Тривселенная, стр. 108
Глава шестнадцатая
Вдохновенная-Любовь-Управляющая-Вселенной была несчастна. Она знала себя — в ней не было ничего, способного вызвать ощущение недовольства и тем более несчастья. Конечно, в мире жили идеи несчастий любого рода, это были изгои идей, в диспутах они обычно либо не участвовали, оставаясь наедине с собственным неумением общаться, либо проигрывали любые споры, поскольку ни одно из несчастий не умело подать себя так, чтобы стать привлекательным.
Тем не менее Вдохновенная-Любовь-Управляющая-Вселенной была несчастна и не желала ни с кем не только спорить об этом своем состоянии, но даже сообщать о нем. Она была несчастна и теперь уже знала причину — любить Миньян она не могла. Она хотела любить, это было ее призванием и сутью, она любила все идеи Вселенной, но Миньян был материальным созданием, а она не умела любить так, как это было нужно Ариману с Даэной или Генриху Подольскому с Натальей Раскиной.
Миньян ничего не знал о том, что происходило с Вдохновенной-Любовью-Управляющей-Вселенной. Он жил своей жизнью — расширил границы тверди, чтобы закаты и восходы солнца выглядели более привлекательно и разнообразно: каждый вечер и каждое утро он поворачивал твердь относительно им же самим выбранной траектории светила, и получалось, что оранжевый диск опускался то за крутой горой, то в широком, покрытом травой поле, то нырял в черную на закате воду заливчика, а еще Миньян создал колодец — деревянный на вид сруб, поднятый из наследственной памяти Абрама, — и когда у него возникало такое желание, он аккуратно опускал солнце в колодец, где оно, как ему казалось, вздыхало и гасло, чтобы утром — а утро наступало тогда, когда Миньяну надоедал ночной мрак, — появиться из того же колодезного сруба, будто и не было никакого вращения тверди. Впрочем, когда Миньян того желал, твердь действительно переставала вращаться.
В отличие от Вдохновенной-Любви-Управляющей-Вселенной, Миньян в кои-то веки был счастлив. Он находился в полной гармонии с собой на всех бесконечных уровнях его наследственной памяти. Он был самодостаточен и упивался этим ощущением. Чухновский, потерявший себя-прежнего, мог бы сказать, что он наконец соединился с Творцом в его Божественном свете и познал всю доброту десяти сфирот, одной из которых оказался сам. А безбожник Генрих Подольский мог бы возразить на это, что все куда проще: в развитии организма достигнут идеальный конечный результат. Обо всем этом, впрочем, Миньян не рассуждал — он играл с созданным им миром, не ощущая себя в нем Богом, хотя, возможно, и был им.
Счастье Миньяна прервалось, когда взошедшее утром солнце заговорило с ним мыслью Спасителя.
«Твое присутствие разрушает мир», — сказал Спаситель.
«Нет, — возразил Миньян. — Если бы я не пришел в мир, не родились бы Создатель и Вдохновенная-Любовь-Управляющая-Вселенной, и ты, называющий себя Спасителем, тоже не появился бы».
«Это так, — согласился Спаситель. — Ты выполнил свое предназначение во Вселенной. Теперь ты должен исчезнуть».
«Нет, — возразил Миньян. — Материя не может исчезнуть. Материя может стать духовной сутью, идеей, полностью слиться с идеями твоего мира. Это не означает — исчезнуть».
«Это так, — согласился Спаситель. — Материя может исчезнуть из Третьей Вселенной, вернувшись во Вторую или Первую».
«Нет, — возразил Миньян. — Я не могу вернуться во Второй мир, из которого был изгнан Учеными. И в Первый мир я не могу вернуться, потому что там я умер, а мертвые не возвращаются».
«Это так, — согласился Спаситель. — Не возвращаются мертвые, но ты стал иным. Разве ты — это составляющие тебя части, носящие свои имена? Ты иной. И разве ты выполнил свое предназначение в Первом мире? Я — Спаситель Третьей Вселенной. Меня не было бы, если бы в этот мир не явился ты — Спаситель Первого мира».
«Нет, — возразил Миньян. — Я не могу быть Спасителем Первого мира, потому что никогда не вернусь обратно. Путь закончен».
«Это так, — согласился Спаситель. — Закончен путь духовного возвышения. И теперь должен начаться обратный путь — возвращение к истокам. Только так будут спасены миры, составляющие Тривселенную».
«Нет, — возразил Миньян. — Между Третьим миром и Первым есть еще Второй. Спаситель должен появиться и там, но Ученые изгнали меня, лишив памяти».
«Это так, — согласился Спаситель. — Но память ты обрел заново, и если бы не бой с Учеными, не смог бы этого сделать. Если бы не Ученые, ты не оказался бы здесь и не стал тем, кто ты есть. Во Второй Вселенной есть Спаситель, не знающий о своем предназначении, но делающий все для его выполнения. Ты еще не понял, о ком идет речь?»
«Ученые?» — поразился Миньян.
«Ты и раньше знал это», — укорил Спаситель.
«Они утверждали, что я несу гибель их миру, а ты утверждаешь, что я могу его спасти!»
«Верно и то, и другое. Не наполнив себя идеями Третьего мира, ты был опасен для Второго и бесполезен для Первого. Сейчас только ты можешь спасти Тривселенную — ты, способный жить в трех мирах».
«Разве живя в мире идей, я стал их частью? — с горечью сросил Миньян. — Разве я живу вашей жизнью и помню вашей памятью? Я создал себе твердь и солнце, и воздух, свой материальный мир в вашем духовном. Разве не ты утверждаешь, что своим присутствием я разрушаю твой мир?»
«Это так, — согласился Спаситель. — До рождения Вдохновенной-Любви-Управляющей-Вселенной, до рождения Создателя, до моего появления ты был лишним в этом мире. Сейчас ты его часть. Войди, возьми и иди. Войдя, ты поймешь. Взяв, обретешь себя. Уйдя, спасешь — не только себя, но и наш мир, и мир Ученых, и свой мир, мир Земли».
«Войти?» — переспросил Миньян.
«Да!» — сказал Спаситель мыслью, изображенной на золотом диске давно взошедшего солнца. Светило неподвижно висело над горной цепью, полдень не наступал, а вечер не приблизился ни на один квант времени.
Красота созданного Миньяном мирка была совершенна, насколько мог быть совершенным материальный идеал, не наполненный светом духовности. Ормузд в душе Миньяна противился уничтожению светлого мира, Ариман в душе Миньяна желал тьмы, Абрам Подольский и Пинхас Чухновский в душе Миньяна стремились возвыситься наконец до божественного света и насытить общую память идеями Третьего мира. Даэна в душе Миньяна любила, и Натали в душе Миньяна любила тоже, Антарм и Генрих Подольский в душе Миньяна желали знать истину, а Виктор с Владом в душе Миньяна стремились этой истиной овладеть.
Миньян потянулся к солнцу и стер с его горевшего лика мысль Спасителя, начертав свою.
Миньян протянул руки свои к горам и сохранил о них память, и память о реке, текущей молоком и медом, он сохранил тоже, а еще память о небе и облаках, звездах и терпком утреннем воздухе, наполненном запахами покинутой Земли.
Свет Ормузда растворился во мраке души Аримана, впитавшем в себя любовь Даэны и Натали, стремление к божественному воплощению Абрама и Пинхаса, и жажду познания Антарма и Генриха он впитал тоже вместе с деятельной активностью Влада и Виктора. Вдохновенная-Любовь-Управляющая-Вселенной приникла сутью своей к этому существу, и Спаситель вошел в него, и Создатель в нем растворился, утратив личность, но обретя наконец истинную способность создавать несозданное.
«Я знаю свое имя, — подумал Миньян. — Мое имя — Мессия».
Мрак вернулся, но это был другой мрак, не тот, что принял десять душ, вырвавшихся из-под купола Ученых. И безмолвие стало иным, а отсутствие не было отрицанием материи в духовном мире, но отсутствием чужести, разъединявшей три Вселенные.
Мрак. Безмолвие. Отсутствие.
Глава семнадцатая
Поле было сожжено и казалось, что никакая жизнь здесь больше возникнуть не может. И еще испарения. Впечатление было таким, будто поле потеряло душу, и она светлым облачком, напоминавшим формой скособоченный и лишенный опоры дом, висела над черной, покрытой хрупкой корочкой, землей, наблюдая за всем, что происходило там, где совсем недавно души не отлетали ввысь, а напротив, нарождались и вступали в мир.