Маски Тутанхамона, стр. 52

После этого царь отправился в гарем. Там царила гнетущая тишина. Место плотских удовольствий стало местом траура. При появлении царя наложницы поднялись. Затем они стали падать ниц, целуя его ступни и обнимая ноги. Они сетовали по поводу несчастного случая и ликовали из-за того, что божественные силы спасли его.

— Где Таемуадхису? — спросил он.

— Возле покойника.

Тогда он пересек дворец, чтобы попасть в то крыло, где находились покои Начальника конюшен. Там было людно, родители и друзья, рыдая, окружили ложе покойника, прежде чем его телом займутся бальзамировщики. Все расступились, чтобы дать дорогу царю. Матрона гарема с большим усилием, шатаясь, поднялась на ноги.

— Не вставай, — велел ей царь.

Она упала на колени и схватила руку, протянутую ей царем, целуя ее и покрывая слезами.

— Я словно потерял брата, — сказал он.

— Какая честь, твое величество…

Она не смогла закончить фразу, залилась слезами. Знала ли она, что ее траур был двойным? Ведь она потеряла и внука. Но царю не надлежало сообщать ей об этом.

Он долго рассматривал лицо Пасара.

Если его супруга любила этого человека, значит, он также должен испытывать к нему любовь и печалиться по поводу его утраты. Кроме того, Пасар был его товарищем, они вместе проводили счастливые деньки. Царь ему часто завидовал, но никогда не ненавидел.

Он был молод. Осирис снова и снова падал под ударами Сета.

— Я построю храм в его честь, — сказал царь.

Она покачала головой. Храм. Тело одного из двух ее сыновей через два дня будет передано бальзамировщикам.

Тутанхамон покинул ее. Ему хотелось поместить в сундук не только голову Смотрителя охоты, но также голову свергнутого регента.

Вечера стали вдвое длиннее в отсутствие Анкесенамон и Пасара. Не считая редких официальных ужинов, Тутанхамон чаще всего трапезничал вечером в обществе Итшана, единственного оставшегося близкого друга, и царевен. После одной или двух партий в шашки, сопровождавшихся рассуждениями о событиях дня, о продвижении строительства того или иного храма, о талантах скульптора, золотых и серебряных дел мастера или еще кого-нибудь, а также о закупке лошадей или борзых, царь уходил, справлялся о здоровье Анкесенамон и ложился спать.

Иногда Итшан украдкой наблюдал за ним. Он изучал маску, доброжелательную по отношению к нему, но царь всегда держался отстраненно. «Соблюдал ли царь обет жреца?» — спрашивал он себя. Спал он один, посещал гарем только по обязанности, а со времени несчастного случая больше вообще не показывался там. Только однажды вечером он позволил себе высказать свои соображения.

— Боги возвысили мою семью и заменили мне ее собой.

Между тем непреходящая грусть во взгляде его царственного компаньона убеждала Итшана в том, что Тутанхамон ощущал большую потерю, которая выпала на долю Анкесенамон.

Три царевны могли бы в какой-то степени компенсировать отсутствие царицы, но Тутанхамон делился с ними только воспоминаниями о речных прогулках на борту «Славы Атона». Они не знали, чем заняться. Когда они заканчивали болтать о пустяках с дочерьми знатных особ, они наряжались и пробовали благовония. Болезнь сестры сделала их более серьезными. Он пытался узнать, есть ли у них воздыхатели, и не обнаружил таковых. Они ожидали, что царь — а кто другой отныне мог это сделать, если не он? — позаботится об их бракосочетании с венценосными особами. Тутанхамон заметил проявление интереса у Итшана к одной из них. Старшей из трех царевен, Нефернеферуатон-Ташери, шел пятнадцатый год, красотой и горделивой осанкой она напоминала свою мать. Случалось, Итшан устремлял на нее более теплый взгляд, чем предписывала вежливость.

Царь был бы счастлив, если бы Итшан стал его шурином. Он пытался подготовить к этому царевну. Она его выслушала с удивлением.

— Мои сестры сочетались браком с царями, — сказала она. — Почему я должна довольствоваться простым человеком?

— В этой стране только один царь.

— Неужели нет такового в других странах? — возразила она. — Попроси одного из твоих иностранных послов найти того, кто бы мне подошел.

Он не настаивал.

Оставаясь живым, можно было ощущать себя мертвым. На самом деле траур — это расчленение.

Испытывая легкую затуманенность сознания от хмеля и мака, к чему привело лечение Сеферхора, Анкесенамон была подобна еще не лишившейся сознания утопленнице, которая смотрит на поверхность без желания туда всплывать.

Что там было, наверху? Пасар ушел. И будущее покинуло ее тело. Она легко поддавалась сну, желая, чтобы он был еще глубже и никогда больше не нарушался. Без пробуждения.

Но Сеферхор прятал свои микстуры.

Видения охватили ее пассивное сознание. Она снова видела Меритатон на террасе дворца в Ахетатоне. Неферхеру в лодке. Пасара, протягивающего ей послание с предостережением. Обнаженного Пасара на траве. Она чувствовала даже его сладкий запах. Она снова увидела похороны Сменхкары и плакала, так как из-за сумятицы в мыслях полагала, что это были похороны Пасара.

Она покидала свою постель только затем, чтобы, оставаясь в полубессознательном состоянии, поддерживаемая Сати, осуществить основные потребности.

Однажды в полусне ее охватил смутный страх: если она умрет, тогда в ней умрет Пасар.

— Нет! — закричала она.

Она открыла глаза и увидела озабоченное лицо Сати, склонившейся над ней.

Посоветовавшись с Сеферхором, Сати предприняла нечто странное: она пошла просить начальника зверинца привести льва к подножию постели больной.

— Я это сделаю только с разрешения царя, — ответил тот.

Она обратилась к Тутанхамону. Ему не ведомы были тайные намерения Сати. Но ее кобры спасли его от убийц. Она заверила его, что действует по совету Сеферхора. Он согласился.

Лев послушно остался у постели царицы. Растерянный, немного обеспокоенный начальник зверинца приносил ему на террасу еду. Утром Анкесенамон открыла глаза и увидела смотревшее на нее животное, словно ожидавшее от нее приказа. Его желтые глаза ей это говорили. Она протянула руку, и он ее лизнул; она улыбнулась и положила руку ему на морду. Он вскинул голову. Казалось, он что-то понял. Но что? Он опускал и поднимал голову.

— Что ты говоришь? — шептала она.

Он властно положил одну лапу на постель. Было неизвестно, чего от него можно было ожидать. Сати и Сеферхор следили за этой сценой на расстоянии.

— Что он говорит? — спросила она у Сати.

— Он тебе советует подниматься, — ответил Сеферхор.

Она приложила усилие, чтобы приподняться, и кормилица ей помогла. Хищник теперь смотрел на нее с большей настойчивостью. Она снова улыбнулась. Это произошло впервые за несколько дней. Она встала и попыталась сделать несколько шагов. Ее лицо было повернуто к нему, она едва держалась на ногах. Сати помогла ей выйти на террасу, чтобы там сесть. Лев последовал за ними и лег у ног Анкесенамон.

В первый раз она почувствовала легкий голод. Ей принесли хлебцы и фиги. Лев смотрел на нее, пока она ела.

— Но он замечательный покровитель! — воскликнула Анкесенамон на следующий день.

— Да, — прошептал Сеферхор, который только что прибыл для утреннего осмотра. — Он — знахарь. Он внушает силу. Поэтому твой дедушка умножал его изображения. [23]В царстве их шестьсот. Я — один из его жрецов.

Таким образом Анкесенамон узнала, что лекарь — один из жрецов Сехмет, членов наиболее древнего братства лекарей царства.

Но как львы и львицы сами излечиваются?

35

МОГИЛА НЕДОНОШЕННОГО РЕБЕНКА

Прошло двенадцать дней с того рассвета, когда она потеряла своего ребенка следом за потерей его отца, и наконец Анкесенамон пришла в себя. Сати, не оставлявшая ее ни днем, ни ночью, наблюдала за ней настороженно. Лев тоже. Буквально за час до этого начальник зверинца приходил его кормить. Казалось, хищник считает покои царицы своими.