И колыбель упадет, стр. 46
— Отлично. — Он кивнул санитарке. Та взяла поднос и поспешно вышла.
— Теперь я вас оставлю. Обязательно примите снотворное.
Она неопределенно кивнула. В дверях доктор задержался:
— Да, мне очень жаль, но ваш телефон не работает. Мастер придет утром. Вы ожидаете звонков сегодня? Или посетителя?
— Нет. Ни звонков, ни посетителей. О том, что я здесь, известно только моей сестре, а она сегодня в Опере.
Он улыбнулся:
— Ясно. Что ж, спокойной ночи, миссис Демайо, и, пожалуйста, не волнуйтесь. Будьте уверены, я позабочусь о вас.
— Не сомневаюсь.
Доктор Хайли вышел. Кэти откинулась на подушку, закрыла глаза. Она уплывала куда-то, ее тело парило, парило как…
— Миссис Демайо. — Молодой голос звучал виновато.
Кэти открыла глаза.
— Что… я, должно быть, задремала.
Это была сестра Рендж, которая держала поднос с таблеткой в бумажном стаканчике.
— Вы должны принять это сейчас. Снотворное, которое назначил доктор Хайли. Он сказал, чтобы я осталась и убедилась, что вы его приняли.
Даже в отсутствие доктора Хайли девушка, казалось, нервничала.
— Пациентки всегда сердятся, когда нам приходится их будить, чтобы дать снотворное, но такие уж в клинике правила.
— Ясно. — Кэти положила таблетку в рот и запила водой из графина.
— Может, ляжете спать? Я постелю вам.
Кэти заметила, что лежит на покрывале. Она кивнула, поднялась и прошла в ванную, где вынула снотворное из-под языка. Что-то уже растворилось, но большую часть удалось выплюнуть. Ни за что, подумала она, лучше я не буду спать, чем мне приснится кошмар. Кэти плеснула в лицо водой, почистила зубы и вернулась в спальню. Она чувствовала себя такой слабой, двигалась, словно в тумане.
Медсестра помогла ей лечь в постель.
— Вы и правда устали. Вот и хорошо, я подоткну вам одеяло. Уверена, что вы прекрасно выспитесь. Если вам что-то понадобится, просто нажмите кнопку вызова.
— Спасибо. — Голова у Кэти отяжелела, глаза слипались.
Сестра Рендж подошла к окну и опустила штору.
— Опять снег начался, но скоро наверняка в дождь перейдет. В такую ужасную ночь хорошо лежать в постели.
— Раздвиньте занавески и приподнимите окно на дюйм, ладно? — прошептала Кэти. — Я люблю, когда в спальне свежий воздух.
— Конечно. Выключить свет, миссис Демайо?
— Да, пожалуйста. — Ей ужасно хотелось спать.
— Спокойной ночи, миссис Демайо.
— Спокойной ночи. А сколько времени?
— Ровно восемь.
— Спасибо.
Медсестра вышла. Кэти закрыла глаза. Через несколько минут ее дыхание стало ровным. Она не проснулась, когда в половине девятого ручка двери, ведущей в гостиную, начала поворачиваться.
55
Гертруда и супруги Крупшак ужинали. Гана потушила мясо, и Гертруда с благодарностью уступила ее просьбам взять добавку, а потом съесть большой кусок домашнего шоколадного пирога.
— Обычно я не ем так много, — извинилась она, — но с тех пор, как мы нашли бедную Эдну, у меня маковой росинки во рту не было.
Гана серьезно кивнула. Ее муж взял кофейную чашку и десертную тарелку.
— «Ники» играют, — заявил он. — Я иду смотреть. В его грубоватом тоне не было ничего оскорбительного. Он устроился в гостиной и включил телевизор.
Гана вздохнула:
— «Ники»… «Меты»… «Гиганты»… Один сезон за другим. Но с другой стороны, он здесь. Я заглядываю в комнату, и он там сидит. И не приходится возвращаться в пустой дом, как бедняжке Эдне.
— Я знаю. — Гертруда подумала о своем одиноком жилище, вспомнила старшую внучку. «Бабушка, ты придешь к нам ужинать?» или «Бабушка, ты в воскресенье будешь дома? Мы хотели зайти к тебе». Могло быть куда хуже.
— Может, нам сходить в квартиру Эдны? — спросила Гана. — Но я тебя не тороплю… Выпей еще кофе или съешь пирога…
— Нет-нет. Пойдем. Ужасно не хочется, но этого не избежать.
— Я возьму ключ.
Они быстро пересекли двор. Пока они ужинали, снова пошел мокрый снег с дождем. Гана спрятала подбородок в воротник пальто. Она подумала о красивой шубе Эдны из искусственного меха «под леопарда», которая теперь принадлежала ей.
В квартире они притихли. На столах и дверных ручках еще виднелись следы порошка для снятия отпечатков пальцев. Не сговариваясь, обе посмотрели туда, где несколько дней назад лежала Эдна.
— На радиаторе кровь, — пробормотала Гана. — Наверное, Гас его перекрасит.
— Да. — Гертруда встряхнулась. Надо побыстрее покончить с этим. Она знала вкусы внучки. Нэн понравится велюровая кушетка и те кресла к ней, с высокими спинками, с ножками и подлокотниками из красного дерева. Одно — качалка, другое обычное. Гертруда вспомнила, как Эдна рассказывала, что когда-то кресла были обтянуты синим бархатом с красивым растительным узором. Она отдала их в дешевую перетяжку и всегда вздыхала: «Они совсем потеряли вид».
Если Нэн снова обтянет их бархатом, они станут красивыми. И еще резной столик. В галерее Альтмана есть такие. Стоят целое состояние. Конечно, он сильно поцарапан, но муж Нэн отполирует его. Ах, Эдна, подумала Гертруда, ты была умнее большинства из нас. Ты знала цену вещам.
Гана достала из шкафа леопардовую шубу.
— Эдна в прошлом году одалживала ее мне, когда мы с Гасом ходили на вечеринку. Мне она нравится.
Они быстро поделили все, что было в квартире. Гану мало интересовала мебель — то, что не забрала Гертруда, пойдет в Армию Спасения, — но она пришла в восторг, когда Гертруда предложила ей взять серебряную тарелку и дорогой фарфор. Всю одежду Эдны, которая была им велика, они тоже решили отправить в Армию Спасения.
— Похоже, все, — вздохнула Гана. — Кроме драгоценностей, которые скоро вернет нам полиция. Ты получишь кольцо, а брошку она оставила мне.
Драгоценности. Эдна хранила их в ящике ночного столика. Гертруде вспомнился вечер вторника. Именно этот ящик хотел открыть доктор Хайли.
— Кстати, мы не заглянули в ночной столик, — сказала она. — Давай убедимся, что ничего не забыли.
Гертруда полностью выдвинула ящик. Она знала, что шкатулку забрала полиция. Но в глубине ящика обнаружился поношенный мокасин.
— Ради всего святого, — покачала головой Гана. — Зачем Эдна хранила эту вещь? — Она взяла мокасин и поднесла к свету — каблук сносился, белые пятна по бокам указывали на то, что обувь побывала в смеси снега с солью.
— Вот оно! — воскликнула Гертруда. — Это-то меня и запутало. — Гана озадаченно посмотрела на нее, и она объяснила: — Миссис Демайо спросила меня, не называла ли Эдна кого-нибудь из докторов принцем Дезире. И это меня запутало. Конечно, не называла. Но Эдна рассказывала мне, в каких ужасных старых мокасинах приходит в клинику миссис Льюис. Даже показала несколько недель назад, когда миссис Льюис уходила. Эдна подшучивала над миссис Льюис. Левый мокасин был велик миссис Льюис, и она постоянно его теряла. Эдна поддразнивала миссис Льюис, говорила, что та, наверное, ждет принца Дезире, который подберет ее хрустальный башмачок.
— Но принц Дезире не был возлюбленным Золушки, — возразила Гана. — Он из сказки про Спящую Красавицу.
— Вот именно. Я сказала Эдне, что она все перепутала. Она только рассмеялась и заявила, что миссис Льюис сказала ей то же самое, но мать рассказывала ей сказку именно так, и ее это вполне устраивает.
Гертруда задумалась:
— Миссис Демайо очень волновалась, когда спрашивала меня о принце Дезире. А в среду вечером… Я вот думаю, уж не мокасин ли миссис Льюис искал в этом ящике доктор Хайли? Знаешь, я прямо сейчас готова отправиться в прокуратуру к миссис Демайо и поговорить с ней или хотя бы оставить для нее сообщение. Что-то мне подсказывает, что не нужно откладывать до понедельника.
Гана подумала о Гасе, который не оторвется от телевизора до полуночи. Ее охватила жажда приключений. И она никогда не была в прокуратуре.
— Миссис Демайо спрашивала, не хранит ли Эдна из сентиментальности старую туфлю матери. Могу поспорить, что она имела в виду этот мокасин. Знаешь, поеду-ка я с тобой. Гас и не заметит, что меня нет.