Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4, стр. 3
Вот так. Я с самого начала сделал глупость — рассказал читателю, как мой главный герой, студент Расколли, решает свои материальные проблемы. Для детектива это недопустимо — о том, кто убил, читатель не должен догадываться до последнего абзаца, а лучше если он и вовсе не поймет, в чем было дело. Поэтому мне пришлось делать вид, что пишу я на самом деле вовсе не детектив, а философскую притчу о сути убийства и искупления. Должно быть, я так переборщил, описывая душевные метания студента Расколли, что некоторые читатели решили: этот бедняга, постоянно занимающийся нравственным самоистязанием, не мог убить несчастную старушку. Он только думает, что он ее убил, потому что ее действительно нашли мертвой в луже воды, и вот у него заговорила совесть, и он обвинил себя, хотя убил кто-то другой. Кто? Тут я опять сделал глупость — я ведь был в то время неопытным литератором и не знал, что героев в детективном романе должно быть строго ограниченное количество — желательно не больше пяти, чтобы читатель, пересчитывая подозреваемых в преступлении, мог это сделать, пользуясь пальцами одной руки.
Не зная этого золотого правила литературы, я ввел в роман столько действующих лиц, сколько мог одновременно удержать в памяти, не путая имен и профессий. А читатель, вообразив, что студента Расколли я ему подсунул лишь для того, чтобы запутать, до самой последней страницы пытался разобраться — так кто же, черт побери, пустил в расход старушку?
Когда над проблемой думает следователь уголовной полиции Дышкевич, это нормально — он-то первых глав не читал и о студенте не имел до поры до времени никакого представления. Но когда над той же проблемой раздумывает читатель, которому я все изложил открытым текстом — это катастрофа. Читатель, видите ли, не верит автору, потому что не положено в детективе раскрывать карты на первой же странице. Но разве я раскрыл все карты? Я всего лишь описал, как студент собирает из частей, купленных в магазине, пистолет-холодильник, как звонит в дверь квартиры старушки-процентщицы, как поднимает оружие и активизирует процесс… Да, я описал это, потому что автор должен быть правдив, а герой его — этот несчастный студиозус — именно так все и видел собственными глазами. Но, господа, задайтесь вопросом: а не могло ли описанное на первых страницах романа быть всего лишь воспаленным бредом бедняги Расколли? Он хотел убить старушку, он думал, что сделал это, но было ли так НА САМОМ ДЕЛЕ?
Не знаете? То-то и оно. Поэтому не нужно обвинять автора в том, что он пренебрег правилами детектива и указал пальцем на убийцу в самом начале долгого и нудного повествования. Уверяю вас, даже я буквально до последней страницы этого опуса не представлял себе, кто же прикончил старушку. Студент всю душу себе вымотал (окружающих он, впрочем, тоже не пожалел), обвиняя себя в том, что он, возможно, сделал, а возможно — и нет. Следователь Дышкевич тоже не мог прийти к какому-то решению (не умнее же он собственного автора! ). Остальные персонажи, на которых в той или иной степени на той или иной виртуальной странице падало подозрение, мучились из-за невозможности доказать свою невиновность — истинную или мнимую.
А ведь в романе нужно еще и действие. Преступник убегает, сыщик преследует, остальные смотрят и аплодируют. Вот и пришлось мне ради правдоподобия заставить Расколли улететь с Земли в систему Антокнируса — сбежал-то он, вообще говоря, от собственной невесты Софинды, с которой повздорил относительно даты бракосочетания. Но следователь Дышкевич, ясное дело, рассудил так: убежал — значит, виновен.
И начинается погоня. Тут я дал себе волю, описав на последних страницах романа собственные приключения в звездных мирах — автор ведь обязан опираться на жизненный опыт, иначе его произведения приобретут характер никчемного сочинительства!
Обнаружив, что размер романа начинает превосходить всякие разумные пределы (издатели обычно и говорить не хотят о публикации рукописей объемом больше двадцати мегабайт, а у меня уже было почти тридцать! ), я заставил Расколли и Дышкевича встретиться друг с другом в корчме на большой дороге, ведущей из столицы Антокнируса Дажги в ее главную тюрьму.
Заканчивается роман диалогом, в котором сосредоточена, на мой взгляд, суть конфликта между преступлением и наказанием.
— Ты убил старушку и совершил преступление! — убеждает студентуса сыщик.
— Я наказал ее, потому что она была виновна, — возражает Расколли. — Арестовав меня, преступление совершит общество, ведь нельзя судить палача!
— Преступление предшествует наказанию, — говорит сыщик. — Сначала идет убийство, потом — тюрьма.
— Наказание также может предшествовать преступлению, — возражает студент, — не забывай о курице и яйце.
Каюсь: в те годы мне не давались финалы. Финалы вообще мало кому удаются — говорят, даже в Новом завете, очень популярной книге, финал провисает, поскольку логически не обоснован всем предшествующим сюжетом. Что ж говорить обо мне, начинающем авторе?
Короче говоря, беседой сыщика со студентом я закончил роман и поставил точку. На самом деле это было жирное многоточие, потому что диалог остался незавершенным, студент — не арестованным, а сыщик — в полном недоумении относительно того, зачем он вообще понадобился автору, если тот сам для себя не решил, был Расколли убийцей или все-таки палачом? Наказал он или совершил преступление?
Мне и самому хотелось это знать, и ответ на столь каверзный вопрос я попытался дать в другом своем романе, названном «Хана Каренн».
СТРАСТЬ И ТРАГЕДИЯ ХАНЫ КАРЕНН
Третий мой роман, названный по имени главной героини «Хана Каренн», повествует о печальной судьбе аборигенки, обитающей на планете Облон в системе, которую с Земли не видно даже в телескопы, поскольку, как я полагаю, этой системы на самом деле не существует в природе.
Хана (знакомые звали ее уменьшительным именем Аннинушечка) лелеяла девичью мечту выйти замуж за принца, явившегося либо из системы туманности Конская голова, либо, на худой конец, с одной из планет Бетельгейзе. И не спрашивайте, почему Аннинушечке грезился принц именно из этих галактических задворок — то, о чем мечтают экзальтированные девицы, не способен понять никто, даже придумавший их автор.
Принц однако не явился (да и как он мог это сделать, если в системах Конской головы и Бетельгейзе к тому времени еще не существовало межзвездных коммуникаций даже на уровне никому не нужного радио?), и Хану выдали замуж за старого, но богатого и знатного аборигена по имени Паша Каренн — вот откуда, кстати, у моей героини появилась фамилия, которую она называла всякому, кто желал познакомиться с этой импозантной, знавшей себе цену дамой.
Я долго размышлял над тем, нужны ли в моем романе эротические сцены. Читатель любит эротику — это понятно. Мой компьютер, не при нем будь сказано, любит эротику еще больше, хотя, ясное дело, не способен лично испытать ни единой эмоции, связанной с этой стороной человеческого существования. Эротика для моего компьютера — способ повышения покупательной способности создаваемого нами товара.
Возникло затруднение. С одной стороны, роман без эротики не будет иметь успеха на рынке. С другой стороны — какая, к черту, эротика на планете Облон, где детей никто не хотел рожать даже в пробирке! Паша Каренн женился на Аннинушечке (Хане) вовсе не для того, чтобы создавать молодое поколение, а по той причине, что каждый облонец старше шестидесяти оборотов планеты должен иметь спутницу жизни, чтобы было кому положить его в капсулу после ухода в иной мир — ведь никто, кроме жены, просто не захочет этого делать!
Будучи автором, я дал задание, а мой компьютер, будучи талантливым исполнителем, придумал для моих героев такую эротику, какая не могла не привести к трагическому повороту сюжета. Оказывается (честно — я бы сам до этого не додумался), на планете Облон дети рождаются из сгущения воздуха, а воздух сгущается в нужном месте только в том случае, если супружеская пара дуэтом читает ею же сочиненные тексты самого что ни на есть непристойного содержания. Вы ж понимаете, я не мог вставить в свой роман непристойные слова, даже если они сказаны были на языке, абсолютно непонятном земному читателю. Но натуралистическое описание того, как Паша и Хана становятся в позу (фантазируйте, фантазируйте! ) и вопят натужными голосами тексты, которые у них самих (особенно у целомудренного Паши) вызывают острое неприятие, это описание нам с компьютером удалось как нельзя лучше. Почитайте — убедитесь.