Консьянс блаженный, стр. 52
— Так я увижу его?
— Да…
— О Бастьен, дорогой мой Бастьен!
— Только нужно отойти подальше, сесть на каменную скамью и немного мирно побеседовать.
— О, сколько хотите! — откликнулась Мариетта, усаживаясь рядом с Бастьеном. — Но через полчаса я увижу Консьянса?
— Теперь уже через двадцать пять минут, поскольку, после того как я дал вам обещание, прошло пять минут.
— И я увижу его несмотря на этого безжалостного кирасира?
— Несмотря на него.
— Объясните мне это, Бастьен.
— Все очень просто, Мариетта. Ведь не будет же он вечно стоять у дверей лазарета.
— Ах, понимаю. Через двадцать минут, в девять, вместо него встанет другой?
— Конечно, Мариетта. Ведь, по всей вероятности, сменяющий его часовой не такая злая тварь, как он, и новый часовой позволит нам то, в чем отказал этот цепной пес.
— А если и он нам откажет?
— Я, Мариетта, нашел способ сделать так, чтобы он нам не отказал.
— Какой способ?
— Увидите сами.
— Скоро?
— Через четверть часа, — ответил Бастьен, взглянув на те же часы.
— Боже мой, Боже мой, как же это долго — четверть часа!
— Ваша правда: когда не куришь и не пьешь, пятнадцать минут провести трудновато.
— Бастьен, друг мой, как я не подумала: ведь вы, быть может, еще в рот ничего не брали?
— Пропустил два-три стаканчика, и это все!
— А если я вам кое-что предложу?
— Ей-Богу, поскольку мне, быть может, придется часа два ждать у закрытых дверей, то я не стану отказываться, Мариетта.
— Так, пойдемте же скорей, — поторопила его девушка и повела в кабачок, находившийся в угловом доме. — Поспешим, Бастьен, ведь в нашем распоряжении не больше десяти минут.
— Ба, десять минут! — усмехнулся гусар. — За десять минут много всего можно сделать.
Бастьен вошел в кабачок и крикнул:
— Гарсон, бутылку вина, ломоть хлеба и два стакана!
— О, господин Бастьен, — заявила девушка, — я-то пить не буду!
— Бросьте, бросьте, я знаю, как вас заставить выпить.
— Ну и хитрец же вы, господин Бастьен.
— А это мы сейчас увидим.
Он взял бутылку, нацедил несколько капель вина в стакан Мариетты, свой же наполнил до краев.
— Неужели вы откажетесь выпить даже эти несколько капель? — не без удивления спросил он, взяв полный стакан.
— Даже эти несколько капель. Ведь вы, господин Бастьен, прекрасно знаете, что я пью только воду.
Бастьен поднял свой стакан:
— За здоровье Консьянса и с надеждой, что через пять минут вы его увидите!
— О, если так, то я не отказываюсь, — переменила решение Мариетта, — правда, я буду бояться, не закончится ли это бедой!
И бедняжка повторила, поднимая вслед за Бастьеном свой стакан:
— За здоровье Консьянса! И с надеждой увидеть его через пять минут!
— Да я и не сомневался, что вы выпьете! — сказал гусар, решительно атакуя ломоть хлеба, исчезающий прямо на глазах, и бутылку, через пять минут оказавшуюся совершенно пустой.
Прозвонило девять утра.
VI
О ТОМ, КАК МАРИЕТТА СДЕЛАЛА, НАКОНЕЦ, СТОЛЬ ТРУДНЫЕ ДЛЯ НЕЕ ПЯТНАДЦАТЬ ШАГОВ
Мариетта вслушивалась в дрожащий звон, как будто молоток, отзванивавший минуты, бил прямо в ее сердце; затем, когда угас последний отзвук, она воскликнула:
— Ах, вот и прошло пять минут!
— Пойдемте, — сказал Бастьен.
Он провел Мариетту к двери кабачка, и там они оба на мгновение остановились, устремив взгляды на вход в лазарет.
Два драгуна и гусар сменили кирасира, приняли приказ и в свою очередь приготовились отстоять два часа на посту.
Раненые не хотели, чтобы у их дверей несли караул часовые-иноземцы, и получили разрешение охранять сами себя, а точнее, это делали те из них, кто был близок к выздоровлению; этим и объяснялось то, что на часах стояли представители разных родов войск и соответственно в разных форменных одеждах.
Бастьен и кирасир обменялись взглядами. Взгляд недавнего часового говорил:
«В пять часов, как договорились?»
А взгляд Бастьена соответствовал примерно такому ответу:
«Все сказано, черт подери!»
Затем кирасир ушел и скрылся за углом улицы.
— Теперь, — предложил Бастьен полной нетерпения Мариетте, — оставайтесь здесь, дитя мое, и, когда драгун уступит мне свое место и скроется из виду, идите.
— Так вы по-прежнему надеетесь? — спросила Мариетта, и сердце ее одновременно сжималось и трепетало.
— Больше чем когда-либо, — подтвердил Бастьен.
И он направился к драгуну той походкой вразвалочку, что свойственна гусарам вообще, а Бастьену в особенности.
Бастьен не был приятелем драгуна, но был с ним знаком; впрочем, между жалкими остатками наполеоновской славной армии установилась духовная общность: то было братство по несчастью.
Кирасир выказал жесткость и неумолимость по отношению к Мариетте только потому, что она появилась перед ним в сопровождении прусского солдата и с русским пропуском в кармане.
То было, по сути, не что иное, как простая и чистая национальная оппозиция; при иных обстоятельствах его сердце, сколь бы оно ни привыкло защищать себя стальным покровом жесткости конечно же уступило бы мольбам Мариетты и настоятельным просьбам Бастьена.
Гусар ничуть не опасался, что встретит нечто подобное со стороны драгуна, но он решил предотвратить и малейшую возможность отказа.
Так что по отношению к новому часовому он предпочел иной маневр и, подойдя к нему вразвалочку, поздоровался:
— Здравствуй, драгун.
— Здравствуй, гусар, — откликнулся часовой.
Наступила короткая пауза.
— Скажи-ка, драгун, — спросил Бастьен, — не настроен ли ты, например, сделать доброе дело для товарища?
— Всегда настроен, — ответил тот, — лишь бы в этом не было ничего оскорбительного для моего полка и нарушения приказа.
— Так вот, — продолжил гусар, — ты же видел того высокого парня, который стоял здесь на страже и которого ты сменил?
— Кирасира?
— Да, его сaмого.
— И что из этого?
— А то, что мы с ним несколько минут назад обменялись не очень дружескими словами.
— Ба-а!
— Да, да.
— А из-за чего?
— Из-за одной моей землячки, что стоит вон там у дверей кабачка на углу площади. Видишь, у ее ног лежит собака?
Драгун посмотрел туда, куда рукой указывал Бастьен, и облизал языком свои усы.
— Ого! — произнес он. — Ей-Богу, красивая девушка, да и собака красива тоже.
— Да, — подтвердил Бастьен. — Так что мы с ним повздорили и в пять часов пополудни должны встретиться за крепостным валом Сен-Марсель и пару раз друг друга продырявить.
— И я тебе нужен в качестве секунданта, гусар?
— Нет, нет, если ты хочешь сделать для меня доброе дело, оставайся здесь, пока мы будем там.
— Как, мне остаться здесь?! Ты что же, думаешь, меня сюда приковали на целые сутки?
— Подожди, я тебе объясню.
— Слушаю, — не без важности сказал драгун.
— Дело в том, что у кирасира есть пунктик, от которого я не смог его избавить.
— Ты говоришь, пунктик?
— Да.
— Какой?
— Ему приспичило драться сегодня в пять часов — ни раньше ни позже.
— Странный пунктик! — удивился драгун, не понимавший, почему нельзя драться в любое время.
— Так что, — продолжал гусар, — я был вынужден принять его условия, потому что это ведь я его разозлил.
— И что?
— А то, что есть только одно маленькое препятствие для назначенной встречи: дело в том, что я свою очередь заступаю на пост от пяти до семи.
— Нужно было сказать ему об этом.
— Я ему и сказал, но он не стал меня слушать.
— Надо же! Так он, значит, упорствует насчет своих пяти часов?
— Да ведь я тебе сказал, что в этом вся его причуда и состоит. Говорю тебе все как есть: он предложил отстоять на посту четыре часа: два — он, два — я, с тем чтобы иметь возможность драться ровно в пять. Чего ты хочешь, наверное, именно в это время он набирается храбрости.