Потерянная империя, стр. 3
Впрочем, Фарго привыкли к подобным трудностям. Большую часть сознательной жизни они только и делали, что гонялись за сокровищами, артефактами и историческими загадками: как вдвоем, так и поодиночке, как в частном порядке, так и официально.
Реми пошла по стопам отца — поступила в Бостонский колледж, где получила степень магистра антропологии и истории со специализацией по древним торговым путям.
Отец Сэма, один из ведущих инженеров-разработчиков космических программ НАСА, несколько лет назад умер, а мать, весьма энергичная дама, до сих пор выходила в море на арендованном катере.
Отучившись в Калифорнийском технологическом институте, Сэм получил не только диплом инженера, но и несколько наград за достижения в лакроссе и футболе.
За несколько месяцев до окончания учебы ему предложили работу — как выяснилось позже, талантливым студентом заинтересовались в УППОНИР, Управлении перспективного планирования оборонных научно-исследовательских работ. Раздумывал он недолго: обещанная свобода творчества плюс возможность послужить на благо Родины определили его выбор.
Проработав в УППОНИР семь лет, Сэм вернулся в Калифорнию и вскоре познакомился с будущей женой. Однажды он забрел глотнуть холодного пива в «Маяк», джазовый клуб на Эрмоса-Бич, где Реми как раз отмечала успешные поиски испанского галеона, затонувшего в бухте Абалон…
Вспыхнувшее при первой же встрече чувство они никогда не определяли как «любовь с первого взгляда», дружно притом признавая: «Вот с первого часа — это уж точно». Свадьбу сыграли полгода спустя, в узком кругу родных и друзей, в том же клубе «Маяк».
При поддержке жены Сэм рискнул открыть собственный бизнес. Дело окупило себя уже через год, благодаря изобретению аргонового лазерного металлоискателя, который не просто реагировал на металл, но мог на расстоянии определить состав металлических примесей и сплавов: от золота и серебра до платины и палладия. Кладоискатели, университеты и горнодобывающие предприятия выстроились в очередь за лицензией на уникальный прибор. Через пару лет чистая прибыль «Фарго групп» за год составила три миллиона долларов; через четыре года посыпались заявки от многомиллионных корпораций. Выбрав самое выгодное предложение, супруги продали компанию за сумму, на которую могли теперь жить безбедно до конца своих дней и целиком посвятить себя любимому делу — поиску кладов.
Однако смысл жизни Сэма и Реми составляли не деньги, а приключения и благотворительность — оба испытывали тихую радость, глядя, как растет и крепнет благотворительный фонд Фарго. Средства шли на защиту животных, охрану природы, детей из неимущих семей и детей — жертв насилия. За десять лет фонд стремительно вырос: в предыдущем году различные организации получили из него почти двадцать миллионов. Львиную долю внесли сами Фарго, остальную сумму составили частные пожертвования. Так сложилось, что своими подвигами Сэм и Реми невольно привлекали внимание СМИ, а это, в свою очередь, привлекало в фонд известных состоятельных людей, желавших поучаствовать в добром деле.
Теперь оставалось решить, пригодится ли найденный колокол для благотворительных целей или все ограничится увлекательным экскурсом в историю. Хотя… какая разница? Распутывание исторических загадок таит особые удовольствия! В любом случае Фарго знали, с чего начать.
— Наверное, пора звонить Сельме, — сказала Реми.
— Пора, — согласился Сэм.
Через час они вернулись в арендуемое ими бунгало на Кендва-Бич на северной оконечности острова Занзибар. Пока Реми расставляла на столе фруктовый салат, прошутто, моцареллу и чай со льдом, Сэм набрал номер Сельмы. Под потолком тихо гудел вентилятор, по комнате гулял прохладный береговой бриз, развевая легкие занавески на открытых французских окнах.
Хотя в Сан-Диего было всего четыре утра, Сельма Вондраш взяла трубку после первого же гудка. Сэм и Реми не удивились — они давно уверились, что Сельма спит четыре часа в сутки и только по воскресеньям на час больше.
— Итак, на отдыхе вы мне звоните, лишь когда угодили в переделку. Или вот-вот угодите, — бодро поприветствовала их Сельма.
— Ничего подобного, — возразил Сэм, включая громкую связь. — В прошлом году мы звонили с Сейшел…
— Потому что в бунгало ворвались обезьяны и, перевернув все вверх дном, ускакали с вашими вещами. А полиция приняла вас за грабителей.
— Сельма права, — одними губами через стол проговорила Реми.
С кончика ножа она бросила мужу дольку свежего ананаса и, когда тот ловко поймал ее ртом, беззвучно похлопала в ладоши.
— Ладно, ты права, — сказал он Сельме.
Суровая, но в глубине души добросердечная, Сельма Вондраш возглавляла исследовательскую группу из трех человек, обеспечивавших работу благотворительного фонда Фарго. Она давно покинула родную Венгрию, однако до сих пор говорила с акцентом. Ее муж, летчик-испытатель, десять лет назад погиб в авиакатастрофе.
Получив в Джорджтауне научную степень, Сельма устроилась в библиотеку Конгресса, в отдел редких книг и специальных собраний, откуда супруги Фарго переманили ее к себе. Она оказалась не только превосходным научным консультантом, но и непревзойденным турагентом, настоящим гуру в сфере логистики, умеющим по-военному оперативно организовать поездку в любом направлении. Исследовательская работа составляла смысл ее жизни — ее непреодолимо влекли не поддающиеся разгадке тайны и легенды без малейшего намека на правдоподобность.
— Что на этот раз? — поинтересовалась Сельма.
— Корабельный колокол, — ответила Реми.
Зашелестела бумага — Вондраш достала чистый блокнот.
— Ну, рассказывайте.
— Западное побережье острова Чумбе, — Сэм по памяти назвал координаты, которые зафиксировал в GPS-навигаторе, прежде чем вернуться на борт. — Нужно проверить…
— Границы заповедников и заказников, ясно, — быстро сказала Сельма. Судя по скрипу карандаша, она делала пометки в блокноте. — Попрошу Венди изучить морское право Танзании. Все?
— Нет. Ромбовидная монетка, размером примерно с наш пятидесятицентовик. Мы нашли ее где-то в ста двадцати ярдах к северу от колокола… — Сэм вопросительно глянул на жену, та кивнула. — На поверхности налет, надписей пока не разобрать. Попробуем отчистить.
— Ясно. Что еще?
— Больше ничего. Только побыстрее, ладно? Чем скорее доберемся до колокола, тем лучше. Рельеф отмели может измениться.
— Я вам перезвоню, — Сельма повесила трубку.
ГЛАВА 2
Мехико, Мексика
Застыв у огромного панорамного окна Куаутли Гарса, президент Мексиканских Соединенных Штатов и глава партии «Мешика-теночка», задумчиво обвел взглядом площадь Сокало, на месте которой когда-то возвышался Великий храм. От храма остались лишь руины, правда, слегка «облагороженные» — теперь сюда стекались миллионы туристов, жаждущих поглазеть на печальные останки прекрасного города Теночтитлана и ацтекский Камень Солнца, базальтовую глыбу двенадцати футов в диаметре, весом в двадцать тонн.
— Цирк… — раздраженно обронил Гарса, глядя на слоняющиеся толпы людей.
И борьба с этим цирком до сих пор особого успеха не имела. Нет, разумеется, за время правления Гарсы мексиканцы лучше узнали свою родословную и подлинную историю родной страны, едва не уничтоженную испанским империализмом. Однако даже эпитет «ацтекская», столь часто употреблявшийся репортерами по отношению к партии «Мешика-теночка», заключал в себе оскорбительную ложь. Ацтеками коренных жителей назвали ведомые Эрнаном Кортесом кровожадные испанцы-конкистадоры — по имени мифической прародины племени мешика, Ацтлана. Пока приходилось с этим мириться: современным мексиканцам слово «ацтек» было понятнее и ближе. Ничего, со временем Гарса им все разъяснит…
Хотя Гарса и партия «Мешика-теночка» пришли к власти на волне патриотических настроений, связанных с великим прошлым страны в доколумбову эпоху, надежды на то, что вся Мексика немедленно переймет новый взгляд на историю, начали таять. Вскоре стало ясно, почему удалось выиграть выборы: отчасти благодаря некомпетентности и коррумпированности прежнего правительства, отчасти благодаря «талантливой ацтекской пиар-кампании» партии «Мешика-теночка», как выразился один известный политический обозреватель.