Тривселенная, стр. 47
Аркадий знал ответ. Но сейчас, когда холод дошел уже до сердца и вот-вот должен был сковать ледяной коркой мысли, Аркадий не мог ни разглядеть это свое знание, ни, тем более, внятно его сформулировать. Только одно слово, пожалуй, еще не распалось на составные части и не лишилось смысла.
Любовь.
Почему — любовь?
— Любовь, — сказал Аркадий. Или ему показалось, что он сказал это?
Женщина на холме. Женщина на теплом холме. Ясные глаза молодой женщины, так похожие на глаза Алены, но — другие.
— Я люблю тебя, — сказал Аркадий.
Он уже не воспринимал ничего, происходившего в мире Москвы 2074 года, но и иной реальности он не воспринимал тоже, остановившись на половине дороги, как останавливается путник, не видя цели, но зная, что она недалеко, хотя и скрыта в белом и непроглядном тумане.
Виктор подхватил на руки тело Аркадия и охнул под его неожиданной тяжестью.
— Помогите! — вскрикнул он.
Чухновский стоял ближе, да и вообще был человеком более расторопным, чем увалень Подольский. Книгу, которую раввин держал в руке, он просто уронил на пол, чтобы не терять времени. Вдвоем с Виктором они попытались удержать тело Аркадия, бившееся в припадке, напоминавшем эпилептический.
— На пол, — скомандовал Виктор, — и дайте ложку, вон там, в шкафу.
Подольский, пришедший, наконец, в себя, открыл стеклянные дверцы и вытащил большую серебряную ложку из старого сервиза. Виктор с Чухновским положили Аркадия на пол, голова запрокинулась, зубы Аркадий сжал так плотно, что просунуть ложку между ними оказалось невозможно. Впрочем, Виктор понимал, что припадок не имел эпилептической природы, что-то иное происходило с его сотрудником, и началось это будто в ответ на простой вопрос: «Что — из-за тебя?»
Если Аркадий считал себя виновным в цепи смертей, если в себе видел причину, то из этого следовало, что и расследование этих трагедий именно Аркадием было предопределено заранее для законченности конструкции. Цепь событий была закольцована, но понять природу этого кольца Виктор не мог.
Он коснулся щеки Аркадия и отдернул руку. Щека жгла. Не жаром, но холодом. Человеческое тело не могло быть таким холодным. Аркадий не был мертв, тело содрогалось от конвульсий, а на лбу выступили капельки пота. И все же это было холодное тело трупа, пролежавшего в морозильнике Института судебной экспертизы не меньше двух недель при полной вакуум-термальной обработке.
Чухновский тоже, видимо, успел ощутить этот холод, потому что сказал, ни к кому не обращаясь:
— Он исчерпал энергетику. Жар вышел, холод остался.
— Ладонь дьявола? — спросил Виктор понимающе. Сейчас он принимал на веру любые потусторонние силы. Пусть. Потом всему будет дано разумное объяснение.
— Не существует никакого дьявола, — резко сказал раввин. — Я не знаю, почему этот человек убил себя. Я не понимаю таких людей. Я думаю, никто их не понимает. Но вряд ли он тот, на кого призывал кару Генрих Натанович.
Аркадий неожиданно раскрыл глаза, взгляд стал осмысленным, но смотрел Аркадий не на Виктора, а сквозь него.
Губы трупа раздвинулись.
— Я пришел… — сказал он. — Я сделал все и пришел.
Должно быть, это выходил из легких оставшийся воздух, такое бывает после смерти, Виктор это знал, ему было проще поверить именно в это, чем в то, что труп, в котором не билось сердце, способен смотреть, говорить и, следовательно, думать.
Вперед неожиданно выступил Лев Николаевич Подольский.
— Спросите! — воскликнул он. — Спросите его, пока он не ушел! Вы же видите, он уходит! Он же все помнит! Именно сейчас он помнит все…
Раввин плечом отодвинул Подольского и начал бормотать что-то на иврите, возможно, молитву, Виктор услышал первые слова: «Барух ата, адонай…», он хотел приказать Чухновскому заткнуться, но почему-то не мог произнести ни слова, будто холод, исходивший от Аркадия, сковал и его.
Аркадий закрыл глаза, черты лица разгладились, сжатые в кулаки ладони расслабленно легли на пол, и в комнате возник запах паленого крашеного дерева: тлел паркет.
— О Господи! — выдохнул Виктор.
— Да передвиньте же его! — тонким голосом заверещал Лев Николаевич. — Он всю квартиру спалит!
Куда передвинуть? О чем он? Виктор заставил себя коснуться тыльной стороны ладони Аркадия. Чего он ждал? Вселенского холода? Жара адского пламени? Рука была холодной и закоченелой.
Виктор поднял руку Аркадия, сопротивлявшуюся ровно настолько, насколько была способна к сопротивлению рука трупа. На паркете отпечатался четкий след ладони.
— Последний всплеск энергетики, — сказал за спиной Виктора раввин.
Теперь меня лишат лицензии, — подумал Виктор, возвращаясь из мира странной детективной мистики в нормальную реальность московской ночи. Тело моего же сотрудника в моей квартире. Никаких следов насильственной смерти. И два безумных свидетеля. Тот, кто будет расследовать этот случай — не мне же это делать, на самом деле! — не примет на веру ни единого слова. А доказательств и вещественных аргументов — никаких.
Провал.
Хоть отправляйся следом за Аркадием туда, куда он ушел, чтобы…
Странно, но Виктор, никогда не отличавшийся ни религиозностью, ни склонностью к мистике, был уверен, что Аркадий ушел, чтобы продолжить расследование. Выполнить долг до конца. Понять.
И наказать?
Наказание он, похоже, начал с себя.
— Идите, — устало сказал Виктор, — я должен вызвать наряд.
— Куда? — быстро спросил Подольский. — Нас будут допрашивать?
— Я сказал: идите. Домой. В синагогу. К чертям. Чтоб духу вашего здесь не было, когда приедет опербригада МУРа. Ясно?
— Нет, — сказал Лев Николаевич, но требование выполнил: хлопнула дверь, Виктор и раввин остались вдвоем.
— Вы тоже, — Виктор показал Чухновскому на дверь.
Раввин смотрел на спокойное лицо Аркадия и размышлял о чем-то своем. Уходить он не торопился, и Виктору пришлось взять Чухновского под локоть и вытолкать из комнаты в коридор. Наружная дверь была открыта настежь — Подольский вылетел отсюда пулей, — и Виктор выставил раввина на лестничную площадку.
— Если к вам придут из МУРа, — сказал он перед тем, как захлопнуть дверь, — отвечайте что хотите, но ни слова об обряде. Если, конечно, вы хотите жить спокойно.
Виктор захлопнул дверь, не расслышав ответа Чухновского.
Когда он вернулся в комнату, ему показалось, что труп переместился ближе к дивану. Конечно, это было всего лишь ошибкой зрения — поза Аркадия не изменилась.
Виктор набрал номер диспетчерской. Передавая сообщение, он думал о том, что расследование смерти Генриха Натановича Подольского все-таки доведено до конца. В этом мире большего сделать невозможно. А в мире том… Пусть разбирается Аркадий.
Почему-то эта мысль не показалась Виктору нелепой.
Когда в квартиру вломились оперативники, Виктор стоял над трупом Аркадия и что-то шептал себе под нос. Смысла в его словах не было никакого, но время от времени Виктор повторял: «Барух ата адонай…»
Часть вторая. ТА, КТО ЖДЕТ
Глава первая
Благословен будь, Господь наш…
Может быть, я не должен был говорить этого? Тогда — что? Какие слова произносит человек, явившись в мир? Наверное, слова благодарности. Но они должны быть к кому-то обращены. К кому?
Благословен будь, Господь наш…
Я обращался к Нему, Его не видя. Я благодарил Его, не зная, существует ли Он на самом деле. А существовал ли на самом деле я сам?
Мысль показалась мне странной, и я раскрыл наконец глаза.
Господи, воля твоя…
Я лежал обнаженный на жестком ложе из пожухлой травы, было тепло, неудобно и вообще странно. Глаза мои смотрели в синее небо, на котором не было ни облачка. Солнце стояло невысоко, и я не мог понять — поднимается оно или садится. Что сейчас — утро или вечер? Это не имело значения по сравнению с множеством других вопросов, которые, не заданные еще, толпились в подсознании, готовые всплыть, как только я позволю себе думать, а не только видеть и ощущать.