Сёгун, стр. 200

Плечи Джозефа перестали дрожать. Он поднял глаза:

– Я принимаю все, что вы приказали, отец, – сказал он, – и я прошу прощения чистосердечно, от всей души. Я прошу вашего прощения, как я всегда буду просить божьего прощения. Но я не буду наказан бичом, как обычный преступник.

– Вы будете наказаны!

– Пожалуйста, извините меня, отец, – сказал Джозеф, – ради Святой Мадонны я могу вынести любую боль. Наказание мне не страшно, смерть мне не страшна. То, что я проклят и буду гореть на вечном огне в аду – может быть, это моя карма, и я это вынесу. Но я самурай. Я из семьи господ Харима.

– Ваша гордость ужасает меня. Вас наказывают не для того, чтобы причинить вам боль, но чтобы смирить вашу ужасную гордыню. Обычные преступники? Где ваше смирение? Наш господин Иисус Христос вынес все унижения. И умер с обычными преступниками.

– Да. Здесь наша общая проблема, отец.

– В чем она?

– Пожалуйста, простите мою прямоту, отец, но если бы король королей не умер как обычный преступник на кресте, самурай мог бы принять…

– Замолчите!

– Христианство более элементарно. Общество очень мудро избегает проповеди распятия Христа, как делают другие ордены…

Как ангел мщения, Алвито поднял свой крест перед собой, словно защищаясь им:

– Во имя Бога, молчи и смирись, или ты будешь отлучен от церкви! Разденьте его!

Остальные ожили и стали подходить к нему, но Джозеф встал, в руке его появился нож, выхваченный из-под одежды, он прижался спиной к стене. Все замерли. Кроме брата Михаила. Брат Михаил медленно и спокойно подходил к нему, протянув руку:

– Пожалуйста, отдай мне нож, брат, – спокойно сказал он.

– Нет. Пожалуйста, прости меня.

– Тогда молись за меня, брат, как я молюсь за тебя, – Михаил спокойно подходил к оружию.

Джозеф отскочил на несколько шагов назад, потом приготовился к смертельному удару:

– Прости меня, Михаил.

Михаил продолжал приближаться.

– Михаил, остановитесь. Оставьте его одного, – приказал Алвито.

Михаил повиновался, остановившись в нескольких дюймах от занесенного оружия.

Алвито сказал, мертвенно побледнев:

– Бог с тобой, Джозеф. Ты отлучен. Сатана завладел твоей душой на земле, так же как он овладеет ею после смерти. Уходи!

– Я отказываюсь от христианского Бога! Я японец – я синтоист. Моя душа теперь принадлежит только мне. Я не боюсь, – выкрикнул Джозеф. – Да, у меня есть гордость – в отличие от вас, чужеземцев. Мы – японцы, мы не иностранцы. Даже наши крестьяне не такие дикари.

Алвито с торжественным видом сделал знак крестом, как бы защищаясь от них всех и бесстрашно повернулся спиной к ножу.

– Давайте помолимся все вместе, братья. В наших рядах сатана.

Остальные тоже отвернулись, многие опечаленные, некоторые все еще в шоке. Только Михаил остался там, где он стоял, глядя на Джозефа. Джозеф снял четки и крест. Он собирался бросить их, но Михаил удержал его руку:

– Пожалуйста, брат, пожалуйста, отдай их мне – просто как подарок, – сказал он.

Джозеф долго смотрел на него, потом отдал.

– Пожалуйста, прости меня.

– Я буду молиться за тебя, – сказал Михаил.

– Ты не слышал? Я отказался от Бога!

– Я буду молиться, чтобы Бог не отказался от тебя, Урага-нох-Тадамаса-сан.

– Прости меня, брат, – сказал Джозеф. Он сунул нож за пояс, толкнул дверь и, как слепой, пошел по коридору на веранду. Все с любопытством смотрели на него, среди них был и рыбак Уо, который терпеливо ждал в тени. Джозеф пересек двор и направился к воротам. У него на дороге стоял самурай.

– Стой!

Джозеф остановился.

– Извините, куда вы направляетесь?

– Простите меня, пожалуйста, я… я не знаю.

– Я служу у господина Торанаги. Извините, я не мог не слышать того, что там происходило. Вся гостиница должна была слушать это. Поразительно плохие манеры… удивительные для вашего господина. Так кричать и нарушать тишину. И вы тоже. Я здесь на часах. Я думаю, вам лучше пойти к начальнику нашей стражи.

– Я думаю, что пойду другой дорогой. Пожалуйста, извините…

– Вы никуда не пойдете сейчас. Кроме как к нашему начальнику.

– Что? А, да. Да, извините, конечно, – Джозеф пытался заставить себя что-либо соображать.

– Хорошо. Спасибо, – самурай отвернулся к другому самураю, подходившему со стороны моста, и приветствовал его.

– Я пришел за Тсукку-саном, чтобы отвести его к господину Торанаге.

– Вас ждут.

Глава Сорок Третья

Торанага следил за тем, как высокий священник пересекал поляну, мигающий свет факелов делал его худое лицо еще более неподвижным, чем обычно, черная борода подчеркивала остроту его черт. Оранжевая буддистская накидка священника отличалась элегантностью, четки и крест висели на поясе.

В десяти шагах отец Алвито остановился, стал на колени и почтительно поклонился, начиная обычный ритуал обмена любезностями.

Торанага сидел на помосте один, охрана полукругом располагалась далеко за пределами слышимости. Только Блэксорн стоял поблизости, облокотившись на помост, как ему и было приказано, его глаза впились в священника. Появившийся Алвито не заметил его.

– Рад видеть вас, господин Торанага-сан, – сказал отец Алвито.

– И я тоже, Тсукку-сан, – Торанага предложил священнику усаживаться поудобнее на подушке, положенной на татами, лежащем на земле перед помостом. – Я давно вас не видел.

– Да, господин, можно так сказать, – Алвито вдруг осознал, что подушка лежала на земле, а не на помосте. Он также заметил то, как небрежно Блэксорн носит при Торанаге самурайские мечи и то, как он, ссутулившись, спокойно стоит перед ним, – я привез конфиденциальное послание от моего начальства, отца-инспектора, который выражает вам свое глубокое почтение.

– Благодарю вас, но сначала расскажите мне о своих делах.

– Хорошо, господин, – сказал Алвито, зная, что Торанага не мог не заметить смятения, которое охватило его, и того, как он пытается скрыть его, – сегодня я слишком хорошо осознал свои неудачи. Сегодня вечером я желал, чтобы мне позволили отложить мои земные обязанности и погрузиться в молитву, просить Бога о милости. – Он был пристыжен тем, что у него не хватило смирения. Хотя грех Джозефа был ужасен, Алвито вел дело чересчур поспешно, в злобе и глупости. Это была его вина, что душа была отброшена и пропала навеки, – Наш Господь однажды сказал:

– «Да минет меня чаша сия», – но даже он удержал чашу. Мы в миру пытаемся следовать ему по мере наших слабых сил. Пожалуйста, извините меня, что я позволил себе говорить с вами о своих проблемах.

– А что у вас за «чаша», старина?

Алвито рассказал. Он знал, что скрывать факты не было смысла, так как Торанага скоро все равно узнал бы обо всем, если уже не знал всей истории, и много лучше для него было рассказать все самому, чем чтобы тот услышал искаженную версию.

– Очень жаль потерять брата, ужасно, что появится еще один отверженный, как бы велико ни было это преступление. Мне следовало быть более терпеливым. Это моя ошибка.

– Где он сейчас?

– Не знаю, господин.

Торанага окликнул часового:

– Сходите за этим отступником-христианином и приведите его сюда завтра в полдень. – Самурай поклонился.

– Я прошу вашей милости, господин, – быстро сказал Алвито, имея в виду этот случай. Но он знал, что чтобы он ни сказал, это не заставит Торанагу отступить от уже выбранного решения. Он опять пожалел, что Общество не имело здесь свой мирской орган, могущий арестовывать и наказывать отступников, как везде во всем мире. Он неоднократно рекомендовал его создать, но каждый раз это предложение отклонялось и здесь, в Японии, и в Риме главой Ордена. «Все-таки без своей собственной действующей в миру организации, – устало подумал он, – мы никогда не сможем поддерживать настоящей дисциплины ни среди братьев по Ордену, ни среди паствы».

– Почему в вашем Обществе нет посвященных в духовный сан, Тсукку-сан?