Бог располагает!, стр. 93
Гретхен внезапно побледнела.
— Вы мне все расскажете, — сказала она. — Но есть одна вещь, которую я должна узнать сейчас же.
— Какая именно?
— Боже правый! — воскликнула Гретхен. — Я боюсь того, что сейчас придется узнать…
— Чего же вам бояться? — спросила Фредерика, сама встревожившись.
— Куда вы едете? — с трудом выговорила пастушка.
— В замок Эбербах.
— Господи!.. Но вы направляетесь туда из любопытства, правда? Или как друг хозяев дома? Может, владелец замка подарил его своему другу Гельбу? Вы ведь только поэтому туда едете?
— Что вы хотите сказать?
— Прислуга Эбербахского замка с минуты на минуту ожидает свою госпожу, она должна приехать. О нет, не может быть, это не вы!
— Да нет, это я, — отвечала Фредерика.
— Иисус! Мария! — прошептала пастушка.
И она, зашатавшись, рухнула на каменную скамью.
— Что с вами? — спросила изумленная Фредерика. — Да что же это такое?
— Ничего, — после продолжительного молчания отвечала Гретхен, вся дрожа. — Я скажу вам… я все объясню… но не сейчас. Такого удара я не ожидала. Сейчас я не смогу говорить. Потом… сегодня вечером, в замке.
Лошадей уже сменили, и возница ждал, пощелкивая кнутом и стараясь привлечь внимание путешественниц позвякиванием бубенчиков своей упряжки.
— Что ж, поедемте с нами, — предложила Фредерика. — В карете есть место. Входите же, дорогой вы мне расскажете, что вас так напугало.
У Гретхен вырвался жест отчаяния, казалось говоривший: «Право, худшей вести, чем эта, мне теперь все равно не узнать!» И она вскочила в почтовую карету, куда вслед за ней поднялись Фредерика и г-жа Трихтер.
Кучер пустил своих коней во весь опор.
По дороге Фредерика, уступая настойчивым просьбам Гретхен, поведала обо всем, что с ней произошло за последний год.
Пастушка поминутно прерывала ее рассказ возгласами изумления и ужаса.
— Вы же мне обещали, — с жаром укорила она девушку, — что будете писать, что никогда не оставите меня в неведении о ваших делах. И почему, когда прошлой весной мы в последний раз виделись, вы не сказали мне ничего о графе фон Эбербахе?
— Я тогда еще не знала его, — отвечала Фредерика. — Наше знакомство произошло самым неожиданным образом.
Она рассказала Гретхен, как пришла к графу фон Эбербаху, чтобы спасти ему жизнь, как в тот же день граф заболел и просил г-на Самуила Гельба вместе с Фредерикой остаться в посольском особняке, как он постепенно привык видеть ее возле себя, как попросил ее руки и она дала согласие, поскольку чувствовала, что ее влечет к нему некая странная, необъяснимая симпатия.
— О, здесь-то как раз нет ничего необъяснимого и странного, — перебила ее Гретхен. — Но я еще раз вас спрашиваю: как после всего, что я вам говорила, вы могли совершить столь серьезный поступок, не предупредив меня ни единым словом? Одно-единственное письмо, посланное в Гейдельберг по адресу, который я вам оставляла, — и мы бы избежали всех бед.
— Ох, все произошло так быстро, что я совсем потеряла голову. Не надо сердиться на меня за то, что я и думать забыла о вас, о самой себе я ведь тоже забыла. Выйти из темноты и бедности и вдруг стать женой графа фон Эбербаха, человека с таким именем, состоянием, властью и в таких годах, оказаться во всех смыслах так далеко от своих былых грез — это для меня значило вроде как попасть в водоворот, где тебя крутит, а ты не в силах понять, зачем все это и к чему может привести. Ах, вы правы: мне надо было все высказать открыто, и вам, и всем вокруг, а графу прежде всего, он ведь добрый и вовсе не хотел сделать своего племянника несчастным. Но я была в те дни в таком смятении, что и сама не знала, чего хочу, да и хочу ли чего-нибудь вообще.
Когда Фредерика закончила свой рассказ, уже начинало смеркаться.
Гретхен, которую некоторые подробности этой странной истории ввели в глубокую задумчивость, больше не расспрашивала Фредерику и сама не отвечала на ее вопросы. Должно быть, ее стесняло присутствие г-жи Трихтер. Теперь только кнут возницы продолжал вести беседу с колокольчиками лошадей.
— Скоро мы приедем? — спросила Фредерика.
— Сейчас, — сказала Гретхен.
Десять минут спустя карета остановилась перед замковыми воротами.
Привратник подошел, чтобы открыть им.
Уже стояла непроглядная ночь. Во всем замке ни огонька, ни человеческого голоса, никаких признаков того, что графиню ждали.
Ворота растворились, скрипнув своими петлями, и экипаж въехал в овальную аллею, которая заканчивалась у крыльца.
В то мгновение, когда лошади оказались под деревьями, вдруг грянул оглушительный ружейный залп, два десятка факелов разом вспыхнули среди листвы и на стенах замка и зазвучал звонкий хор голосов, более сладостных для души нежели для слуха:
— Да здравствует госпожа графиня фон Эбербах!
Затем разразился новый залп, вторично ужаснув Фредерику.
Вся прислуга выстроилась рядами на двух маршах парадной лестницы.
Ганс подскочил, чтобы открыть дверцу кареты.
— Благодарю вас, друзья мои, — сказала Фредерика. — Но умоляю: только не надо больше стрелять.
Она не успела договорить, как третий залп, громче первых двух, заставил оконные стекла зазвенеть.
— Пусть госпожа графиня нас извинит, — обратился к ней Ганс. — Это все жители Ландека, они думали, что доставят удовольствие госпоже графине, в угоду ей потратив немного пороха. Но к ним сейчас сбегают и попросят перестать.
— Вы меня очень обяжете, — вздохнула Фредерика.
И предоставив г-же Трихтер расплачиваться с возницей, она вошла в замок вместе с Гретхен.
— Госпожа соизволит отужинать? — осведомился повар.
— Немного позже, — отвечала Фредерика. — Пусть меня сначала проводят в предназначенную мне комнату.
Камеристка — жена Ганса — взяла зажженную свечу и повела Фредерику в комнату, которую прежде занимала Христиана.
Гретхен вошла туда с ней.
— Оставьте нас, — сказала графиня служанке.
XLV
УЖАС ЗАРАЗИТЕЛЕН
Когда жена Ганса вышла, Фредерика повернулась к Гретхен:
— Теперь мы одни. Объясните мне все, чего вы не пожелали сказать в карете. Известие о моем браке с графом фон Эбербахом, как мне показалось, изумило и опечалило вас. Почему? Говорите же!
— Не здесь! — сказала Гретхен. — В этих покоях творились слишком страшные дела; воспоминание о них поныне здесь, оно принесет нам несчастье. Пойдемте лучше в соседнюю комнату.
И она увлекла Фредерику в маленькую гостиную, примыкавшую к спальне, где Христиана столько выстрадала в былые дни.
— Говорите, — повторила Фредерика. — Но как вы побледнели!
— Ох, это оттого, что мне боязно! — отвечала Гретхен.
— Чего вы боитесь?
— Вы графиня фон Эбербах, — продолжала Гретхен, не замечая вопроса. — Ах, это моя вина, это кара за все, что я совершила! Я не должна была молчать. Хотя нет, я не могла заговорить, я ведь поклялась. Ах, Пресвятая Дева, Пресвятая Дева, возможно ли, чтобы всеблагой Господь взвалил столь тяжкую ношу на плечи такого бедного, смиренного создания?
— Но что вы хотите этим сказать?
— Фредерика… сударыня… Вы мне сказали такое, что привело меня в отчаяние, но вы сказали и другое, благодаря чему для меня забрезжил свет надежды. Умоляю вас, не гневайтесь на меня за тот вопрос, что я вам сейчас задам.
— О, я скорее разгневаюсь за ваше молчание.
— Вы мне сказали там, в экипаже, что когда вы венчались с графом фон Эбербахом, он тяжко хворал и был еле жив; вы еще говорили, что в самый день свадьбы приехал господин Лотарио и господин граф фон Эбербах обручил вас со своим племянником, объявив вам, что вы ему будете не женой, а дочерью, а потом поселил вас за городом, сам оставшись в Париже. Сударыня, простите, что спрошу вас об этом, но от этого зависит спокойствие моей совести, а вы знаете, как я вам предана, ведь этот путь, что вы только что проехали в карете, я десять раз проделывала пешком для того лишь, чтобы на вас одним глазком глянуть и узнать, как вы живете. Ну вот, в награду за преданность, за все эти труды я вас прошу мне только одно слово сказать. Вы этим словом мою душу из ада вытащите. Сударыня, граф фон Эбербах всегда был для вас только отцом и никем больше?