Я - четвертый, стр. 53

Я пытаюсь кричать, но мой рот закрывает рука. По мне проносится страх. Я чувствую, что Сара пытается освободиться, и я тоже, но хватка слишком крепкая. Я никогда не думал, что могадорцы окажутся сильнее меня. Я серьезно их недооценил. Теперь не осталось никакой надежды. Я потерпел неудачу. Я подвел Сару и Генри, и я виноват. «Генри, надеюсь, ты будешь сражаться лучше, чем я».

Сара тяжело дышит, и я изо всех сил пытаюсь освободиться, но не могу.

— Ш-ш-ш, перестаньте вырываться, — шепчет мне на ухо голос. Голос женский — Они там и ждут, так что тихо, не шумите.

Это девушка, такая же сильная, как я, может, даже сильнее. Я не понимаю. Она ослабляет хватку, я поворачиваюсь лицом к ней. Мы вглядываемся друг в друга. Над моими светящимися ладонями я вижу лицо чуть старше, чем мое. Карие глаза, высокие скулы, длинные темные волосы, стянутые в хвост, широкий рот и уверенно очерченный нос, оливковая кожа.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Она смотрит на дверь и молчит. «Союзник», — думаю я. Кто-то, кроме могадорцев, знает, что мы существуем. Кто-то пришел сюда, чтобы помочь.

— Я — Шестая, — говорит она. — Я постаралась прийти сюда, опередив их.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

— Как ты узнала, что это я? — спрашиваю я.

Она смотрит на дверь.

— Я пыталась тебя найти с того момента, как был убит Третий. Но все это я объясню потом. А сначала нам надо выбраться отсюда.

— Как ты смогла пройти незамеченной?

— Я умею становиться невидимой.

Я улыбаюсь. То же Наследие, которое было у моего дедушки. Невидимость. И способность делать невидимыми вещи, до которых он дотрагивался, как было с нашим домом на второй день работы Генри.

— Как далеко отсюда ты живешь? — спрашивает она.

— Пять километров.

Я чувствую, как она кивает в темноте.

— У тебя есть Чепан? — спрашивает она.

— Да, конечно. А у тебя нет?

Она переминается с ноги на ногу и выдерживает паузу перед тем, как заговорить, словно извлекая силу из чего-то невидимого.

— Был, — отвечает она. — Она умерла три года назад. С тех пор я сама по себе.

— Мне жаль, — говорю я.

— Это война, на ней умирают. Сейчас нам надо выбраться отсюда, иначе мы тоже умрем. Если они здесь, значит, они уже знают, где ты живешь, и значит, они уже там, так что бесполезно таиться, когда мы выберемся отсюда. Здесь пока только скауты. Солдаты на подходе. У них есть мечи. А вслед за ними появятся и чудовища. У нас мало времени. В лучшем случае у нас есть день. В худшем они уже здесь.

Моя первая мысль: «Они уже знают, где я живу». Я паникую. Генри дома с Берни Косаром, а солдаты и чудовища уже могут быть там. Моя вторая мысль: «Ее Чепан умерла три года назад». Шестая так долго была одна, одна на чужой планете со скольки — с тринадцати лет? С четырнадцати?

— Он дома, — говорю я.

— Кто?

— Генри, мой Чепан.

— Уверена, с ним все в порядке. Они не тронут его, пока ты на свободе. Им нужен ты, и они будут его использовать как приманку для тебя, — говорит Шестая, потом поднимает голову в сторону зарешеченного окна. Мы поворачиваемся и смотрим вместе с ней. По дороге, ведущей к школе, быстро движутся огни пары фар, они едва различимы, и кроме них ничего не видно, они замедляются, проезжают выезд, потом поворачивают во въезд и быстро исчезают. Шестая разворачивается к нам.

— Все двери заблокированы. Как еще мы можем выбраться?

Я думаю об этом и прихожу к выводу, что наилучший вариант — это одно из незарешеченных окон в каком-нибудь другом классе.

— Мы можем выйти через спортзал, — говорит Сара. — Там есть проход под сценой, который открывается за школой, как люк от погреба.

— В самом деле? — спрашиваю я.

Она кивает, и я чувствую гордость.

— Держите меня за руки, — говорит Шестая. Я беру ее за правую руку, Сара — за левую. — Будьте как можно тише. Пока вы держите меня за руки, вы невидимы. Они не смогут нас увидеть, но могут услышать. Как только мы выберемся наружу, мы побежим сломя голову. Мы не сможем их избежать, поскольку они нас уже нашли. Единственная возможность сбежать — это убить их, всех до одного, пока не прибыли другие.

— Хорошо, — говорю я.

— Ты знаешь, что это означает? — спрашивает Шестая.

Я качаю головой. Я не совсем понимаю, о чем она спрашивает.

— От них не отделаешься, — говорит она. — Это значит, что тебе придется драться.

Я собираюсь ответить, но шарканье, которое я уже слышал раньше, останавливается у двери. Потом покачивается дверная ручка. Шестая делает глубокий вдох и выпускает мою руку.

— Значит, не выскользнуть, — произносит она. — Теперь начинается война.

Она кидается к двери, выбрасывает вперед руки, дверь отрывается от косяка и летит через коридор. Расщепленное дерево. Разбитое стекло.

— Включай свой свет! — кричит она.

Я щелчком включаю его. В обломках разбитой двери стоит могадорец. Он улыбается, из угла рта, куда его ударило дверью, сочится кровь. Черные глаза, бледная кожа, которой словно никогда не касалось солнце. Пещерное существо, поднявшееся из мертвых. Он бросает что-то, чего я не вижу, и я слышу, как рядом со мной Шестая издает стон. Я смотрю ему в глаза, и меня пронзает боль, которая приковывает меня к месту, и я не могу шевельнуться. На меня спадает тьма. Печаль. Мое тело костенеет. В моем затуманенном мозгу проносятся образы из дня вторжения: смерть женщин и детей, мои бабушка и дедушка; слезы, крики, кровь, груды горящих тел. Шестая прерывает мое оцепенение, поднимая могадорца в воздух и швыряя его о стену. Он пытается встать, а Шестая снова поднимает его и изо всех сил бьет об одну стену, потом о другую. Скаут валится на пол переломанный и искореженный, его торс пытается подняться, а потом падает неподвижно. Проходят одна или две секунды. Все его тело обращается в груду пепла, при этом раздается звук, как от брошенного на землю мешка с песком.

— Что за черт? — спрашиваю я, недоумевая, как может тело полностью рассыпаться.

— Не смотри им в глаза! — кричит она, игнорируя мое удивление.

Я думаю об авторе «Они ходят среди нас». Теперь я понимаю, через что он прошел, глядя им в глаза. Наверное, он радовался смерти, когда она наконец пришла, как избавлению от образов, которые непрестанно проигрывались в его мозгу. Я могу только представить, какой силы они бы достигли, не разрушь Шестая это колдовство.

Два других скаута бегут на нас из конца холла. Их окружает темная пелена, как будто они поглощают все вокруг себя и обращают в черное. Шестая стоит в полный рост передо мной, стоит твердо, подбородок высоко поднят. Она на пять сантиметров ниже меня, но благодаря осанке кажется, что, наоборот, на пять сантиметров выше. Сара стоит за мной. Оба могадорцы останавливаются на пересечении двух коридоров, их зубы оскалены в улыбках. Мое тело напряжено, мышцы горят от изнеможения. Они глубоко и с шумом дышат — это их дыхание, а не шаги мы слышали за дверью. Они смотрят на нас. Потом коридор наполняется другим шумом, и могадорцы переключают внимание на него. Дверь трясется, как будто кто-то пытается ее открыть. Вдруг раздается грохот выстрела, и входная дверь в школу распахнута пинком. Они оба удивлены и как только поворачиваются, чтобы убежать, в коридоре раздаются еще два выстрела, и оба скаута отброшены назад. Мы слышим приближающиеся шаги двух пар ботинок и поскребывание когтей. Шестая напрягается рядом со мной, готовая ко всему. Генри! Это огни его пикапа мы видели на подъезде к школе. У него двустволка, которой я никогда раньше не видел. Рядом с ним Берни Косар, который со всех ног бежит ко мне. Я наклоняюсь и поднимаю его с пола. Он бешено лижет мне лицо, а я так рад видеть его, что почти забываю сказать Шестой, кто этот человек с ружьем.

— Это Генри, — говорю я. — Мой Чепан.

Генри подходит к нам, настороженный, внимательно глядя на двери классов, мимо которых идет, а за ним, неся в руках Лориенский Ларец, идет Марк. Понятия не имею, зачем Генри взял его с собой. У Генри безумный взгляд, изможденный, полный страха и тревоги. Я ожидаю наихудшего за то, как я бежал из дома, брани, может, пощечины, но вместо этого он перехватывает ружье левой рукой и крепко, во всю силу обнимает меня. Я обнимаю его в ответ.