Приключения Джона Девиса, стр. 2

— А ты кто? — спросил сэр Эдвард, оборачиваясь.

— Я камердинер вашего превосходительства, — отвечал тот же голос.

— Ну так являйся! Марш сюда!

По этой команде явился в дверях рослый лакей в ливрее, одетый просто, но со вкусом.

— Кто же тебя определил ко мне? — продолжал сэр Эдвард.

— Мистер Сандерс.

— Ага! А что же ты умеешь делать?

— Брить, стричь, одевать, чистить оружие, одним словом, все, что нужно знать слуге моряка.

— Где же ты всему этому научился?

— Я служил у капитана Нельсона, ваше превосходительство.

— Так ты бывал на кораблях?

— Был три года на «Борее».

— Да где же это Сандерс открыл тебя?

— Когда «Борея» расснастили, капитан Нельсон уехал на житье в Норфольк, а я возвратился в Неттингам и женился.

— А где же твоя жена?

— Она тоже нанята к вашему превосходительству.

— Чем же она заведывает?

— Прачечною и скотным двором.

— А у кого на руках винный подвал?

— Ни у кого еще, ваше превосходительство; это место так важно, что мистер Сандерс не посмел никого определять без вашего согласия.

— Да, Сандерс — человек бесценный! Слышишь, Том, при винном подвале еще никого нет?

— Однако, я думаю, ведь он не пустой? — сказал Том с некоторым беспокойством.

— Не угодно ли, сударь, посмотреть? — спросил камердинер.

— Прикажете, ваше превосходительство?

Сэр Эдвард сделал знак головою, что согласен на эту откомандировку, и Том отправился вместе с камердинером.

Опасения его были напрасны. Эта часть замка оказалась в таком же порядке, как и все прочие. Том был знаток в этом деле и с первого взгляда заметил, что тут распоряжалась рука знающая: бутылки лежали или стояли, смотря по климату и летам вина; но, лежачие и стоячие, все были полны; ярлыки, прибитые к палочкам, воткнутым в землю, показывали, какое где вино и какого года, и таким образом служили знаменами этим отдельным корпусам, расположение которых делало большую честь стратегическим познаниям почтенного Сандерса. Том изъявил полное свое удовольствие и, видя, что подле каждого отделения стоит бутылка в виде образчика, захватил этих передовых часовых и явился с ними к командиру.

Батюшка сидел у окна комнаты, которую назначил для себя и из которой был вид на озеро. Вид этого бедного бассейна, который сиял как зеркало в своих зеленых рамках, возбудил в душе сэра Эдварда все старые воспоминания и сожаления, но, услышав, что Том вошел, он, как бы стыдясь, что его застали в задумчивости и со слезами на глазах, тряхнул головою и кашлянул: это он обыкновенно делал, когда преодолевал свои мысли и, так сказать, приказывал им принять другое направление. Том тотчас понял, какие чувства волнуют грудь его командира; но сэр Эдвард обратился к нему и, приняв веселый вид, которому старый моряк, впрочем, не верил, сказал:

— Ну что, Том, видно, кампания была недурна? Ты, кажется, набрал пленных?

— Надобно сказать, ваше превосходительство, что земля, которую я обозревал, прекрасно населена, и вам во всю жизнь будет что пить за будущую славу Англии.

Сэр Эдвард машинально протянул к нему руку, проглотил без всякого внимания стакан бордоского вина, которое не стыдно было бы подать королю Георгу, просвистал какую-то песню; потом вдруг встал, обошел всю комнату, поглядывая на картины, которыми она была украшена, и, ничего не видя, снова подошел к окну.

— Впрочем, Том, я думаю, что нам здесь будет так хорошо, как только может быть на сухом пути.

— Не знаю, как вы, ваше превосходительство, — сказал Том, стараясь утешить командира своей преданностью судьбе, — а я через неделю, думаю, совсем забуду о нашей «Юноне».

— А! «Юнона» была прекрасный фрегат, Том, — сказал сэр Эдвард со вздохом, — легкий на ходу, послушный рулю, стойкий в бою. Но полно об этом, не станем говорить о нем. Или нет, лучше всегда станем вспоминать наш прекрасный фрегат. Он на моих глазах построен, с киля до брамстенги. «Юнона» была милая дочь… Теперь она как будто вышла замуж и покинула старика отца. Дай Бог, чтобы муж хорошо с нею обходился; если бы с нею случилось какое-нибудь несчастье, я бы во всю жизнь об этом жалел. Пойдем, пройдемся, Том.

И старик, не стараясь уже скрывать своих чувств, взял Тома под руку и пошел по лестнице, ведущей: в сад.

Это был один из тех хорошеньких парков, которые все другие народы переняли у англичан: тут были цветники, и купы деревьев, и тенистые аллеи. По местам стояли со вкусом построенные домики. У дверей одного из них сидел Сандерс. Сэр Эдвард пошел прямо к нему, управитель поспешил к нему навстречу.

— Очень рад, что вас вижу! — вскричал сэр Эдвард, когда Сандерс не успел еще и подойти. — Мне хотелось поблагодарить вас; вы, право, человек редкий. (Сандерс почтительно поклонился.) И если бы я знал, где отыскать вас, то давно бы к вам пришел.

— А я очень рад, ваше превосходительство, что вам вздумалось пойти в эту сторону, — сказал Сандерс, видимо обрадованный похвалами своего господина. — Вот дом, в котором я живу в ожидании ваших приказаний.

— Разве ваша квартира не хороша?

— Напротив, я уже сорок лет живу здесь. Батюшка мой тут умер, а я здесь же родился; но, может быть, вашему превосходительству угодно будет дать этому дому другое назначение?

— Покажите-ка мне ваш домик, — сказал сэр Эдвард.

Сандерс повел батюшку и Тома в свой коттедж. Этот домик состоял из небольшой кухни, столовой, спальни и кабинета, где в величайшем порядке были разложены все касающиеся имения бумаги. Везде была чистота, достойная голландского дома.

— Сколько вы получаете жалованья? — спросил сэр Эдвард.

— Сто гиней, ваше превосходительство; это жалованье положено было отцу моему самим покойным вашим батюшкой; отец мой умер, и хотя мне было тогда только двадцать пять лет, однако я получил и место его, и жалованье. Впрочем, если вам кажется, что это слишком много, то я готов брать и меньше.

— Напротив, — сказал сэр Эдвард, — я назначаю вам вдвое против этого; и выберите себе в замке квартиру, какую вам угодно.

— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство, — отвечал Сандерс, кланяясь. — Но позвольте вам доложить, что такая значительная прибавка совсем не нужна. Я не проживаю и половины того, что получаю; а я не женат, копить не для кого. Что касается до другой квартиры… — прибавил он, запинаясь.

— Что же?.. — спросил сэр Эдвард, видя, что он не оканчивает.

— В этом отношении, как и во всяком другом, я готов исполнять вашу волю и перейду на другую квартиру, если вы прикажете, но…

— Но что же такое? Говорите.

— Но я привык к этому коттеджу, а он ко мне.

Я знаю здесь, какая вещь где лежит; мне стоит только протянуть руку, чтобы взять, что мне нужно. Я здесь провел всю свою молодость; мебель стоит на тех самых местах, где я ее всегда видел; вот у этого окна сидела всегда моя матушка в своем большом кресле; это ружье привесил над камином мой покойный батюшка; вот постель, на которой он отдал Богу душу. Я уверен, что дух его и теперь еще здесь носится. Извините, ваше превосходительство, но мне показалось бы святотатством изменить что-нибудь вокруг себя. Если вы прикажете, дело другое.

— Избави Бог! Я уважаю воспоминания, мой почтеннейший, и не хочу расстраивать их у вас. Что касается до вашего жалованья, то мы его удвоим, как я уже говорил, а вы посоветуйтесь с пастором, нет ли какого-нибудь бедного семейства, которому бы вы могли помогать. В котором часу вы обедаете, мистер Сандерс?

— В двенадцать часов, ваше превосходительство.

— Я тоже и однажды навсегда прошу вас ко мне обедать, когда вам угодно. Не играете ли вы в ломбер?

— Случается, ваше превосходительство; когда господину Робинсону есть время, я хожу к нему или он приходит ко мне, и мы, проработав целый день, позволяем себе провести вечер за картами.

— Так вот как мы сделаем: в те дни, когда он не приходит к вам, милости просим ко мне: я за себя-таки постою; а когда он будет у вас, приводите его с собой, если ему угодно, и мы, вместо ломбера, станем играть в вист.