Осужден пожизненно, стр. 67

Взволнованной девушке он показался воплощением того неведомого зла, которое ее страшило. Она узнала желтую одежду и увидела руки, которые стремительно потянулись к ней, словно желая ее схватить. Ей мгновенно вспомнилась история, которая три дня тому назад взбудоражила весь городок. Перед ней был отпетый головорез Порт-Артура, беглый бунтовщик и убийца, протянувший к ней раскованные руки, чтобы схватить ее и подчинить своей воле.

– Сильвия! Это вы! О, наконец-то! Я бежал, чтобы прийти к вам и просить… Неужели вы меня не узнаете? Она в ужасе отступила, прижав руки к груди, не в состоянии произнести ни слова.

– Я – Руфус Доуз! – проговорил он, ища в ее лице благодарную улыбку признания, которая так и не появилась. – Руфус Доуз! – повторил он.

Вино уже было выпито, и, сидя на широкой веранде, мужчины слушали плоские рассуждения священника, когда вдруг из сада до них донесся крик.

– Что там такое? – спросил Викерс.

Фрер вскочил и стал всматриваться в глубину сада. Он увидел вдали две смутные фигуры, как ему показалось, боровшиеся друг с другом. Одного взгляда было достаточно, чтобы он, чертыхнувшись, перепрыгивая через клумбы, бросился к незнакомцу.

Увидев его, Руфус Доуз не побежал, так как чувствовал себя под защитой девушки, которая была обязана ему жизнью, он отпустил ее руку и схватил край ее платья.

– О помоги мне, Морис, помоги! – вскрикнула Сильвия.

На лице Доуза показалось выражение ужаса и недоумения. Три дня несчастный старался сохранить свою жизнь и свободу, чтобы увидеться с единственным созданием, которое, как он думал, еще питает к нему привязанность. Осуществив свой беспримерный побег на глазах у всей тюремной стражи, он, рискуя быть пойманным, добрался до места, где жила девушка – предмет его дум и чаяний» надеясь услышать от нее слова сочувствия и благодарности. Но она не только не захотела выслушать его, но отшатнулась от него, как от зачумленного, а узнав его имя, позвала его смертельного врага, чтобы тот схватил его. Какая чудовищная неблагодарность! Значит, и та, которую он кормил и выхаживал, ради которой отказался от возможности, заработанной столь тяжким трудом, выйти на свободу и вернуть состояние, ребенок, о котором он мечтал во сне и наяву, девочка, образ который боготворил, – и она тоже против него! Стало быть, нет на земле справедливости, нет бога! Он выпустил ее платье и, не обращая внимания на приближающийся топот и крики, молча стоял, дрожа с головы до ног. В следующее мгновение на него набросились Фрер и Мак-Наб и повалили на землю. Хотя и очень ослабевший от голода, он одним легким движением сбросил их, и, несмотря на то что в доме уже поднялась тревога, и к месту событий бежали слуги, он мог бы еще скрыться от преследователей и спастись. Однако, судя по всему, он был неспособен бежать; па его бледном лице выступили большие капли пота, он дышал тяжело и прерывисто, и было похоже, что он вот-вот заплачет. На секунду черты его исказились конвульсивной гримасой. Казалось, что он готов обрушить на голову девушки, рыдавшей на отцовском плече, страшное проклятие. Но он не издал ни звука, а только засунул за пазуху руку и с жестом ужаса и отвращения что-то отбросил от себя. Затем с глубоким вздохом он протянул руки и позволил себя связать.

Когда его уводили, его молчаливая скорбь так проникала в душу, что каждый инстинктивно отвернулся, чтобы никто не подумал, будто другой торжествует, глумясь и радуясь своей победе.

Глава 40

РЕЛИКВИЯ ИЗ МАКУОРИ-ХАРБОР

– Ты должен спасти его от нового наказания, – сказала па другой день Сильвия Фреру. – Я не хотела выдать этого несчастного человека, просто я немного разволновалась, читая историю того каторжника.

– Не надо было читать подобной чепухи, – сказал Фрер. – Да и зачем? Не думаю, чтобы там было хоть слово правды.

– Но там все правда! Я убеждена в этом. О, Морис, они ужасные люди. Я думала, что знаю все о каторжниках, но у меня и в мыслях не было, что среди них могут оказаться такие, как эти.

– И слава богу, что ты знаешь очень мало, – сказал Морис. – Слуги, которые живут здесь у вас, совсем непохожи на Рекса и его братию.

– О, Морис, я так устала от этого места! Это, может быть, нехорошо по отношению к папе и другим, но я мечтаю оказаться где угодно, лишь бы не видеть больше цепей и желтой одежды. Не знаю даже, почему мне так хочется этого…

– Мы ведь поедем в Сидней, – сказал Фрер. – Там не так много каторжан. Мы давно с тобой решили туда поехать. – И провести там наш медовый месяц, – простодушно подтвердила Сильвия. – Но мы с тобой еще не обвенчаны.

– За этим дело не станет, – сказал Морис.

– Ах, я не о том! Я хочу поговорить с тобой о бедном Доузе. Не думаю, чтобы он хотел как-то обидеть меня. Сейчас мне кажется, что он пришел попросить еды или еще чего-то, а я испугалась. Они ведь не повесят его, Морис, нет?

– Нет, – сказал Морис. – Я утром говорил с твоим отцом. Если бы его стали судить, тебе, возможно, пришлось бы дать показания, поэтому мы решили отправить его обратно в Порт-Артур и заковать в тяжелые кандалы. Сегодня мы еще раз приговорили его к пожизненному заключению. Это уже третий по счету приговор.

– А что он сказал?

– Ничего. Я сразу же отправил его на шхуну. Сейчас она уже, наверно, миновала устье реки.

– Морис, не знаю почему, но этот человек меня как-то тревожит.

– Правда? – спросил Морис.

– Я словно боюсь его, как будто я что-то знаю о нем, а между тем я ничего не знаю.

– Это не очень ясно, – сказал Морис и как-то принужденно рассмеялся. – Но давай больше не говорить о нем. Мы скоро будем далеко от Порт-Артура и всех его обитателей.

– Морис, – сказала она ласково, – я люблю тебя, дорогой! Ты ведь всегда защитишь меня от этих людей, правда?

Морис поцеловал ее.

– Ты еще не справилась со своими страхами, Сильвия, – сказал он. – Я вижу, что мне придется очень заботиться о моей жене.

– Конечно, – согласилась Сильвия. Затем последовала нежная сцена: Морис горячо обнимал девушку, а она только терпела его прикосновения.

Вдруг взгляд ее упал на какой-то предмет.

– Что это такое? Вон там, на земле около источника?

Они были вблизи того места, где накануне был схвачен Доуз. Здесь через сад протекал небольшой ручей, и тритон, сделанный руками каторжников, дул в свой рог среди нагромождения камней. Возле источника лежал крошечный мешочек. Фрер поднял его. Материя была желтой, захватанной, и мешочек явно был сшит мужскими руками.

– Что-то вроде игольника, – сказал Фрер.

– Дай-ка мне посмотреть. Какая странная штучка! И тоже из желтой материи. Должно быть, это вещь какого-нибудь каторжника. О, Морис, – конечно, того самого, который был здесь вчера вечером!

– Ну да, – сказал Морис, вертя в руках мешочек – Может быть, и его. Даже наверняка – его.

– Я помню, он что-то бросил на землю. Может быть, как раз это? – сказала Сильвия, с любопытством заглядывая через его плечо. Фрер, слегка нахмурившись, разорвал ткань таинственного мешочка. Под нею оказался второй слой – из серой материи, какую носили арестанты «хорошего поведения». Под этим вторым слоем ткани хранился грязный и выцветший лоскуток из мериносовой шерсти в три квадратных дюйма. Когда-то он, по-видимому, был синего цвета.

– Ого! – сказал Фрер. – Что же это может быть?

– Это кусочек платья, – сказала Сильвия.

То был талисман Руфуса Доуза – лоскут от того платья, которое она носила в Макуори-Харбор, – лоскут, который он пять лет хранил и берег, как священную реликвию.

Фрер бросил лоскуток в воду, и ручей понес его.

– Зачем ты это сделал? – воскликнула девушка, почувствовав вдруг непонятный укол совести. Лоскут, зацепившись за водоросли, на секунду задержался на поверхности воды. Почти в тот же миг, одновременно подняв взгляд, они увидели сквозь просвет между деревьями шхуну, уносившую Руфуса Доуза обратно в его темницу. Шхуна проскользнула мимо и исчезла. Когда они снова взглянули на странную реликвию отъявленного преступника из Порт-Артура, она тоже исчезла…