Тайная история Леонардо да Винчи, стр. 87

— И убьют Айше, — сказал Леонардо.

— Нет, она в полной безопасности. Если османы отдадут ее, война закончится. Они поторгуются.

— А если с ней что-нибудь случится?

— Вот тогда народ этой земли действительно обезумеет и предаст турок резне. На тех, у кого она в плену, лежит огромная ответственность. — Помолчав, Куан добавил: — Но гибель кораблей должна встревожить Мехмеда. Он человек верующий… и суеверный.

Леонардо взглянул на Куана, но не заметил ни веселья, ни иронии на его озабоченном лице.

— Тогда, быть может, он отдаст Айше.

— Непохоже, — сказал Куан. — И султану Мехмеду, и нашему калифу нужно вкусить крови. Вот увидишь, маэстро.

— А ты? — спросил Леонардо. — Что чувствуешь ты?

Куан пожал плечами:

— Убийство не радует меня, но и не вызывает отвращения.

— Что же тебя… радует?

— Я покажу тебе. Когда-нибудь… скоро.

С этими словами Куан отвернулся от Леонардо. Оба в молчании смотрели на бойню.

И под зеленой, блестящей от солнца водой Леонардо вдруг почудилось лицо Никколо.

Словно у каждого юноши, погибшего сегодня, было его лицо.

Глава 21

МИРАЖ В ПУСТЫНЕ

Даже после чудесного потопления турецких судов Леонардо по-прежнему оставался пленником в своих покоях и мастерской, битком набитой машинами и оружием, откованным и сработанным по его описаниям. Но теперь он на самом деле был пленником, потому что его разлучили с друзьями. Куан пришел навестить его лишь раз, да и то затем, чтобы сказать, что нужны еще изобретения. Калиф желал изобретений каждый день. Калиф был очень доволен Леонардо — это и явилось наградой да Винчи. Леонардо набросился на Куана с упреками: его обманули, он не какая-то Шехерезада с тысячью и одним изобретением.

— Жизнь — испытание, — ответил ему Куан, отпустив перед тем несколько комплиментов его прекрасному вкусу в книгах. — Помни, Леонардо, твои друзья зависят от тебя… и ждут тебя.

— Где они? — спросил тогда Леонардо.

Но Куан отделался туманными фразами, заставив да Винчи подозревать, что калиф тайно оставил роскошь Каира и отправился со своими бедуинами в пустыню, взяв с собой Америго, робкого Америго, который равно боялся толпы и женщин. Теперь он был с Красным Джинном, с калифом, который может убить его просто из каприза. О судьбе Бенедетто и Зороастро оставалось только гадать.

Леонардо не видел никого, кроме стражей и женщин, что навещали его по ночам. Но даже шлюхи были незнакомками: каждую ночь приходила новая. Он позволял им остаться, потому что отчаянно нуждался в обществе; и он представлял себе, что это Джиневра, или Симонетта, или Айше. Иными ночами, занимаясь с ними любовью, он втягивал ноздрями запах их мускуса и благовоний, словно это был удушающий дым пламени, которое пожрало Джиневру в ее спальне.

Джиневру, обрученную со смертью.

Айше. Она снова и снова посещала его думы, мечты, фантазии; и Леонардо размышлял о времени, когда она была с ним. Он вспоминал мирные минуты и яростные мгновения любви и дивился, как и когда она успела так запечатлеться в его мыслях. Айше не интересовала его, а занятия с ней любовью — еще меньше. Однако она из ревности похитила у него Никколо. Он вспомнил, как она вскрикивала от боли, когда он брал ее со злостью. Словно она была не объектом вожделения, не сладостным бальзамом, а просто красивым чувственным орудием в чужих руках.

И он все время помнил о Никколо — его подопечном, его ответственности… и поражении.

Когда очередная шлюха покинула его постель, Леонардо сел сочинять письмо при свете своей водяной лампы. Скоро мулла призовет правоверных к молитве и рассвет окрасит минареты в золотое и розовое. Он писал быстро, по-латыни.

Леонардо вырвал листок из записной книжки и смял в ладонях, пролив чернила на стол. Он обмакнул перо в чернильную лужицу и готов был уже начать сначала, когда Куан, вошедший в его покои неслышно, как дух, и стоявший в паре шагов за его спиной, сказал:

— Итак, Леонардо, я вижу, ты наконец готов похоронить своего друга.

Куан был одет в пышные одеяния калифа.

— Добро пожаловать, Куан, — холодно сказал Леонардо, взглядывая на дверь, чтобы проверить, одни ли они. — Час слишком поздний — или, лучше сказать, ранний. Что привело тебя сюда?

— Дружбы тебе не довольно? — осведомился Куан.

— Для друга ты чересчур хорошо исполняешь роль тюремного надзирателя.

— Неплохо, — улыбнулся Куан. — Ты хорошо выучил арабский; скоро, думаю, ты начнешь писать стихи на этом святом наречии.

— Быть может, уже начал. — Леонардо указал на диван. — Не хочешь ли закурить?

— А, так ты в конце концов оценил по заслугам радости гашиша?

— Я обнаружил, что ваш табак помогает мне думать. Разве не зовется он «другом узника»?

— Но у меня создалось впечатление, что ты очень стоек в своих привычках. Я, кстати, полагал, что у тебя очень мало пороков, если они вообще есть.

— Ты затем и пришел? Чтобы расспросить меня о моих привычках?

— Нет, Леонардо, я пришел увести тебя отсюда.

— А что с…

— Твоими друзьями?

— Да, с моими друзьями.

— Они в безопасности — и далеко отсюда.

— Где?

— Тот, кому я спас жизнь, и твой друг Зороастро сейчас находятся вместе с Деватдаром.

— Ладно, тогда где Деватдар?

— Я доставлю тебя туда, Леонардо. Это менее опасно, чем объяснять. — Куан обвел рукой стены с таким видом, как будто вдоль них выстроились ряды шпионов. — На тебя произвели впечатление мои фокусы с памятью на вечеринке у мессера Нери?

— Да, конечно, но…

— Ну так у меня припасено кое-что еще, чтобы произвести на тебя впечатление, Леонардо. Быть может, ты не единственный человек, который умеет летать. Давай-ка поиграем в маскарад, как когда-то во Флоренции.

— Не уверен, что понимаю, о чем ты говоришь, — нетерпеливо сказал Леонардо.

— Ты устал, друг? — спросил Куан.

— Нет.

— Тогда пошли.

— Сейчас?

— Да, и времени у нас немного.

— Я должен собраться, у меня в мастерской остались изобретения и записи.

Куан раскрыл сумку:

— Здесь записи из твоей мастерской. Бери те, что здесь, и идем. И не тревожься о своих машинах. Их тебе доставят.

С этими словами Куан вышел из комнаты, и стражи стали у дверей, дожидаясь, когда Леонардо выйдет следом.

— Ты как-то спрашивал, что меня радует, — сказал Куан, когда они уже стояли на широкой плоской крыше одной из стен Цитадели. — Так вот: это.

Ему не было нужды указывать на огромную колыхавшуюся груду материи, что раздувалась и волновалась над прямоугольной кирпичной печью, сложенной в виде пирамиды. Даже с этого расстояния — более двадцати шагов — Леонардо ощущал густой едкий запах дыма, которым наполнялась сшитая из шелка и льна оболочка. Веревочная сеть оплетала верхнюю полусферу; к веревкам прикреплялась плетенная из прутьев корзина.