Посланник, стр. 34

— Ведь ты знаешь, что я любил ее больше всех, Меррит, — повторил я слова умирающего.

Меррит заговорил со мной так, словно я стал слухом лейтенанта — на самом деле так оно и было, я понял это, когда умирающий ответил ему. Кроме того, он сообщил, что мне потребуется помощь для возвращения в гостиницу, потому что наш разговор отнимет у меня много сил.

Очень скоро лейтенант скончался. Почти сразу у меня случился приступ лихорадки, и мне очень пригодились услуги Меррита, проводившего меня до моей комнаты. И хотя я довольно быстро пришел в себя, он сделал все возможное, чтобы облегчить мое положение в эти тяжелые часы, и до рассвета сам не прилег отдохнуть.

Когда после похорон лейтенанта я спросил, хочет ли Меррит остаться со мной, он охотно согласился.

— Но я должен попросить тебя о том, чтобы ты не рассказывал другим о…

— О вашем даре, капитан? Мне бы это и в голову не пришло, сэр.

— И есть еще пес…

— Я уже с ним познакомился. Призрак? Вы ведь так его называете. Он настоящий джентльмен, вы согласны?

— Да, — в некоторой растерянности ответил я.

— Для меня будет огромным удовольствием и честью служить вам, сэр.

В последующие недели я убедился, что лейтенант был совершенно прав. Меррит оказался рассудительным и толковым человеком, и благодаря его помощи я смог проводить больше времени в полевом госпитале.

По прошествии некоторого времени один из умирающих дал мне понять, что пора возвращаться в Англию.

«Ваш дар последует за вами на родину, капитан, — сказал мне другой. — Ничего не бойтесь. Вам также нужно будет время от времени выпускать вашего пса погулять на кладбище».

«На кладбище?»

«Конечно, ведь он кладбищенский пес — разве вы не знали? А таким собакам необходимо проводить время среди могил. Здесь, понятное дело, в них недостатка нет, но все изменится, когда вы окажетесь дома».

Я обдумал его слова и почувствовал, что мысль о возвращении в Англию вызывает у меня тревогу.

«Там вам предстоит кое-что выполнить, капитан, но если Англия вас не устраивает, вы всегда сможете найти для себя другой дом, сэр. Да благословит вас Бог, Тайлер Хоторн, и огромное спасибо за проявленную ко мне доброту».

И прежде чем я успел спросить его, что мне «предстоит выполнить» в Англии, он умер, и я так и не узнал, что он имел в виду.

ГЛАВА 28

Наше возвращение домой получилось ничем не примечательным. Самый тревожный момент произошел перед отплытием, когда я посетил агента лорда Варре в Брюсселе, и тот дал мне понять, что я стал невероятно богатым человеком. Я подумал, что сумма, полученная мной несколькими неделями раньше, была большей частью денег, что намеревался передать мне лорд Варре, а потому испытал настоящее потрясение. Когда я осмелился задать вопрос о происхождении такого богатства, он сказал, что лорд Варре оставил мне письмо. Оно извещало меня, что речь идет лишь о малой части его собственного состояния, которое он хочет разделить со мной. Эти ценные бумаги появились в результате союза с семьей итальянского купца и инвестиций, осуществляемых на лондонской бирже в течение многих лет. Мне следует иметь в виду, что это состояние должно «сохраниться на очень длительное время».

Смысл этих пяти выделенных слов не ускользнул от меня.

Агент с радостью организовал наше путешествие. Он не ставил под сомнение мое желание взять с собой Меррита, Призрака и гроб с телом рядового Мейкинса. Более того, он позаботился обо всех деталях, в том числе и о покупке лошадей и экипажа для моего перемещения по Англии.

Меррит помог мне доставить останки Мейкинса его вдове, красивой молодой женщине, которую поразило мое участие в похоронах ее покойного супруга.

— Ваш муж очень меня выручил при Ватерлоо, — объяснил я.

Она сразу поверила мне и не стала задавать вопросов. Я передал ей последнее письмо Мейкинса, как он просил, оставил сумму денег, позволившую ей не впасть в отчаяние и не искать новый дом и мужа в течение нескольких лет. «Эти деньги мы заработали вместе», — сказал я ей. И в моих словах имелась толика правды.

Я заметил, что Меррит увлекся молодой женщиной, а она вела себя в его присутствии удивительно непринужденно. Впрочем, период траура еще не завершился, и мой слуга, как и следовало, отнесся к этому с уважением. Мы уехали сразу после похорон.

Мысль о том, что однажды Меррит сможет вернуться и сделать ей предложение, заставила меня подумать о собственных делах. Я происходил из хорошей семьи и после смерти отца унаследовал приличное состояние и часть поместья, не предназначавшуюся брату. Все это в сочетании с моим богатством и тем фактом, что многие мужчины погибли на войне, делало мою особу весьма привлекательной для тех семей, где были незамужние дочери. Но я опасался жениться.

В то время я еще не до конца поверил лорду Варре, но меня нередко посещали сомнения. А что, если я женюсь и не только переживу свою жену — а также детей и внуков, — но буду выглядеть как молодой человек двадцати четырех лет? Такое развитие событий казалось мне невозможным. Тем не менее я не решался сделать последний шаг.

Брат искренне обрадовался моему возвращению — он считал, что я погиб при Ватерлоо. Он принял меня с удивительной теплотой. Его жена ждала третьего ребенка, а двое его детей, тогда им исполнилось семь и пять лет, с восторгом отнеслись к появлению дяди, героя войны, и его огромного пса.

Хотя мы с братом пустились в долгие воспоминания и отправились спать поздно, я проснулся еще до рассвета. Мне не спалось, и я встал, чтобы разжечь камин. Я уже знал, что теперь могу спать намного меньше и это никак не сказывается на моем здоровье. И все же я получал немалое удовольствие, когда мне удавалось заснуть. Сейчас я понимал, что пробудился окончательно, а потому сразу взялся за ручку кувшина с водой, стоящего рядом с тазом, чтобы вымыть лицо. Я ощутил вспышку острой боли — ручка была выщерблена, и я поранил ладонь. Мне повезло, что Меррит еще не встал и ничего не заметил. Не успел я прижать чистую ткань к ране, как она затянулась. И если бы я не видел следов крови на салфетке и на ручке кувшина, то мог бы усомниться в том, что моя ладонь была порезана. Я быстро вытер ручку и сжег салфетку в камине. Призрак с интересом наблюдал за моими действиями, но даже не пошевелился и не привстал со своего коврика возле камина.

Я смотрел на свою руку. А если все, что говорил лорд Варре, правда? Что, если я получил нечто большее, чем способность говорить с умирающими?

Невозможно! Никто не живет вечно. Но какая-то часть моего сознания шептала, что все, сказанное Варре, правда, а потому я вполне мог стать бессмертным. У меня вдруг возникло искушение взять один из своих пистолетов и проверить это самым мрачным из всех возможных способов. К счастью, мною еще не овладело отчаяние (и я не был настолько глуп), чтобы поступить так в доме собственного брата. Тем не менее я нашел нож и подошел к тазику с водой. Теперь я сознательно порезал руку и почувствовал боль. Потекла кровь. Рана исчезла почти мгновенно.

Я снова рассек ладонь, причем довольно глубоко. Боль была сильнее, крови вытекло больше, но рана затянулась так же быстро, как и две предыдущие.

Распахнув окно своей спальни и убедившись, что никто не наблюдает за мной, я выплеснул содержимое тазика на цветы внизу.

Я сел на постель, меня начало трясти.

Другой человек обрадовался бы, обнаружив, что мгновенно исцеляется. Быть может, на меня оказали действие тягостные события последних недель, но я испытывал лишь ужас.

«Во что я превратился?»

Я опустился на колени и начал молиться с таким же усердием, как в те страшные дни, когда умирал на поле у Ватерлоо.

— Остаюсь ли я человеком? — с горечью прошептал я.

Я попытался снять серебряное кольцо с черепом. Оно сидело как влитое. Я подумал, что мог бы отрезать палец.

Возможно, когда на поле битвы я так отчаянно молил о жизни, я совершил непростительный поступок. Я стал просить Бога об ответах, о руководстве.