Вампиррова победа, стр. 82
Войдя в мастерскую, он зажег электрический свет.
В мастерской все было точно так же, как тогда, когда он бал здесь впервые, каких-то два дня назад. Господи, казалось, полжизни прошло с тех пор, как он стоял здесь, обжигаясь невероятно крепким чаем!
Огонь в кузнечном горне давным-давно погас, осталась только кучка коричневатого пепла в жаровне. Время от времени в трубу залетал ветер и фырчал, издавая странный резонирующий звук.
Пока он оглядывал мастерскую, этот порождаемый ветром звук проносился над ней зовом скорбящей души... фу-уум-фру-уум; перевернутый конус металлической вытяжки, опускающейся на кузнечный горн, сочувственно вибрировал.
Дзвид оглядел стальные полки. Денатурат, инструмент для работы по металлу, мотки веревки, мотки электрического провода, жестянка «Суорфега» (который дядя в конце дня втирает в могучие руки, чтобы снять грязь), утюг, который старик, должно быть, как раз чинил, коробки с гвоздями, гайками, шайбами, болтами (все методично рассортирована по размеру), радио, которое он, наверное, слушал, выстукивая молотом ритм музыки.
Вся мастерская была тщательно прибрана, что, наверное, отражало дядин упорядоченный ум.
На металлической полке поверх сложенной тряпки лежал меч, над которым работал старик.
Со времени визита Давида он, должно быть, отдал ему не один час работы; меч еще не был закончен, но форма клинка была уже выведена. Длинный клинок сходился к острию. Рукоять была еще не завершена, но противовес, медный шар размером с куриное яйцо, уже был приварен на место, и гарда поставлена. В целом меч до странности напоминал Экскалибур короля Артура.
В версии Леппингтонов это был — как называл его дядя? — Хельветес? Да, вот именно, Хельветес, что означает «кровавый» или «напоенный кровью».
По легенде, меч вытащили из брюха рыбины, обитавшей в подземном озере.
Дэвид коснулся клинка. Металл был еще тусклым, и режущая кромка не заточена.
Он провел большим пальцем по подушечкам остальных пальцев так, как делают обычно, проверяя, нет ли пыли на полке или завитушках. Только сейчас Дэвид в кончиках пальцев испытал легкое покалывание.
Он снова коснулся клинка. На этот раз покалывание распространилось от кончиков пальцев до самого запястья, потом защекотало по руке до локтя, будто он тронул клеммы промышленной батареи.
Не успев еще осознать, что делает, он подхватил меч за рукоять и начав проверять его вес и балансировку.
Меч словно ждал, чтобы он взял его в руки. Дэвиду показалось, что клинку место здесь: как будто он когда-то уже владел мечом и лишь на время его лишился.
Он провел пальцами по лезвию. Слишком тупое, более чем тупое, даже огурца не разрежет.
Дэвид быстро оглядел мастерскую. В дальнем ее конце стоял электрический точильный станок, на котором дядя, очевидно, затачивал инструмент.
Кожу Дэвида еще покалывало, но он чувствовал себя на коне. Не прошло и нескольких секунд, как он включил станок. Завращался точильный камень.
С мгновение Дэвид, нахмурившись, глядел на него. Он не прикасался к подобным станкам с четырнадцати лет, с уроков труда в школе.
Усмехнувшись, он прислонил клинок к белому диску из оксидированного алюминия, а диск уже вращался со скоростью более трех тысяч оборотов в минуту. Ослепительным дождем полетели искры.
Кивнув самому себе, Дэвид улыбнулся. Возвращались школьные навыки. Он вновь прислонив клинок к точильному кругу. На пол каскадом посыпались искры; Дэвид осторожно изменил угол наклона, так чтобы край диска отшлифовал металл до тонкого, острого, как скальпель, лезвия.
Ветер фырчал в трубе, Дэвид почти зажмурил глаза — чтобы полностью сосредоточиться, а также для того, чтобы уберечься от ослепительного каскада искр, — и погрузился в работу.
3
Через несколько секунд после того, как ее вытащили из лифта в подвале гостиницы, Бернис протащили через зияющий дверной проем в туннель.
Шок подавил любые попытки кричать — после ее первого вопля полнейшего ужаса. Девушка не то что орать во все горло, дышать едва могла от страха.
Внезапно она словно лишилась ног — почувствовала, как жилистые руки сомкнулись вокруг ее ног и тела и ее горизонтально понесли — так, как носят широкий, свернутый в трубу ковер.
Тьма была абсолютной.
До Бернис доносился скрежет тяжелого дыхания. Сколько их было здесь, она не знала. Восемь? Десять? Двадцать?
Воздух туннеля холодил лицо, пальцы плотно вжимались в атлас юбки, сдавливая Бернис ноги.
В голове у нее все смешалось; за веками мельтешили искры; она хватала ртом воздух, с усилием проталкивая его потом в легкие; сердце как пойманная птица колотилось о грудную клетку.
Ребенком она смотрела старые приключенческие фильмы с погонями на автомобилях. Ее неизменно занимали сцены, в которых машина проламывает заграждение и обрушивается с края скалы в пропасть. Каких-то несколько секунд водитель так и сидит за рулем, уставившись в лобовое стекло, в то время как машина летит вперед, потом вниз ло длинной мучительной дуге.
О чем он тогда думает? — спрашивала она себя, расширив от удивления глаза и прижав руку к губам. Он знает, что машина разобьется о камни внизу, он знает, что она немедленно взорвется огненным шаром (они ведь всегда взрываются после катастрофы в кино, ведь так?). Он знает, что умрет.
Так о чем же он думает в эти несколько секунд свободного парения перед смертельным ударом?
Теперь она знает. По ней пронеслась лавина страха, подернутого огненными нитями ужаса. Она думала обо всем и обо всех. Она подумала о том, как ей вырваться из этих рук и с криком убежать в безопасное место (но эти руки как сталь, Бернис, отсюда не вырваться); она подумала о том, как эти мертвые губы прикасаются к ее шее за секунду до того, как зубы прокусят кожу; она подумала о том, как будет умирать...
О...
Она принялась корчиться и извиваться; ее внезапно обострившиеся чувства зафиксировали давление роскошных сапог из черной лакированной кожи на икры; льнущие к голеням черные чулки; шелковистую прохладу атласа и шелков о кожу на животе и спине; слабое покалывание кружева перчаток, обнимающих ее руки, запястья и локти.
И холодный воздух на обнаженной коже лица и горла — будто к ним прижимают ледяные стекла.
Она остро сознавала, что ее уносят вниз, уносят через грязное горло туннеля в чрево земли. И нет ничего, что она могла бы сделать, чтобы спастись.
Она как водитель в приключенческом фильме, водитель, чья машина рухнула с края скалы...
...падает вниз, кувыркаясь, кувыркаясь...
И в любую секунду может удариться о камни. Теперь в любую секунду двадцатитрехлетняя Бернис Мочарди может встретиться со своей судьбой — во всем сотрясающем кости столкновении машины со дном каньона.
И тут к ней вернулся голос, и именно тут она наконец закричала по-настоящему.
Глава 35
1
Мастерская Джорджа Леппингтона в полночь. Лавина холодного воздуха проносится по долине, сотрясая деревья и грохоча дверью кузни, как будто сама дверь была испугана, что в такую ночь оказалась на улице одна и отчаянно стремится войти внутрь.
Ветер рычит в трубе, издает стоны, полные отчаяния и боли. Металлический колпак, образующий перевернутый конус над очагом кузни, сочувственно содрогается; из него вырывается звук, похожий на стон искривленного камертона — безумное нестройное гудение. Холодный воздух врывается в камин, взметает мертвый пепел очага, пока не начинает казаться, что в миске взбалтывают коричневую воду.
Ничего этого Дэвид не видит и не слышит.
Все его внимание приковано к клинку, который он держит у вращающегося точильного камня. Сыплются искры; клинок визжит как от боли.
Время от времени Дэвид проводит большим пальцем по режущей кромке клинка.
Потом возвращается к затачиванию стали. Искры вспыхивают мерцающим блеском. Эффект такой же, как если наклониться и поднести лицо к самому к фейерверку. Дэвид сознает, что ему надо надеть защитные очки, но нет времени, чтобы оторваться даже на это. Его мир сейчас сузился до пределов длинного стального клинка и бесконечного потока ослепительных искр, что вспыхивают ярко-желтым, оранжевым и белым.