Рамсес II Великий. Судьба фараона, стр. 10

Па-Рамессу обличающим взором обвел сад и двор, выискивая мальчика своих лет. Напрасно.

По приказу Сети Хуперу-Птаху поднесли подарки: мешки с пшеницей, два глиняных кувшина с вином, шкатулку с благовониями… Верховный жрец рассыпался в благодарностях, в основном адресованных божеству, пославшему ему столь благодатный день, и в меньшей степени — щедрости визиря, являвшей собой отражение бесконечной щедрости его отца-фараона. Он пригласил гостей в дом. Слуги принесли вина и разлили его по чашам.

Па-Рамессу умирал от нетерпения.

В разговоре возникла пауза, говорившая о том, что пришла пора перейти к обсуждению главной цели посещения.

— Я узнал, что ты приютил у себя потомка исчезнувшей династии, — произнес Сети.

Неужели кто-то все-таки предупредил Хупера-Птаха о цели их визита?

— Это правда, высокочтимый визирь. Больше пяти лет назад заплаканная служанка пришла к нам в дом и попросила позаботиться о грудном младенце, которого она держала на руках. Мать его недавно скончалась, и у ребенка не осталось никого из родственников. Отчаяние ее было неподдельным. Слезы текли по ее щекам, пока она говорила. Моя жена сжалилась над ней и над ребенком и отдала малыша кормилице наших детей. Я спросил у женщины, кто родители сироты. Она неохотно ответила: «Я была последней служанкой принцессы Нефернеферуры». Естественно, это имя меня заинтриговало. Так звали пятую дочь фараона Аменхотепа IV, того самого, кто столько лет потрясал божественную семью! Я спросил у женщины, может ли она подтвердить правдивость своих слов. Она показала мне мешочек с царскими печатями, браслет, кольцо, расческу и еще множество вещей, которые и правда можно было расценивать как доказательства, потому что на каждом предмете было выгравировано имя принцессы. «Я не оставлю вам эти вещи, — сказала она. — Это — мое единственное наследство, и вообще все, что я имею. Мне их подарила хозяйка. И мне пришлось кое-что продать, чтобы заплатить бальзамировщикам».

Хупер-Птах замолчал. Па-Рамессу сглотнул слюну. Было очевидно, что Сети, номарх и первый писец поражены услышанным.

— И тогда я подумал, что она ведь могла заполучить эти предметы и нечестным путем! Расхитители могил и поныне занимаются своими греховными делишками! Но если так, зачем бы ей показывать их, зачем пытаться подтвердить с их помощью царское происхождение младенца? Служанка упомянула о бальзамировщиках. Их работа была не закончена, и я, прихватив с собой служанку, отправился к ним. «Что эта женщина дала вам в качестве платы за труд?» — спросил я у них. Мастера показали мне прекрасной работы, инкрустированный золотом и слоновой костью ларец из эбенового дерева для благовоний, на котором тоже было начертано имя принцессы. «Мы согласились взять этот ларец, но оставили покойной ее кольцо», — сказал мне один из мастеров. Он разрешил мне осмотреть умершую девушку. Увидев посмертную маску — слепок с лица несчастной, сделанный в первые часы после ее кончины, я понял, что служанка сказала правду: девушка была вылитая ее мать Нефертити, которую мне доводилось видеть рядом с супругом на церемониях в Ахетатоне. Кольцо, украшенное золотым диском, относилось, вне всяких сомнений, к числу царских драгоценностей.

— Но ведь у младенца был отец! — заметил Сети.

Хупер-Птах подумал, прежде чем сказать:

— Служанка сообщила, что отец мальчика — офицер царских конюшен Хорамес и он приезжал в Хет-Ка-Птах ненадолго. Дитя появилось на свет через шесть месяцев после того, как он вернулся в Уасет.

— И никто не сказал ему, что он стал отцом принца? — спросил Сети.

— Нет, насколько мне известно, — ответил Хупер-Птах. — Никто, высокочтимый визирь, не стал бы так рисковать. Возлюбленный принцессы и отец принца — он мог бы претендовать на многое! Только интриган или глупец решился бы сказать ему правду.

— И отец никогда не встречался с сыном?

— Никогда, насколько я знаю. Птахмос проводит свои дни с писцами и спит вместе с ними в пределах храма.

Сети кивнул. Па-Рамессу хорошо знал отца: по выражению его лица он понял, что визирь не уверен в том, что все сказанное Верховным жрецом — правда.

— И кормилица никогда не приходила навестить мальчика, которого оставила под вашу опеку?

— Почему же, приходила два или три раза, но мы ее выпроводили.

Выражение лица Сети говорило о том, что его все еще не покинули подозрения. «Но почему?» — спросил себя Па-Рамессу. Взгляд мальчика пробежал по лицам Верховного жреца и номарха. Оба были напряжены, что заставило сомневаться в их искренности.

— И что же мальчик? — спросил Сети, переводя взор на своего сына.

Теперь ему стало ясно, что Па-Рамессу первым осознал всю серьезность ситуации: он не зря боялся, что Птахмос может стать претендентом на престол.

— Мать не успела дать ему имя. Я назвал его Птахмос и воспитал как своего сына. Сейчас он учится писать. Мы с женой словом никому не обмолвились о его происхождении, и уж тем более ничего не стали рассказывать ребенку.

— Но многие в Уасете знают о нем, — заявил Па-Рамессу, в первый раз осмелясь подать голос.

Глаза удивленного такой дерзостью Хупера-Птаха широко раскрылись. Или он не говорил всей правды, или сам многого не знал…

— И я здесь, в Хет-Ка-Птахе, слышал эту историю, — подхватил номарх.

— Меня это не удивляет, — вздохнул Хупер-Птах. — Служанка слишком болтлива. Она рассчитывала получить пожизненное содержание, но обманулась в своих надеждах и теперь очень зла на всех.

— Теперь уже слишком поздно затыкать ей рот, — заключил Сети. — Но уверены ли вы, что мальчику неизвестна тайна его рождения?

— Уверен, — ответил Хупер-Птах. — Распространяемые служанкой сплетни не могли проникнуть в замкнутый мир писцов.

Верховный жрец подозвал одного из писцов.

Через минуту в комнату вошел мальчик, с виду робкий и нелюдимый.

Глава 6

Воля к власти

Взгляд худенького, но не тщедушного мальчика с глазами в обрамлении таких густых ресниц, что они казались насурьмленными, пробежал по лицам собравшихся и на мгновение задержался на Па-Рамессу. Вероятнее всего, он пытался понять, кто из гостей захотел взглянуть на него, и присутствие одногодка его очень удивило. Как и у других мальчиков их возраста, у него из-под парика, у правого уха, спускалась детская прядь; пальцы ног в сандалиях из простой кожи дрожали, а маленькая грудь поднималась и опускалась в более быстром, чем обычно, ритме.

— Подойди, Птахмос, — сказал Хупер-Птах. — Сегодня тебе выпала большая удача и большая честь. Блистательный визирь Земли Хора, Сети, сын нашего божественного монарха Рамсеса, соблаговолил нанести нам визит. Поприветствуй его, как того требует его ранг!

Птахмос сделал шаг к мужчине, на которого указал Верховный жрец, и поклонился так низко, что лоб его едва не коснулся земли. Сети хотел было жестом остановить его, поскольку правила придворного этикета, обязательные для взрослых, не распространялись на маленьких детей, но передумал.

— Приветствую тебя, о досточтимый визирь! — сказал мальчик, выпрямляясь. — Да осияет свет Ра путь, приведший тебя к нам!

Проговорив слова приветствия, он вопросительно посмотрел на Сети. Визирь погладил мальчика по щеке.

— Теперь поздоровайся с номархом! — приказал Хупер-Птах.

На этот раз церемония приветствия ограничилась поклоном.

— Поприветствуй сына визиря!

После недолгого колебания Птахмос коротко поклонился маленькому гостю.

— Приветствую тебя, о благородный гость! Спасибо Птаху за то, что он привел тебя к своему небесному жилищу, где я готов служить тебе!

Па-Рамессу не мигая смотрел на Птахмоса, пытаясь угадать его истинные чувства, сокрытые за добросовестным воспроизведением заученных наизусть формул вежливости. Напрасно… Ни волнения, ни даже любопытства не угадывалось за бесстрастным щитом приветствий. Улыбка ни разу не осветила лицо мальчика. Для юного писца эти незнакомцы были всего лишь незнакомцами. Он закрылся в своем собственном мире.