Ангелология, стр. 16

— Идемте со мной.

Она привела Верлена в кабинет Филомены, взяла из стопки лист фирменной бумаги Сент-Роуза и протянула ему:

— Можете переписать сюда.

Верлен взял ручку и принялся за работу. Когда он скопировал письмо и вернул его Эванджелине, она поняла, что ему хочется задать вопрос. Она наблюдала за ним все десять минут, пока он писал, и видела, что он о чем-то напряженно раздумывает. Наконец Верлен спросил:

— А где делают такую бумагу?

Эванджелина взяла из пачки на столе Филомены еще один лист плотной розовой бумаги. Почти весь он был заполнен причудливыми розами и ангелами. Эти изображения она видела тысячу раз.

— Это наша обычная бумага для ответов, — сказала она. — А что?

— Такую же бумагу Инносента использовала для переписки с Эбигейл Рокфеллер, — ответил Верлен, взял чистый лист и стал внимательно его рассматривать. — Когда создали этот дизайн?

— Я никогда не задумывалась об этом, — сказала Эванджелина. — Но ему должно быть около двухсот лет. Его придумала аббатиса-основательница.

— Можно? — спросил Верлен.

— Конечно, — сказала Эванджелина. — Берите сколько хотите.

Он взял несколько листов и положил в карман.

Ее озадачил интерес Верлена к тому, что она считала само собой разумеющимся.

— Спасибо, — сказал Верлен и впервые за все время улыбнулся Эванджелине. — Даже не представляете, как вы меня выручили.

— Вообще-то мне следовало, увидев вас, вызвать полицию, — ответила она.

— За это я тоже вам благодарен.

— Сюда, — сказала Эванджелина, провожая Верлена к двери. — Уходите, пока вас не обнаружили. И если вас случайно встретит кто-нибудь из сестер, вы меня не видели и в библиотеку не заходили.

Монастырь Сент-Роуз, Милтон,

штат Нью-Йорк

Верлен вышел в темную снежную ночь. Снег засыпал опавшие листья, собирался на гибких ветках берез, укутывал булыжные мостовые. Верлен попытался разглядеть свой синий «рено» недалеко от кованых ворот, но ничего не увидел. Монастырь позади скрыла дымка, впереди была пустота. Стараясь не поскользнуться, Верлен выбрался во двор.

Свежий воздух в легких — такой восхитительный после душного тепла библиотеки — добавил ему хорошего настроения. Итак, к его удивлению и восхищению, у него все получилось. Эванджелина — он не мог заставить себя называть «сестрой Эванджелиной» слишком очаровательную, слишком умную, слишком женственную девушку, она не годилась на роль монахини — не только впустила его в библиотеку, но и показала ему то, что он больше всего надеялся найти. Он собственными глазами читал письмо Эбигейл Рокфеллер и теперь мог с уверенностью сказать, что эта женщина действительно работала над какой-то программой вместе с сестрами монастыря Сент-Роуз. Хотя ему не удалось получить фотокопию письма, он узнал почерк миссис Рокфеллер. Безусловно, результат должен был удовлетворить Григори и, что еще более важно, помочь в его собственных исследованиях. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы Эванджелина отдала ему оригинал. Или если бы она нашла все ответы Эбигейл Рокфеллер на письма Инносенты и тоже отдала их ему.

Впереди, сразу за воротами, сквозь снежную круговерть пробились лучи фар. Матово-черный «мерседес»-внедорожник остановился рядом с «рено». Верлен инстинктивно нырнул в сосновую чащу. Из своего укрытия между деревьями он наблюдал, как из внедорожника вышел мужчина в спортивной вязаной шапочке в сопровождении высокого блондина. Блондин держал в руках лом. При виде их Верлену снова стало нехорошо, совсем как утром. В режущем глаза свете мужчины казались персонажами фильмов ужасов, их фигуры окружал яркий белый ореол. Контраст света и тени делал их лица похожими на карнавальные маски. Их послал Григори — Верлен догадался об этом сразу же, как их увидел. Но зачем это ему, Верлен не понимал.

Блондин очистил от снега одно из окон «рено», а затем с силой, поразившей Верлена, опустил лом на стекло, пробив его одним ударом. Второй мужчина вытащил осколки, сунул руку в окно и открыл дверцу, действуя быстро и умело. Вдвоем они обшарили бардачок, задние сиденья и багажник. Пока они потрошили его имущество, засовывали в его же спортивную сумку его книги — многие из них он взял в библиотеке Колумбийского университета — и несли все в «мерседес», Верлен наконец понял, что Григори послал этих двоих украсть у него бумаги.

Он не мог ехать в Нью-Йорк в «рено», это было очевидно. В попытке уйти от головорезов как можно дальше, Верлен опустился на четвереньки и пополз. Мягкий снег поскрипывал под ним. Если ему удастся под покровом леса по темной тропинке вернуться обратно к монастырю, он сможет скрыться незамеченным. На опушке леса он встал, тяжело дыша, весь в снегу. Путь к реке лежал через открытое пространство. Придется рискнуть. Верлен понадеялся, что грабители слишком заняты раскурочиванием машины и не заметят его. Он побежал к Гудзону и обернулся только тогда, когда достиг берега. Бандиты садились в «мерседес». Они не уехали. Они ждали Верлена.

Река замерзла. Ботинки промокли. Верлен здорово разозлился. Как ему попасть домой? Он торчит непонятно где. Макаки Григори забрали все его блокноты, все документы, все, над чем он работал несколько последних лет, да еще и разгрохали его машину. А Григори вообще в курсе, как трудно найти запчасти для «Рено R5» восемьдесят четвертого года выпуска? И как теперь преодолеть эту снежную пустыню в насквозь промокших старомодных ботинках?

Верлен пошел вдоль берега реки на юг, стараясь не упасть. Вскоре он оказался перед заграждением из колючей проволоки. Верлен предположил, что это граница монастырских угодий, длинное, тонкое и колючее продолжение массивной каменной стены, которая защищала Сент-Роуз, а если так, значит, это его спасение. Прижав колючую проволоку ногой, Верлен перелез через нее, цепляясь пальто.

И только когда Верлен уже топал по темной и заснеженной проселочной дороге, оставив монастырь далеко позади, он почувствовал, что порезал руку, перебираясь через ограду. В темноте он не смог рассмотреть рану, но понял, что порез глубокий. Возможно, придется зашивать. Верлен снял свой любимый галстук от «Хермес», закатал окровавленный рукав рубашки и обернул галстук вокруг раны, соорудив тугую повязку.

Верлен понятия не имел, куда идти. Вечернее небо еще больше потемнело от метели, и к тому же он совершенно не знал, что за городки расположены вдоль Гудзона, поэтому не мог определить, где находится. Машин почти не было. Завидев вдали фары, Верлен сходил с обочины и прятался за деревьями. Скорее всего, он давно затерялся среди множества местных дорог. И все же Верлен беспокоился, что люди Григори вскоре примутся искать его и в любой момент могут появиться здесь. Кожа у него покраснела и потрескалась от ветра, ноги замерзли, а рука начала пульсировать. Верлен остановился, чтобы осмотреть ее. Затянув галстук вокруг раны, он с отстраненным удивлением отметил, как замечательно шелк впитывает и удерживает кровь.

Спустя, как ему показалось, несколько часов Верлен наткнулся на большое шоссе. Движение тут было более оживленное. Шоссе представляло собой две полосы растрескавшегося бетона со знаком, ограничивающим движение до двадцати пяти миль в час. Повернув в сторону Манхэттена — или туда, где, как он думал, был Манхэттен, — он пошел по обочине, усыпанной льдом и гравием. Ветер обжигал кожу. Мимо проносились грузовики с рекламными объявлениями на бортах прицепов, грузовики с платформами, на которых высокими кипами были сложены промышленные грузы, микроавтобусы и малолитражки. Выхлопы смешивались с холодным воздухом, образуя густой ядовитый суп — дышать им было трудно. Бесконечное шоссе, злой ветер, жуть всего происходящего — Верлену казалось, что он персонаж какой-то кошмарной постиндустриальной картины. Он шел все быстрее и всматривался в проезжающие машины, надеясь увидеть полицейский автомобиль или автобус — что-нибудь, где можно спрятаться от холода. Но вокруг были только грузовики. Наконец Верлен вытянул большой палец.