Затерявшиеся во времени, стр. 30

– Да. Это трудно, я понимаю. Но следовало постараться. Убежден в этом.

Сэм протянул ему газету.

– Мы купили ее в городе. Она показывает, как далеко нас унесло течение времени.

– Это я уже знаю. Нас унесло назад ровно на неделю. Прыгнули ровнехонько на семь дней. – Он поглядел на газету. – Когда я увидел, что вы задерживаетесь, я посмотрел телетекст у себя на лодке. Потребовалось какое-то время, чтобы изображение стало четким, но когда я разобрался, то понял – они передают новости прошлой недели, программы прошлой недели. Число месяца тоже было недельной давности. Вторник, шестнадцатое июня.

Зита покачала головой.

– Это означает, что я могу прыгнуть в свою машину, отправиться к себе домой, войти в комнату и вогнать свое второе "я"в истерический припадок.

– Нет, – ответил ей Сэм. – Нет, так не получится.

– Ты думаешь, что встретиться с собой недельной давности невозможно?

– Я не знаю, есть ли какие-либо физические законы, которые этому помешают. Но подумай, Зита, подумай о прошедшей неделе. Видела ли ты девушку в точности похожую на тебя, которая заявила бы, что она – это ты? Видела ли ты ее вплывающей в твою комнату с радостным приветствием на устах?

– Нет... Нет, не видела.

– Утром ты воспользовалась в амфитеатре мобильным телефоном. Тогда ты сказала мне, что готова поклясться, будто разговаривала сама с собой. Голос звучал в точности как твой. Ты что-нибудь подобное помнишь?

– Да, это я припоминаю, – ответила Зита, и ее глаза зажглись. – Я была в офисе, у меня было важное дело – я писала отчет для отдела документации. Зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала женский голос, который спрашивал Лиз. Я ответила, что Лиз отсутствует, но что она говорит с Зитой Прествик. Я полагала, что она разговаривает по мобильному телефону – слышимость была плохая. Но эта дуреха стала настаивать, что Зита Прествик – это она. Я решила, что она меня не расслышала и что дальнейший разговор бесполезен, поэтому вскоре повесила трубку. Я была очень занята подсчетами и обо всем начисто забыла. – Губы Зиты тронула слабая улыбка. – Теперь я уверена, что та дуреха была я сама.

Джад погладил свой подбородок.

– Во всяком случае, это доказывает, что если мы не помним, что в прошлом встречались со своим другим "я", то, значит, у нас хватило здравого смысла не встречаться с теми, кем мы были неделю назад.

– Для меня это было невозможно, – сказал Сэм. – В это время я был в Нью-Йорке.

– Что ж, ты и не пытался разговаривать сам с собой по телефону.

– Мне это не грозит. Я слишком занят желанием разобраться в том, что с нами произошло.

– Но мы не знаем, как поступили другие, – продолжал рассуждать Джад. – В амфитеатре я насчитал пятьдесят два человека. Думаю, что снаружи было еще с полдюжины. Их поток времени тоже захватил. Что они делают сейчас? И что, черт побери, они собираются делать дальше?

И в это мгновение Сэму показалось, что он вышел из собственного тела и увидел их маленькую группу как бы издалека. Возможно, с той церковной колокольни, которая стоит вон там – на поросшем травой холме. Вот перед ним амфитеатр и многие-многие акры чуть всхолмленных лугов и пастбищ, купающихся в солнечном сиянии. Вон река с богатой яхтой Карсвелла, стоящей у причала рядом с лодкой Джада, на которой сушатся на веревке яркие цветные полотенца.

А на автомобильной стоянке три маленьких встревоженных человека. Зита, у которой голова раскалывается от мигрени. Джад Кэмпбелл – усталый, задерганный. Он волнуется, как будто отвечает за жизнь ребенка, потерявшегося в лесу, где прячутся волки. И он – Сэм Бейкер – сидит, заложив руки в карманы, опустив на грудь подборок, уставившись в бетон площадки и недоумевая, что же делать дальше?

2

Выглядело все это так, будто они бежали с места какого-то природного катаклизма. Только в отличие от урагана, несущегося через город, рушащего дома, переворачивающего автомашины, сшибающего с ног прохожих, этот шторм разрушал только их сознание.

Туристы сидели в своем автобусе и чувствовали себя эмоционально искалеченными. Они почти не шевелились, никто из них не был готов обсуждать свои переживания.

Шофер из «Туристических экскурсий» вел машину и что-то бормотал себе под нос. Остекленелые глаза тупо смотрели сквозь лобовое стекло. Один раз он даже проехал на красный свет. Машины гудели, а какой-то автомобиль чуть не врезался в автобус.

На самых передних местах сидели Николь в своей шкуре гориллы и Сью – в костюме Стэна Лорела. Они пытались решить, куда же им направиться дальше.

– Я хочу сказать, не можем же мы отправиться на автобусе в офис и сказать там: «Но мы на целую неделю опередили график».

– На прошлой неделе в это самое время я сидела в офисе, – тихо ответила ей Сью. – Меня попросили подменить Тони Барки в административном отделе. Если мы поедем туда, то я встречусь сама с собой. Я была тогда одета в свое дурацкое платье с розовыми цветочками. – Она засунула в рот костяшки пальцев, и из ее горла вырвался какой-то странный механический смешок. В глазах Сью застыло такое выражение, будто она только что обнаружила в своей сумочке отрезанную кисть чьей-то руки. – И я скажу себе «Хелло!». А что будет потом? Приглашу себя к себе выпить чашечку кофе и поговорить о том, как нам быть с Грехемом? Боюсь, что предложить ему двух абсолютно идентичных подружек было бы несколько экстравагантно, а?

Николь сидела, обеими руками прижимая к себе голову гориллы. В этом дурацком костюме было ужасно жарко, а черная нейлоновая шерсть больно царапала кожу. А тут еще эта Сью, которая явно чокнулась. О Господи, да она и сама не так уж далеко ушла от Сью!

Позади Николь сидел Райан Кейт, спрятав лицо в пухлых ладонях. На голове у него красовался дурацкий котелок Оливера Харди.

А еще дальше – пассажиры, которые безмолвно пялились на пролетающий пейзаж. Совсем обалдели от шока, думала Николь.

Где-то на пути в Йорк один из туристов ударил свою жену.

Полновесный был удар – прямо по лицу.

Никто не знал – почему.

Никто ничего не спросил.

Никто никак не среагировал.

Будто вообще ничего не произошло.

А муж с женой сидели и молчали. Только одна щека жены полыхала красным, а тупо глядящие в окно глаза наполнились слезами.

Да, все они только и ждут повода лопнуть по всем швам.

Потому что каждый без исключения знал – время пошло вспять.

Николь пятерней расчесала свои дивные золотые волосы, пытаясь наглядно представить себе, что же с ними случилось.

Лучше всего ей удалось вообразить картину настоящего – здесь и теперь -в виде группы плотов, связанных друг с другом. Эти плоты тихо плыли по реке, которая была Временем. По каким-то причинам их плот «сейчас»оторвался. Крутясь, он стал уплывать от других «здесь и сейчас»,от своего мира, существовавшего 23 июня, и каким-то образом его подхватило другое течение, которое шло в противоположном направлении. И целых семь суток этот плот плыл назад – от двадцать третьего до шестнадцатого.

Разве не говорят, что время летит, когда вы веселитесь? Это выражение почему-то показалось Николь совершенно абсурдным.

Подобно сидящей рядом с ней Сью, Николь вдруг обнаружила, что не только затыкает рот кулаком, но еще и вцепилась в костяшки зубами. То ли для того, чтобы не расхохотаться во всю мочь, то ли чтобы удержать рвущийся из горла крик. Она и сама этого не знала.

И в этот момент ей в голову пришла совершенно новая безумная идея. Ее сосед умер двадцатого июня. Мистер Торп был жизнерадостным человеком лет шестидесяти, который сорок лет прожил со своей женой в домике, полном кошек. Каждой весной он приносил Николь стебли розового ревеня из своего сада и воодушевленно рассказывал, какие чудесные из них получаются печенья. А в ту субботу он вдруг схватился за сердце и умер, сидя в своем кресле.

Николь пришло в голову, что раз с точки зрения всего этого громадного переливающегося зеленого мира сегодня шестнадцатое июня, то она может увидеть своего соседа живым и здоровым. Относительно здоровым, если иметь в виду артерию в груди, которая скоро лопнет. Она может даже поболтать с ним.