Рамсес II Великий. Судьба фараона, стр. 12

— Но принц существует! — прервала ее кормилица. — Разве визирь не видел его своими глазами?

Похоже, в Хет-Ка-Птахе у молвы быстрые ноги… А может, сами жрецы рассказали Незер-Мут о приезде визиря? Или это сделал маленький Птахмос? Как бы то ни было, тесная связь между этой женщиной и храмом была доказана.

— Существование мальчика не является поводом для опрометчивой болтовни, — отрезала Туи.

— Какой болтовни? — взвизгнула Незер-Мут. — Моя богоподобная госпожа умерла в нищете, ее сын живет благодаря милосердию жрецов, а сама я попрошайничаю на рынке!

— Значит, моя новость тебя обрадует. Справедливость восторжествовала, и отныне ты будешь жить в этих стенах. Молчание станет твоим лучшим союзником.

Незер-Мут поняла: это приговор. Она получает кров и стол, но взамен ее просят заткнуться.

— А Птахмос? — вскричала она. — Что станет с потомком богов?

— Мы подумаем, — ответила Туи. — Отведите эту женщину в предназначенную ей комнату во Дворце Женщин, — приказала она, вставая.

Па-Рамессу был убежден: пройдет совсем немного времени — и кормилица найдет способ связаться с Хорамесом.

Вопрос о будущем Птахмоса оставался открытым. Но как, Ваал бы все побрал, его можно решить?

Прошло больше двух месяцев со дня коронации Рамсеса Менпехтира. Гигантская административная машина заработала с еще большей эффективностью, чем при Хоремхебе. Члены семьи Сети понемногу вошли в курс дела и каждый вечер стали получать точнейшие сведения о том, что происходит в стране и за ее пределами. Перед армией была поставлена задача вразумить неугомонные соседние народы — всех этих жителей Хару, Джахи, Описа и Фенху [11], на востоке и на западе, не говоря уже о техену, шардана [12], шасу, апиру и народах страны Куш, которые сочли смерть предыдущего фараона подходящим поводом для восстаний и разбойных набегов. Кое-кто даже отказался платить египетскому царю дань. Предполагалось, что в результате нескольких военных кампаний порядок будет наведен.

Сети по нескольку дней не бывал дома, лично наблюдая за тем, как сносят с лица земли или захватывают крепости, которые эти наглецы осмелились построить.

— Когда ты достигнешь возраста благоразумия, — сказал он как-то Па-Семоссу, — я буду брать тебя с собой. Посмотрим, настолько ли ты хороший стрелок, как говорят твои учителя.

Что до Па-Рамессу, то ему предстояло прожить еще пять лет, прежде чем получить право заслужить воинские почести.

Что касается внутренней политики, Рамсес поставил перед сыном две задачи: во-первых, не допустить формирования личных военных отрядов, как те, опираясь на которые, правители провинций открыто выступали против власти Аменхотепа IV, взявшего затем имя Эхнатон. Во-вторых, следовало расширить и украсить храм Амона в Карнаке, тем самым давая понять жречеству, что извечный порядок вещей восстановлен и оказывать поддержку кому-либо из номархов с их стороны было бы весьма опрометчиво. Эти задачи были накрепко связаны между собой, и если бы некоторые правители стали демонстрировать свое расположение номархам и прочим наместникам, Рамсес сделал бы ставку на жрецов и их писцов, ведь только они могли ослабить позиции знати. Священнослужители и управители больших и малых храмов обычно поддерживали тесные контакты с магами и счетоводами из свиты крупных собственников и потому были в курсе даже самых незначительных интриг и перипетий, происходящих в округе, — от споров о наследстве и соперничества купцов на рынке до серьезных преступлений, таких как кража или убийство.

Не имея возможности поговорить с отцом, однажды утром Па-Рамессу пришел в покои матери, чтобы поделиться с ней своими сомнениями. Тийи в соседней гардеробной обсуждала с мастерицей, как плиссировать ткань. С террасы в помещение проникал ветер, надувая занавески и развеивая остатки аромата сгоревших в жаровне благовоний. Ничто не мешало Па-Рамессу спокойно поговорить о том, что его тревожило.

— Какое будущее ждет Птахмоса? — спросил он у матери срывающимся от волнения голосом.

— Почему судьба этого мальчика беспокоит тебя?

— Матушка, если он заявит свои права на престол, то отодвинет меня.

— Заявить свои права он сможет только с одобрения твоего божественного деда. И вообще, по-моему, тебе еще рано думать о своих правах, — сказала Туи, иронично улыбнувшись.

— Но почему ты не рассказываешь мне, чем закончилось дело?

Туи вздохнула.

— Твой дед попросил жрецов передать мальчика на попечение твоему отцу. Верховный жрец Хупер-Птах ответил, что полюбил мальчика, как собственного сына, и не может без серьезной на то причины нарушить свое обещание воспитать его. По его мнению, только настоящий отец ребенка может потребовать передать Птахмоса под его опеку, но поскольку он солдат и его жизнь постоянно подвергается опасности, мальчик в очередной раз может остаться сиротой. Так что, как видишь, дело непростое, и ни ты, ни твой отец, ни я не сумеем справиться с этим лучше, чем фараон.

Па-Рамессу нахмурился. Этот загадочный соперник, которого он имел возможность увидеть в Хет-Ка-Птахе, в его воображении превращался в чудовище.

— Значит, мальчик и вправду важная фигура, раз Верховный жрец противится решению фараона?

— Ты еще слишком мал, чтобы рассуждать о таких вещах, — заметила Туи. В голосе ее прозвучало удивление, граничащее с восхищением.

Вошла служанка и добавила в жаровню благовоний.

— Послушай меня и попытайся уяснить: если мы дадим жрецам понять, что считаем Птахмоса значительной фигурой, их надежды, которые они связывают с мальчиком, и их аппетиты только возрастут.

— Но чего добиваются жрецы?

— Власти, как и все люди, Па-Рамессу. Как и ты сам. Они хотят использовать Птахмоса, чтобы оказывать влияние на твоего деда.

— Я уверен, они собираются сделать из него фараона!

— Со временем мы узнаем, так ли это. Придется подождать, — сказала Туи и погладила сына по плечу. — Пока же жрецы Птаха пытаются получить привилегии, сравнимые с теми, которыми наделены жрецы Амона.

Ее доводы не развеяли тревогу Па-Рамессу. Мальчику казалось, что его хотят лишить чего-то, что принадлежит ему по праву. Предчувствие его не обмануло — ситуация с Птахмосом становилась опасной, настолько опасной, что он мог лишиться перспективы обрести власть.

Но нет, он не позволит себя обойти! Кто угодно, только не он. Мать ушла в гардеробную, куда ее позвали, чтобы выяснить что-то насчет глажки все той же плиссировки. Оставшись один, мальчик погрузился в размышления. Выйдя на террасу, он стал смотреть на Великую Реку, по которой лениво скользили барки, похожие на рог с заостренными концами.

Он обязательно что-нибудь предпримет. Что именно? Пока Па-Рамессу этого не знал.

Глава 7

Тайное послание

Слабость нежного возраста на деле является и его силой: это непонимание неотвратимости хода времени и того, что у богов имеются свои капризы.

В праздник Разлива Па-Семоссу внезапно заболел. Может, съел что-нибудь несвежее во время праздничного застолья в какой-нибудь деревне, куда отправился вместе с отцом? Никто не знал ответа. Сети и Па-Рамессу не ощутили и намека на недомогание, но Па-Семоссу пришлось уложить в постель. Его чрево беспрерывно опорожнялось и через верхний, и через нижний выход. Глина и прочие снадобья, предписанные царским лекарем, не помогали. За два дня сильного жара тело мальчика исторгло из себя всю воду, он сильно исхудал. На третий день его сердце перестало биться. Отныне юному лучнику было суждено пускать стрелы лишь к звездам. Это событие потрясло всех обитателей дворца, начиная с воплощенного божества Рамсеса, на удрученном лице которого читалась истинная скорбь. Зловещее предзнаменование — когда внук уходит раньше своего деда…

Первое столкновение со смертью привело Па-Рамессу в недоумение. Может, потому что он был мальчиком или просто еще слишком маленьким? Он не понимал, что лишен дара проливать слезы, который помогал его матери, сестре и бабушке избавляться от переполнявшей их печали. Если уж говорить положа руку на сердце, не столько ощущение потери мучило Па-Рамессу, так как его любовь к брату никогда не была особенно пылкой, сколько внезапность этой смерти, оскорбившая его чувства. Ну как это может быть, чтобы в течение трех дней человек угас и его останки попали на стол к бальзамировщикам? Это казалось лишенным всякого смысла, унизительным! Напоминание живым о том, что и они тоже — не более чем былинки на ветру! Сначала Па-Рамессу не мог в это поверить, потом пришел в негодование. Последние отголоски праздничных песен вот уже шесть недель как умолкли, когда кортеж судов, сопровождавших Па-Семоссу в Поля Маат, под крики плакальщиц отошел от причала Уасета.