Запутанные связи, стр. 31

Она тоже практически не помнила свою мать. Только недавно, благодаря дневникам, некоторые события прояснились.

— Может быть, нет.

Он горько рассмеялся.

— До твоего появления здесь я не знал, что моя мама смотрела, как умирал отец. Не знал, что она настолько его ненавидела.

— Возможно, она его не ненавидела. И любовь, и ненависть — очень сильные эмоции. Люди убивают тех, кого любят, постоянно. Мне это непонятно, но знаю, что такое происходит.

— Это не любовь. Что-то другое. — Мик отошел в темный угол террасы и схватился за деревянные перила. За озером над горами начала подниматься луна, ее совершенное зеркальное отражение появилось на гладкой воде.

— До твоего приезда в город все было похоронено в прошлом, которому и принадлежало. Потом ты начала лезть не в свое дело, рыть носом, и теперь это единственная тема, которую все вокруг обсуждают. Так же было, пока я рос.

Мэдди подошла к Мику, села на перила, скрестила руки под грудью и посмотрела на темный силуэт его лица. Она была так близко, что рука мужчины практически касалась ее тела.

— В отличие от того, что происходило у вас дома, полагаю, твои родители часто оказывались темой для городских сплетен.

— Да, можно сказать и так.

— Поэтому ты и дрался все время?

Он посмотрел ей в глаза и беззвучно рассмеялся.

— Возможно, мне просто нравилось драться.

— А может быть, тебе не нравятся люди, которые говорят неприятные вещи о твоей семье.

— Думаешь, ты меня знаешь. Считаешь, что разгадала меня.

Она пожала плечами. Да, она его знала. Ей казалось, что их жизни в какой-то степени были зеркальными отражениями.

— Я думаю, что жизнь в городе, где каждый знает, что твоя мать убила твоего отца и его молодую любовницу, похожа на ад. Дети бывают очень жестокими. И это не просто избитое выражение, а правда. Поверь мне, я знаю, они могут вести себя подло.

Легкий ветер сдул несколько длинных прядей волос Мэдди на щеку, Мик поднял руку и нежно отвел их от ее лица.

— Что они делали? Не брали тебя играть в кикбол?

— Меня нигде не выбирали. Я была немного толстой.

— Немного?

— Очень толстой.

— Сколько ты весила?

— Я не знаю, но в шестом классе мне подарили по-настоящему клевые черные ботинки. У меня были слишком большие икры, и застегнуть замок до конца не получалось. Так что я загнула их верх, пытаясь убедить себя в том, что все подумают, будто бы ботинки следует носить именно так. Но дети не были одурачены, и я никогда больше не надевала эту обувь. В тот год меня стали называть Цинциннати-Мэдди. Сначала я была так рада, что они больше не называли меня Толстушкой Мэдди. Потом я узнала, почему они выбрали это прозвище, и больше уже не радовалась.

Сквозь сумеречное пространство, которое разделяло их, он вопросительно поднял бровь, и девушка объяснила:

— Они говорили, что я такая толстая, потому что съела Цинциннати.

— Маленькие засранцы, — он опустил руку. — Неудивительно, что ты такая своенравная.

Разве она такая? Возможно.

— А у тебя какое оправдание?

Мэдди чувствовала, как взгляд Мика скользит по ее лицу в течение нескольких мгновений, прежде чем он ответил:

— Я не настолько своенравен, как ты.

— Конечно, — усмехнулась девушка.

— Ну, я не был таким до твоего приезда в город.

— Задолго до моего приезда ты превращал жизнь шерифа Поттера в ад…

— Для меня самого жизнь в этом городе иногда была адской.

— Могу себе представить.

— Нет, не можешь. — Он глубоко вздохнул и сказал правду. — Люди всю мою жизнь гадали: психану я и убью кого-нибудь, как мать, или вырасту и стану таким же, как отец. Для ребенка тяжело жить с таким грузом.

— Тебя это беспокоит?

Мик отрицательно покачал головой.

— Нет, не беспокоит. Проблемой моей матери — одной из проблем — было то, что никогда не следовало терпеть парня, который постоянно ей изменял. А проблемой моего старика было то, что ему вообще никогда не следовало жениться.

— Так твое решение проблемы — это избегать брака?

— Точно. — Мик сел рядом с Мэдди на перила и взял ее руку в свою. — Примерно так же ты решила проблему лишнего веса, перестав есть продукты, богатые углеводами.

— Это другое. Я гедонист, и мне приходится избегать больше, чем просто углеводов. — В этот момент гедонистическая натура Мэдди почувствовала, как тепло его ладони распространилось вверх по ее руке и дальше разлилось по всей груди.

— Ты и секса тоже избегаешь.

— Да, и если я вернусь к одной из своих старых привычек, все может стать просто отвратительным.

— Насколько отвратительным?

Мужчина внезапно оказался слишком близко, и Мэдди встала.

— Я предамся разврату.

— В сексе?

Девушка попыталась отнять руку, но Мик усилил хватку.

— В еде.

Он взялся за край ее кофты свободной рукой.

— В сексе?

— Да.

В разделявшей их темноте мелькнула его белоснежная соблазнительная улыбка.

— Насколько отвратительной ты станешь? — Медленно он притянул Мэдди к себе, пока она не оказалась между его бедрами.

Тепло его руки, прикосновение ног и порочная улыбка общими усилиями завлекали, уничтожали волю к сопротивлению и толкали ее в пучину разврата. Девушка чувствовала, как налились груди, как стало покалывать кожу, и невыносимая жажда, которую Мик разбудил своим первым поцелуем, снова ударила по ней — острая, мучительная, всепоглощающая.

— Тебе не захочется этого узнать.

— О, да, — произнес он. — Я думаю, определенно захочется.

Глава 11

— Кажется, ты собирался держать свой язык подальше от моего рта.

Мик взглянул в лицо Мэдди, освещенное луной, и потянулся к молнии ее спортивной кофты.

— Полагаю, смогу подыскать для языка и другие достойные места, помимо твоего ротика. — Он потянул застежку вниз, полочки разошлись, образуя глубокое декольте. Под кофтой на девушке не было ничего, и мужское достоинство Мика пришло в боевую готовность, когда белые холмики обнаженной груди оказались в нескольких дюймах от его лица.

— Нас могут увидеть, — всполошилась Мэдди и схватила Мика за руку.

— Аллегрецца уехали в Бойсе. — Он продолжил двигать застежку, пока молния не разъединилась на тонкой талии.

— А соседи с другой стороны? — настаивала Мэдди, но не остановила Мика, когда тот развел края кофты в разные стороны. Упругая грудь девушки казалась белоснежной в лунном свете, соски торчали темными пиками.

— На улице никого, но, даже если кто-то пройдет, ни зги не видно. — Уверенная рука обвилась вокруг талии Мэдди, и мужчина притиснул девушку крепче к себе. — Никто не разглядит, как я делаю это. — Мик наклонился ниже и поцеловал ее в живот. — Или это. — Горячие губы переместились в ложбинку между грудями.

— Мик.

— Да?

Мэдди зарылась пальцами в густые волосы. Ноготки, царапающие кожу на голове, посылали щекочущие возбуждающие импульсы вдоль позвоночника Мика. Девушка отрывисто вздохнула и пробормотала:

— Наверное, нам не стоит этого делать.

— Хочешь, чтобы я остановился?

— Нет.

— Хорошо. Я как раз нашел место для своего языка.

Он приоткрыл рот и лизнул набухший сосок. Она пахла сахарными печеньями, и на вкус тоже оказалась сладковатой.

— Ммм, — простонала Мэдди и прижалась ближе к изыскателю. — Так восхитильно, Мик. Как мне этого не хватало. — Она любила поговорить, что ж, от писательницы этого следовало ожидать. — Не останавливайся.

Мик и не собирался, только не сейчас, когда делал именно то, о чем мечтал с тех пор, как встретил ее в магазине. Он убрал руку из-за хрупкой спины и коснулся высокой груди.

— Ты красивая женщина, Мэдди. — Мик отстранился ровно настолько, чтобы заглянуть в лицо, на полуоткрытые губы и темные глаза, наполненные желанием. — Пожалуй, я попробую тебя везде, начиная отсюда.

Он втянул язык Мэдди к себе в рот. Соски девушки напряглись еще больше. Было нестерпимо приятно чувствовать ее и отведывать на вкус. Ладонь Мика двинулась вниз от груди вдоль мягкого плоского живота и проскользнула в свободные штаны. С того самого поцелуя в «Мортс» его преследовали дикие фантазии о том, чем он займется, если вновь окажется с ней наедине.