Тривселенная, стр. 43
Подольский умер прежде, чем его тело мешком повалилось на пол. Рука инстинктивно вцепилась в ножку кровати.
В следующее мгновение жар в ладони исчез, и — по контрасту — Аркадий ощутил такой дикий холод, что его затрясло. Он потянул на себя одеяло, но это не помогло, Аркадия трясло так, что — ему показалось — начала содрогаться кровать, Алена что-то пробормотала во сне, отодвинулась на край постели и инстинктивным движением подоткнула под себя одеяло — должно быть, исходивший от Аркадия холод ощущался ею как дуновение ледяного воздуха от комнатного кондиционера.
В этот момент Алена произнесла отчетливо и громко:
— Господи, как же я люблю тебя, как же я тебя люблю…
Аркадий натянул одеяло до шеи — жаркое, как бархан в Сахаре, — мгновенно вспотел, но раскрываться не стал, почему-то ему казалось, что раскрываться нельзя, иначе что-то случится. Несколько минут он лежал без всяких мыслей, слышал прерывистое дыхание жены, она бормотала во сне, потом вскрикнула и сразу успокоилась, задышала ровно — ее сон закончился.
Аркадию предстоял еще один сон.
Глава шестнадцатая
— Я ведь не мог… — со смятением сказал Аркадий. — Ты не думаешь, что это моя рука…
Он посмотрел на свою правую ладонь, в ней не было ничего необычного, да и быть не могло, хотя, если прислушаться к собственным ощущениям, то оставался на поверхности кожи будто некий заряд, какое-то натяжение, воспоминание от прикосновения…
Раввин хотел что-то сказать, но Виктор предостерегающе поднял руку: допрос еще не закончился, не мешать. Чухновский затих.
— Утром ты опоздал на работу, — сказал Виктор. — Когда ты приехал, вид у тебя был таким, будто ты не спал две ночи. Если помнишь, я сказал тебе об этом. Больше на эту тему мы не говорили, я изложил тебе задание, и ты отправился. Когда ты ушел, я вспомнил, что… Попробуй вспомнить и ты: называл ли я адрес погибшего?
На профессиональную память Аркадий никогда не жаловался. У него не было причин вспоминать вчерашнее утро, но, вспомнив, он легко ответил бы на вопрос Виктора. Проблема заключалась в том, что — не вспоминалось. Мысль упорно сворачивала на иную дорогу: Аркадий вспомнил, как вышел из офиса, как спустился в лифте и пошел к машине. В тот момент он, конечно, знал адрес Генриха Подольского, не мог не знать, потому что спокойно сел на руль «сибири» и набрал на пульте координаты «Рябины». Он и сейчас мог назвать эти координаты и повторить каждое движение руки, нажимавшей клавиши на пульте компьютера. Память работала исправно. Но почему она не отвечала, когда он спрашивал себя: «А в кабинете? Что происходило в кабинете?»
— Ну, — настойчиво сказал Виктор.
— Не помню, — пробормотал Аркадий. — Я вообще этого разговора вспомнить не могу. Какая-то пелена… Будто выпил леспинатола.
Однажды он действительно принимал это средство — наркотик направленного действия, позволявший на время избавиться от ненужного воспоминания. Аркадию вкололи леспитанол на первом году его работы в «Фениксе», когда он убил во время преследования Дмитрия Пырьева, негодяя и насильника. Зрелище было страшное, Пырьев обладал невероятной жизнестойкостью, Аркадий стрелял и стрелял, тело преступника было пробито уже в десятке мест, в том числе и там, где должно было быть сердце, пуля вошла и в шею, почти оторвав голову от тела, и все равно Пырьев продолжал, подобно разогнавшемуся автомобилю, бежать на Аркадия огромными прыжками, в руке у него был шокатор, и если бы ему удалось дотронуться до Аркадия…
Потом, несколько дней спустя, воспоминание вернулось, но было приглушенным и не вызывало резкой реакции организма: рвоты и ослепляющей головной боли.
— Ты не принимал леспинатола, — сухо сказал Виктор. — Иначе ты не мог бы работать.
— Да, — согласился Аркадий. — Я же сказал: «Как будто»… Убей меня, я не помню наш вчерашний утренний разговор.
— А я помню, — заявил Виктор. — Позвонил Бадаев, дал «добро» на частное расследование, и ты ушел, не поинтересовавшись, по какому адресу нужно прибыть. Я хотел тебя вернуть, но ты уже вышел, и я подумал: ты, естественно, вспомнишь, что не спросил адреса, когда будешь садиться в машину. Но ты не позвонил мне. Откуда ты узнал адрес «Рябины»?
— Но я знал его, — удивленно сказал Аркадий. — Этот момент я помню: сел, набрал координаты и поехал. Я еще раздумывал, какой путь лучше — через центр или прямиком по второму эшелону.
— Вот именно, — кивнул Виктор. — Эту странность я запомнил, она стала первой в списке.
— Были и другие?
— А что, исчезновение с тела погибшего «дьяволова пятна» именно тогда, когда ты появился в комнате Подольского, странностью уже не считается? Время везде фиксировано: ты в своем отчете показал, что вошел в комнату в девять сорок девять. Эксперт-патологоанатом отметил, что пятно на лице Подольского еще было в девять пятьдесят с оценочной ошибкой во времени пять-шесть минут. Посмотри протокол…
— Я помню, — вздохнул Аркадий. — Я просто не обратил внимания…
— Ты на многое почему-то не обращал внимания, — сказал Виктор. — Из-за этого мне пришлось самому подключиться к расследованию. Ты хорошо помнишь свои отчеты — тот, что ты мне передал в двенадцать, и тот, что передал в восемнадцать тридцать три? И еще последний: в двадцать три девятнадцать?
— В двадцать три девятнадцать? — удивленно переспросил Аркадий. — Не понимаю. В это время я был у себя дома, там Алена…
Он запнулся, увидев перед собой мертвые глаза жены.
— Нет, — сказал Виктор, — в это время ты уже покинул квартиру. Ты вызвал такси, верно? Отчет ты передал на мой компьютер, когда ждал машину.
— Не помню… — пробормотал Аркадий. — И что там было?
— То, что подтверждало версию, которая у меня к тому времени достаточно четко сформировалась, — отрезал Виктор.
— Но тогда… Во время допроса в десять вечера… Если ты меня в чем-то подозревал, то позволил вести допрос?
— Во-первых, — хмыкнул Виктор, — я тебе ничего не позволял, ты сам заявил желание и сформулировал его таким образом, что я не мог вмешаться без нарушения процедуры. Во-вторых, я тебя на это действительно спровоцировал с тем, чтобы послушать, какие вопросы ты станешь задавать и к чему склонять господ Чухновского и Подольского. К тому же, — Виктор помедлил, — к тому же, я воображал, что, пока ты занят всеми этими проблемами, никому, в том числе и твоей Алене, не будет угрожать опасность. Я ошибался, — заключил он и отвернулся к окну.
В комнате повисло молчание. Эта фигура речи, всегда раздражавшая Аркадия в литературных описаниях, казалась сейчас единственно верной — молчание висело подобно зыбкому и тяжелому туману, звуки глохли и произносить слова не имело смысла.
Допустим, — подумал Аркадий, — что Виктор прав. Это, конечно, бред, но это нужно допустить в качестве рабочей гипотезы, все-таки я профессионал и обязан рассмотреть все варианты, в том числе безумные. Я убил Генриха Подольского. Но уничтожить группу Метальникова я не мог при всем желании! Кстати, а было ли желание? В своих обвинениях Виктор очевидно исходит из допущения, что мое желание ведет к его физической реализации — немедленно и неотвратимо.
Желал ли Аркадий Метальникову смерти?
Господи, конечно же, почему он скрывает это от себя? С того дня, когда он понял, что Алена изменяет. С того дня, когда он понял, что она спит с этим мужланом, не способным на нежность. Уничтожить соперника — для собственного нравственного здоровья это было равнозначно катарсису; странно, но так ведь было всегда, во все века: убив соперника, возрождаешься сам.
И он убил.
Видеть, как погибла группа, Аркадий не мог — в это время он спал. Если бы он бодрствовал, может, все и обошлось бы. Если бы он бодрствовал, подсознание было бы задавлено, но он заснул, и подсознание, уже познавшее свою силу после убийства Подольского, выскользнуло из-под опеки разума и пустилось… куда?
Видение явилось вспышкой, стоп-кадром, цветной картинкой перед плотно закрытыми глазами. Летящий в четвертом — военном — эшелоне автобус спецназа. Метальников рядом с пилотом. Только он знает маршрут. Что предстоит группе, известно тоже только ему. До цели несколько минут полета.