Лекарь. Ученик Авиценны, стр. 157

Роб взял Касима за руки, и сердце у него екнуло; он не отпустил рук старика, потому что теперь мог предложить ему только одно — свое присутствие, слабое утешение человеческого прикосновения. Через некоторое время тяжелое дыхание старика замедлилось и в конце концов прекратилось совсем. Касим умер, а Роб все еще не отпускал его мозолистые руки.

* * *

Роб просунул одну руку под узловатые колени старика, другой обхватил его обнаженные худые плечи и отнес тело в морг. Потом заглянул в соседнюю каморку. Там стояла вонь, надо будет распорядиться, чтобы пол как следует выскребли. Роб осмотрел пожитки Касима, а было их совсем немного: потертый молитвенный коврик; несколько листков бумаги и кусочков выделанной кожи — на них писец, которому Касим за то заплатил, переписал для заказчика несколько молитв из Корана; две фляги запретного вина; заплесневелая армянская лепешка да мисочка с прогорклыми зелеными маслинами. Дешевый кинжальчик с зазубренным лезвием.

Время было уже за полночь, почти все в больнице спали, разве что время от времени вскрикивал или всхлипывал кто-нибудь из больных. Никто не видел, как Роб вынес из каморки скудные пожитки Касима. Когда же он втаскивал туда тяжелый стол, ему повстречался служитель, однако нехватка рабочих рук придала тому смелости — он отвел взгляд и проскользнул мимо хакима, пока ему не поручили новой работы, которой он и так немало уже переделал.

Роб подложил под две ножки стола доску, чтобы тот стоял наклонно, и к нижнему концу придвинул таз. Ему требовалось много света, поэтому Роб осторожно обошел больницу и стащил четыре лампы и десяток свечей, затем расставил их вокруг стола, словно вокруг алтаря. После этого перенес из морга тело Касима, положил на стол.

Еще когда Касим умирал, Роб уже знал, что сегодня нарушит заповедь.

Но теперь, когда эта минута настала, у него перехватило дыхание. Он ведь не был древнеегипетским бальзамировщиком, который мог поручить вскрытие тела презренному парасхиту и переложить на него грех. Если в этом действительно есть какой-то грех, то он ляжет на самого Роба.

Взял в руку изогнутый хирургический нож со щупом на конце — бистури — и сделал надрез, вскрывая живот от паха до грудины. Плоть подавалась неохотно, стала сочиться кровь.

Роб не представлял, что делать дальше, так что отвернул кожу от грудины, и тут утратил присутствие духа. За всю жизнь у него были только два настоящих друга, и оба они умерли от того, что оружие грубо вспороло им грудную полость. Если его сейчас поймают, он умрет таким же образом, но его еще ждет и всеобщее осуждение, перенести которое невозможно. Он выскочил из каморки и нервно прошелся по больнице, однако те, кто не спал, не обращали на него ни малейшего внимания. Роба не покидало такое чувство, что земля ушла из-под ног и он шагает прямо по воздуху, но на этот раз он еще и заглядывал в разверзшуюся пропасть.

Он прихватил в свою импровизированную лабораторию пилку с мелкими зубьями для перепиливания костей и распилил грудину; получилось подобие той раны, от которой погиб в Индии Мирдин. В нижней части он продолжил разрез от паха до внутренней стороны бедра, так что получил возможность отогнуть огромный бесформенный кусок кожи и открыть взору брюшную полость. Под розовой брюшиной краснела плоть желудка, белели полосы мышц, и даже у тощего Касима обнаружились желтые сгустки жира.

Тонкий слой ткани, выстилавшей изнутри брюшную стенку, был заметно воспален и покрыт каким-то свертывающимся веществом. Свет слепил Робу глаза, и внутренние органы показались ему вполне здоровыми, за исключением тонкой кишки — та во многих местах воспалилась, покраснела. Даже самые мелкие сосуды были так переполнены кровью, что похоже было— в них впрыснули красный воск. Небольшая часть кишки, напоминающая мешочек, почернела и прилипла к внутренней стенке живота. Роб попытался осторожно отделить их друг от друга, тонкие оболочки лопнули, а под ними он увидел две-три ложки гноя — вот та инфекция, которая причиняла столько боли Касиму. Он подозревал, что мучения Касима прекратились, когда больные ткани лопнули. Реденькая жидкость темного цвета и отвратительного запаха излилась из воспаленной кишки в брюшную полость. Роб обмакнул в нее кончик пальца и с интересом понюхал: ведь это и мог быть тот яд, который вызывал и жар, и смерть.

Ему хотелось познакомиться и с другими органами, но он побоялся.

Старательно зашил разрез. Если правы служители церкви и Касим ибн Сахди когда-нибудь восстанет из могилы, пусть уж воскреснет целым. Потом скрестил покойнику руки на груди, связал их, взял большой кусок материи и обмотал вокруг бедер старика. Потом заботливо обернул тело саваном и отнес обратно в морг, где оно будет ожидать до утра, до погребения.

— Спасибо тебе, Касим, — произнес он торжественно. — Покойся с миром!

Захватив с собой одну-единственную свечку, он пошел в бани маристана, отмылся дочиста и переоделся. Ему, однако, все казалось, что запах смерти не отстает от него, поэтому Роб спрыснул благовониями обе руки до локтя.

Оказавшись за пределами больницы, во тьме, он по-прежнему испытывал страх. Даже не верилось в то, что он осмелился сделать.

Уже перед самой зарей Роб прилег на циновку в своем домике. Утром он крепко спал, а у Мэри окаменело лицо, когда она почуяла запах благовоний чужой женщины — этот запах осквернял их дом.

71

Ошибка Ибн Сины

Юсуф аль-Джамал позвал Роба под своды библиотеки, этого храма науки.

— Я хочу показать тебе настоящее сокровище.

На столе лежала толстая книга, явно свежая копия шедевра Ибн Сины — «Канона врачебной науки».

— Этот экземпляр «Канона» не принадлежит Дому мудрости. Это копия, сделанная одним моим знакомым писцом. Ее можно купить.

А! Роб взял книгу в руки. Она была переписана с любовью, четкими черными буквами на страницах цвета слоновой кости. Это был толстый том из многих тетрадей — большие листы тонкого пергамента складывались, потом разрезались, так что страницы было легко переворачивать. Все тетради были аккуратно прошиты и переплетены мягкой выделанной шкурой ягненка.

— Дорогая?

Юсуф кивнул.

— Сколько?

— Писец продаст ее за восемьдесят серебряных бистов. Ему деньги очень нужны.

Роб поджал губы — таких денег у него не было, это он хорошо знал. У Мэри было много денег, которые оставил ей отец, но они с Мэри теперь...

Он отрицательно покачал головой.

— А я так хотел, чтобы эта книга принадлежала тебе,— вздохнул Юсуф.

— Когда истекает срок продажи?

— Я могу держать ее у себя две недели, — пожал плечами Юсуф.

— Тогда хорошо. Придержи ее.

Библиотекарь с сомнением посмотрел на него.

— Значит, хаким, у тебя появятся деньги?

— Если Аллах так захочет.

— Точно, — улыбнулся Юсуф. — Иншалла!

* * *

Роб навесил на дверь каморки, примыкающей к моргу, тяжелый замок и приладил толстый засов. Принес туда второй стол, стальной бурав, вилку, небольшой нож, несколько острых скальпелей, да еще разновидность рубила, которое каменотесы зовут долотом. Принес доску для рисования, стопку бумаги, уголь и свинцовые стержни; щипцы, глину, воск, перья, чернильницу.

Однажды днем он взял с собой нескольких студентов помускулистее, пошел с ними на базар и вернулся со свежей свиной тушей, притащить которую оказалось не так-то легко. Никому не показалось странным, когда Роб сказал, что будет вскрывать ее в каморке у морга.

Ночью, оставшись в одиночестве, он внес в каморку труп молодой женщины, которая умерла несколько часов тому назад, положил ее на стол. Звали ее Мелия.

На этот раз он взялся за дело горячее, а боялся меньше. Страхи свои он обдумал и не усмотрел в своих занятиях ни какого-нибудь колдовства, ни происков коварного джинна. Он полагал, что ему было позволено сделаться лекарем ради того, чтобы оберегать лучшее из творений Божьих, а значит, Господь всемогущий не станет гневаться, если он побольше узнает о столь сложном и интересном существе, как человек.