Ночной рейд, стр. 74

— Наслаждайся в ожидании. Вернусь через два часа.

Куратор железнодорожного музея Лонг-Айленда был стареющим пенсионером-бухгалтером, который всю жизнь питал страсть к стальному коню. Он, зевая, прошел мимо реликвий, выставленных для осмотра, беспрестанно бранясь на то, что его внезапно разбудили среди ночи, чтобы открыть здание для агента ФБР.

Он подошел к старинной двери, на стекле которой был выгравирован лось, стоящий на горе и смотрящий вниз на локомотив со стальной трубой, выпускающий огромный шлейф дыма на крутом повороте. Он долго искал на кольце с множеством ключей нужный ему ключ. Найдя его, открыл замок, распахнул дверь и включил свет.

Он сделал паузу, выставил руку, загораживая проход и не пропуская Шо.

— Вы точно человек из ФБР?

Шо вздохнул на глупую формулировку вопроса и протянул наспех подделанное удостоверение в третий раз. Терпеливо ждал, пока куратор прочитает отличную печать.

— Уверяю вас, мистер Рейнхольд…

— Рейнгольд. Как пиво.

— Простите, но уверяю, что бюро не стало бы беспокоить вас, если дело не было бы таким срочным.

Рейнгольд посмотрел на него.

— Можете объяснить мне, с чем всё это связано?

— Боюсь, что нет.

— Скандал Амтрек. Клянусь, вы расследуете скандал Амтрек.

— Не могу сказать.

— Может быть, ограбление поезда? Наверное, очень конфиденциально. Я не видел никакого упоминания в шестичасовых новостях.

— Можно попросить вас поскорее закончить со всем этим, — нетерпеливо сказал Шо. — Очень тороплюсь.

— Ладно, просто спрашиваю, — сказал расстроенный Рейнгольд.

Он провел его вниз в проход, стены которого были уставлены высокими полками, забитыми объемистыми томами по железнодорожным делам, большинство из них давно устарело. Остановился в конце около одного из книжных шкафов, в котором хранились большие портфели, посмотрел через нижние линзы своих бифокальных очков и вслух прочитал названия.

— Итак, посмотрим, планы железнодорожных путей. Ага, вот где это, Северная дорога «Нью-Йорк — Квебек».

Принес портфель на стол и развязал завязки на футляре.

— В свое время знаменитая железная дорога. Длина железнодорожного полотна более двух тысяч миль. Крушение поезда «Манхеттен лимитед». Интересуетесь каким-нибудь определенным участком?

— Смогу сам найти его, спасибо, — сказал Шо.

— Не хотите ли чашечку кофе? Могу приготовить вверху, в офисе. Займет всего пару минут.

— Вы цивилизованный человек, мистер Рейнгольд. Кофе — это прекрасно.

Рейнгольд кивнул и пошел обратно по коридору. Во время пути останавливался и оглядывался, пока не дошел до самых дверей. Шо сидел за столом, изучая выцветшие старые карты.

Когда он вернулся с кофе, портфель быть аккуратно завязан и поставлен в свою нишу на полке.

— Мистер Шо?

Ответа не было. Библиотека была пуста.

Питт почувствовал воодушевление и решительность, даже опьянение успехом.

Глубокое ощущение знания того, что он открыл дверь, которую в течение целых поколений никто даже и не заметил, действовало на него как стимулирующее средство. С оптимизмом, которого раньше не чувствовал, на небольшом пустующем пастбище он ждал, когда двухмоторный реактивный самолет пойдет на посадку.

При обычной процедуре приземления это было бы невозможно: поле было усеяно старыми пнями деревьев и изрезано пересохшими канавами. Самый большой плоский участок имел не более пятидесяти футов в длину и заканчивался каменной стеной, покрытой мхом. Питт думал, что прилетит вертолет, и уже стал беспокоиться, не случилось ли что-нибудь непредвиденное.

Затем он зачарованно наблюдал, как крылья и двигатели начали медленно поворачиваться, а фюзеляж и хвост сохраняли горизонтальное положение. Когда угол поворота составил девяносто градусов, самолет прекратил поступательное движение вперед и начал медленно опускаться на неровную землю.

Вскоре после того, как шасси коснулись травы, Питт подошел к кабине и открыл дверь. Мальчишеское лицо в веснушках расплылось в радостной улыбке.

— Доброе утро. Ты Питт?

— Так и есть.

— Поднимайся.

Питт поднялся, закрыл дверь и сел на место второго пилота.

— Это «ВВИП», не так ли?

— Да, — ответил пилот. — Вертикальный взлет и посадка, сделан в Италии, «Синлетти-440». Хороший небольшой летательный аппарат, правда, временами слишком капризный. Но я напеваю ему Верди, и он становится послушным в моих руках.

— Ты не летаешь на вертолете?

— Слишком много вибрации. К тому же вертикальное фотографирование получается лучше с высокоскоростного самолета.

Он сделал паузу.

— Между прочим, меня зовут Джек Вестлер.

Он не предложил руки для рукопожатия. Вместо этого он передвинул ручки управления до упора, и машина начала подниматься в воздух.

— С какого участка надо сделать фотокарты? — спросил Вестлер.

— С участка старого железнодорожного полотна вдоль западного берега Гудзона до Олбани.

— Это немного левее.

— Тебе знакомы эти места?

— Прожил всю свою жизнь в долине реки Гудзон. Ты слышал когда-нибудь о поезде-призраке?

— Избавь меня, — сказал Питт усталым голосом.

— О, хорошо. — Пилот переменил тему. — С какого места начнем снимать фильм?

— С участка Маджи.

Питт осмотрел заднюю часть кабины. Там не было оборудования.

— Говоришь о фильме. А где же камера и оператор?

— Ты хочешь сказать — камеры? Мы пользуемся двумя, их объективы установлены под разным углом для создания бинокулярного эффекта. Они смонтированы на подставках под фюзеляжем. Управляю ими отсюда, из кабины.

— На какой высоте полетим?

— Зависит от фокусных линз. Высота вычисляется математически и оптически. Мы полетим на высоте десять тысяч футов.

Вид на долину сверху был потрясающим. Красочный ландшафт простирался до самого горизонта, поблескивая свежей зеленью. С высоты пять тысяч футов река была похожа на огромного питона, ползущего между холмами, низкие острова, разбросанные кое-где по руслу, были подобны камушкам для перехода через небольшой ручей. Это была страна виноградников и садов.

Когда на альтиметре было десять тысяч, Вестлер слегка развернул машину на запад от севера. Внизу показался «Де Сото», похожий на модель на диораме.

— Камеры заработали, — объявил Вестлер.

— Ты говоришь так, будто снимаешь кинофильм, — сказал Питт.

— Почти. Каждый снятый кадр налагается на последующий кадр приблизительно на шестьдесят процентов. Каждый отдельный объект снимается два раза под немного другими углами при различном освещении. Можно разглядеть то, что нельзя увидеть, находясь на уровне земли, например, любые следы человеческого вмешательства в возрасте до тысячи лет.

Питт совершенно отчетливо видел нитку железнодорожного полотна, которая внезапно обрывалась и исчезала в поле люцерны. Питт показал вниз.

— Предположим, заданный объект совершенно исчез?

Вестлер посмотрел через лобовое стекло и кивнул.

— Понял, как раз этот случай. Если землю на интересующем участке используют для сельского хозяйства, растительность на таком участке будет иметь окраску, которая слегка отличается от окраски растений на девственных участках, что объясняется присутствием элементов, которых нет в природном составе почвы. Человеческий глаз может не воспринимать это различие, но оптика камер и более глубокие тона красок в фильме подчеркивают эти особенности почвы и растительности, делая их более заметными, чем они есть на самом деле.

Питту показалось, что буквально в тот же миг они подлетали уже к окрестностям столицы штата Нью-Йорк. Он смотрел вниз на океанские грузовые суда, стоящие в доках порта Олбани. Акры железнодорожных веток веером расходились от складов по всем направлениям, подобно паутине, сплетенной гигантским пауком. Здесь старое железнодорожное полотно исчезало окончательно под тяжелой поступью современных достижений.