что он так любил эту машину. Так сильно любить чтото или когото опасно. Это создает в человеке слабину, уязвимое место. А он не мог себе позволить иметь уязвимые места. И все же, глядя на синее переднее крыло автомобиля, он улыбнулся и провел мягкой тряпкой по плавному изгибу.

— К тебе гость.

Аркин повернулся. В дверях гаража стоял казак. Он был весел. Плохой знак.

— Где?

— Во дворе.

Аркин сложил тряпку, положил ее на полку, прошагал мимо Попкова и вышел из гаража во двор, где сгущающаяся темнота отбрасывала на булыжники тени, похожие на мертвые тела. Справа находились конюшни и домик конюха. Прямо перед дверью гаража стоял водяной насос, а за ним, но чуть левее, возвышалась арка, через которую проходила дорожка, ведущая к фасаду дома. У арки стояла молодая женщина. От ледяного ветра ее защищали платок, туго завязанный под подбородком, и длинное пальто с ремнем, очень похожее на мужское. Она стояла в напряженной позе, немного наклонив голову.

— Подруга? — Лев рассмеялся и жестом показал раздутый живот.

Женщина была беременна. Это было заметно даже через тяжелое пальто.

— Идика лучше чисть копыта или расчесывай гривы, — сказал Аркин и направился к женщине.

— Чем могу? — настороженно спросил он.

— Я к вам от Михаила Сергеева.

Он тут же схватил ее за худую безвольную руку и повел в гараж. Там, вне досягаемости ветра, лицо ее будто оттаяло. Она расслабилась и, взглянув на шофера, робко улыбнулась.

— Я жена Михаила, Лариса.

При этих словах чтото внутри Аркина оборвалось. Все, что он так старательно удерживал у себя в голове в строжайшем порядке, точно сдвинулось с места. Как просто и гордо она произнесла это: «Я жена Михаила, Лариса». Одна рука женщины лежала на округлившемся животе. Он вспомнил, как его мать говорила вот так же: «Я жена Михаила Аркина, Роза». Тогда и ее рука лежала на округлившемся животе. Через две недели она и ее не родившийся ребенок умерли от заражения крови, потому что у отца Аркина не было денег на врача. Это случилось на его девятый день рождения.

Ему вдруг отчаянно, до боли, захотелось иметь ребенка. Что бы там он ни говорил Сергееву о том, что семья — это пережиток прошлого, захотелось назвать своей какуюто женщину с раздутым животом. Потрясенный этой мыслью, он улыбнулся и спросил:

— Чтонибудь случилось?

Она кивнула. Губы у нее были бледные, вокруг взволнованных глаз залегли темные тени.

— Да. С Михаилом. Его ранило на работе.

— Сильно?

— У него рука поломана.

Он снова улыбнулся.

— Ну, это ничего. Скоро заживет, — промолвил он ободряющим тоном. — Михаил — сильный человек.

Но он знал, что это значило для них. Нет работы — нет денег. На еду, на оплату жилья, на ребенка. Аркин вынул из кармана три последние сигареты и несколько мелких монет. Это все, что у него было.

— Возьмите. Передайте это мужу.

Она позволила ему вложить монеты в свою маленькую ладонь.

— Может, не стоит?

— Отведите его к отцу Морозову, в церковь. Там раздают горячую пищу.

— Спасибо, — прошептала она. — Начальник дал ему денег. Нам их хватит, чтобы за жилье заплатить.

— Хм. Это необычно. Что за человек его начальник?

— Их директор. Фриис его фамилия.

— Вы все еще работаете на клееварне?

Она пожала плечами.

— Да.

Он почувствовал, как в душе у него пробудился огонь, тот самый, который обжигал его изнутри всякий раз, когда он начинал думать о том, как много несправедливости в этом страшном городе. Одна фара «Турикума» могла бы изменить жизнь этих людей. Если бы он мог отвинтить ее и отдать этой женщине, чтобы она продала ее! Этого бы хватило, чтобы спасти ребенка. Этого бы хватило, чтобы у нее не пропало молоко от недоедания.

— Он волнуется, — нервно добавила она. — Насчет… Насчет той работы, которую вы с ним договорились сделать сегодня.

— Передайте Михаилу, чтобы он не беспокоился. Я разберусь. Возвращайтесь домой и отдохните. Съешьте чтонибудь.

— Спасибо.

— Удачи вам с ребенком.

На лице ее появилась мягкая, полная надежды улыбка. Она развернулась и медленно побрела обратно по неровным камням брусчатки — раскачивающейся походкой, как ходят пьяные мужчины и беременные женщины. Аркин, стоя на ветру, провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Итак, время пришло. Он вдруг почувствовал, как у него на шее под скулой забился нерв, и, как он ни старался, ему так и не удалось его унять.

Впрочем, к тому, что было запланировано на сегодняшний вечер, он был полностью готов.

9

Вообщето Йенс не любил танцев. На этот бал он пришел лишь потому, что надеялся встретить здесь министра Давыдова, но пока что его не видел. Какоето время он ждал в роскошных передних залах Аничкова дворца, но там, среди мраморных колонн и богатой позолоты, ему было трудно расслабиться и держаться естественно, поэтому он направился в салон, где играли в карты.

Спустя час в его кармане уже лежала пачка выигранных рублей и пара долговых расписок. Он любил азартные игры, хотя и относился к ним с осторожностью. Йенсу приходилось видеть, к чему может привести такое увлечение. Однажды он сидел за карточным столом с человеком, который посреди игры выхватил из кармана револьвер и пустил себе пулю в лоб. В другой раз он встретил на железнодорожной платформе старого друга, которого отправляли в Сибирь на десять лет за участие в заговоре. Этот человек поставил все на какуюто придворную интригу, целью которой было отстранить великого князя Владимира от управления армией. Он рискнул и проиграл.

И все же Йенс любил риск, но риск обоснованный, в точно выбранное время. Сегодня был как раз такой случай.

— Фриис! Вот уж не ожидал вас встретить здесь.

Йенс удивился, что Давыдов заметил его в толпе гостей, но и обрадовался, потому что это значительно упрощало первый шаг.